— Почему ко мне не заходишь?

— Я только с поезда.

— Да, но ты зайдешь! (Это — с повелением.)

— Может быть.

— А я говорю — ты ко мне зайдешь, — это она произнесла, как женщина, привыкшая встречать одобрение своих капризов. Мне стало страшно жаль Володьку. Парень измучен, только что зажила рана, он, как выразился, „всю Финляндию на животе прополз“, а тут — повелительные восклицания пустенькой девушки, умеющей делать только глазки. Да надо бы человеку на шею броситься, взять его, зацеловать — он так давно всего этого не видел! А она вместо этого спокойно пошла по аллее, бросив на ходу:

— Ты зайдешь, слышишь!

И меньше всего думая о происшедшей (такой неожиданной!) встрече, больше любуясь тем, как она сейчас выглядит. Есть же такие сволочи. Володьке сделалось неловко передо мной. Он долго после этого молчал. Так его встречает тыл! А ведь хороший и славный парень он! Все это меня очень тронуло».

В этом майоровском письме замечательно выражено то, что можно назвать чувством необходимости найти себя в другом, близком тебе человеке, разделить с ним все радости и горести, слить разные жизни в одну судьбу. Так еще до Великой Отечественной закладывалось нравственно-духовное основание фронтового поколения, то братство, которое станет его охранной грамотой не только в годы войны, но и после ее окончания. Доказательством тому служит жизнь и творчество тех, кому посчастливилось уцелеть в военном лихолетье и кому довелось рассказать горькую правду о «времени и о себе» не только от своего имени, но и от имени тех, кто «ушел, не долюбив, не докурив последней папиросы». И здесь нельзя не вспомнить о таких верных хранителях памяти поколения, какими оставались до конца жизни Михаил Дудин и Владимир Жуков.

В Литературном музее Ивановского университета хранится множество поэтических сборников В. Жукова, подаренных М. Дудину. Все эти сборники снабжены дружескими автографами. Приведем лишь некоторые из них. «Учителю и доброжелателю моему — хорошему Мише Дудину. 5 ноября 1952»; «Дорогому Михаилу Александровичу Дудину — с вечной любовью и с фронтовым приветом в день Победы. 9. 05. 1981 г.»; «Дорогому моему земляку и побратиму и по двум войнам и по стихам — человеку, который навсегда в моем сердце, — ясноглазому Михаилу Александровичу Дудину — с провинциальным, но 30-летним творческим отчетом и с любовью. Автор. 70 г.».

Их дружба началась в Иванове, за три года до войны. Михаил Дудин так вспоминал об истоках своих дружеских отношений с Владимиром Жуковым: «Когда мы познакомились, он оканчивал десятилетку, а я уже работал в газете. Мы жили на смежных улицах, заросших подорожником и разъезженных телегами. Около его дома была волейбольная площадка. На ней мы познакомились.

Мы были влюблены в одну девушку. Звали ее — Поэзия. Между нами не возникало ссор»[311].

Немаловажную роль в начале этой дружбы сыграл сам факт литературного землячества — общие учителя, давшие им путевку в большую поэзию. Среди них в первую очередь следует назвать А. Благова и Д. Семеновского. И в дудинском, и в жуковском творчестве мы найдем немало благодарственных слов об их изначальной литературной почве. В связи с этим интересно вспомнить об одном неопубликованном письме Дудина Жукову, помеченном 7 июня 1941 года, где, в частности, говорилось: «Хорошо бы нам в Иванове, именно в Иванове, сколотить крепкую группу из 5 настоящих /поэтов/… Так, чтоб все за одного и один за всех. Пора нам, Володька, делать что-то. Иваново — это совершенно особенный город, в нем можно все сделать. Он прямей Москвы и Ленинграда и чище. Правда, там (в Иванове, — Л. Т.) много тупого, а подчас просто не нашего, чужого, но это только больше обязывает нас».

Дудинским желаниям не дано было осуществиться. Война перечеркнула литературные планы поэта, утвердила его в ленинградском местожительстве, но не изменила его отношения к литературному землячеству, которое становится для него все дороже.

Вернемся к истории дружбы двух ивановских поэтов.

«Паровоз свистнул, перечеркнул бравурный гром оркестра. Дым, прибитый октябрьским дождем к земле, заволок лица провожающих, и теплушки, набитые оптимизмом юности, перестукивая колесами на стыках рельсов, понесли нас навстречу тревожной солдатской судьбе»[312]. В одной из теплушек вместе с Михаилом Дудиным (автором процитированных строк) находился и Владимир Жуков. Повестки в военкомат, присланные тому и другому в один день, сделали земляков соседями по вагону, колеса которого отсчитывали начало их фронтовой юности.

Поезд нес их к южной границе. Что случилось дальше, мы узнаем из очерка В. Жукова «Двадцать шагов вперед», посвященного Дудину. Здесь подробно воспроизводится день, когда молодые бойцы, среди которых находились ивановцы, были подняты по тревоге и командир полка произнес:

— В трудный для Родины час добровольно желающие грудью стать на защиту завоеваний революции… двадцать шагов вперед!

В какое-то мгновение плац захлестнула тишина, а потом произошло то, о чем Жуков никогда не забывал.

«Левей нашей третьей пулеметной роты и моего взвода и расчета, на самом левом фланге, взад-вперед покачнулся тесный квадратик артиллеристов, и видно было, как, опережая других, размашисто шагнул самый тощий и высокий, никогда не унывающий разведчик полковой батареи Михаил Дудин <…>

Может быть, поэтому шагнул и я…»[313].

Ивановцев направили на Карельский перешеек. В холодную пору Финской войны друзья виделись редко, но каким-то образом узнавали о главном в жизни друг друга.

В поэтическом сборнике М. Дудина «Фляга» (1943) помещено стихотворение «Мечта», где рассказана драматическая история из жизни солдата:

Герой дудинской баллады получает тяжелое ранение. Но не только физические страдания мучают его. Боли причиняет нравственная мука: в госпитале раненый узнает, что девушка, которую он любил, предала его. Автор баллады разделяет душевные мучения своего героя и хочет верить, что он, этот герой, найдет путь к своей мечте.

Однажды, беседуя с В. С. Жуковым, я поинтересовался: не ему ли посвящено это стихотворение и насколько соответствует «Мечта» жизненной реальности? В ответ услышал: «Все это так со мной и было… И ранение в последний день финской кампании. И известие то… о конце любви… Лечил Миша меня своими стихами». (Между прочим, как совпала реакция на беду друга Н. Майорова <см. выше цитированное письмо И. Пташниковой> с реакцией Дудина!)

И потом Жуков не раз ощущал поддержку земляка. Особенно нужна была эта поддержка в сорок первом году, когда по причине «белого билета» врачи не разрешали Жукову идти в действующую армию. Дудин хорошо понимал, как нелегко другу ощущать себя вне фронтового строя. «Главное, знаешь что, Володя, — говорится в одном из дудинских писем той поры, — надо как-то найти себя в это время самое необходимое место, работать, как можно больше. Только в том и найдешь иллюзию успокоения. Не успокоения, а чувство того, что долг выполнен. И выполнен не из чувства долга, а из чувства совести…».

Однако это был тот случай, когда слова друга не убеждали, не успокаивали (И Дудин, судя по самой сбивчивости советов в приведенном письме, понимал это). Жуков сделал все, чтобы преодолеть запреты врачей и снова оказаться на фронте.