Сейчас понятно, что многие следственные дела, которые велись в недрах ОГПУ, НКВД, КГБ, представляют собой фальсифицированные документы, где показания подследственных тенденциозно истолкованы в соответствии с заранее сфабрикованным обвинением.

Конечно же, никакой особой угрозы для сталинского режима горстка более или менее свободно мыслящих ивановских интеллигентов не представляла. Но власть боялась цепной реакции вольнодумия, а потому занималась жесткой профилактической работой, по существу, выдумывая всякого рода контрреволюционные организации, изуверствуя над психикой подследственных.

Не выдержал «сослуживец» и сдал своего друга. Потом он всю жизнь будет терзаться, вспоминая об этом. Семеновский вел себя во время следствия достойно, хотя и ему приходилось подписывать гадкие протоколы, где он выглядел жалким кающимся интеллигентом.

Окончательный приговор в отношении Семеновского гласил: обвинение по статье 58–12, но при этом было решено зачесть в качестве наказания срок предварительного заключения и освободить поэта.

Что это — редкостное везение или чья-то неожиданная помощь со стороны? Скорей всего — второе. Родственники Семеновского в один голос говорят, что в последний момент за Дмитрия Николаевича вступился А. М. Горький, и это определило исход следственного дела поэта. К сожалению, отсутствуют какие-либо документы, подтверждающие этот факт, но, с другой стороны, у нас нет никаких оснований не верить близким поэта.

Доподлинно известно, что с предъявленным ему в 1933 году обвинением Семеновский прожил всю оставшуюся жизнь. Оно было отменено только 13 апреля 1989 года.

Конечно же, нравственно и физически (в тюрьме нажита язва желудка) травмированный поэт чувствует себя после перенесенных испытаний не лучшим образом. Ему довольно определенно дали знать: будешь писать, как раньше, — уничтожим. Но отказаться от себя означало тоже своего рода уничтожение. Означало творческое самоубийство. Начинается по-своему мучительный поиск достойного примирения с действительностью. Семеновский искренне хочет найти свою нишу в социалистической действительности, нишу, где бы он, не изменяя своим глубинным поэтическим взглядам, выглядел бы советским поэтом.

Компромиссы здесь были неизбежны. Они весьма ощутимы.

Например, в поэме «Сад», вышедшей отдельным изданием в 1936 году. Это поэтическое жизнеописание местного садовода-мичуринца Ф. Самцова. Писалось оно по заказу Горького, который призывал писателей к созданию произведений о «великих маленьких людях», творящих своим трудом новую социалистическую эпоху. Семеновский принял это предложение, потому что ему была изначально близка тема «великого маленького человека», но в несколько ином, нежели мыслил Горький, ракурсе.

Поэта привлекали не ударники коллективного труда, не «гайки великой спайки», у которых «вместо сердца пламенный мотор», а, говоря языком Андрея Платонова, «сокровенные человеки», чувствующие тайную красоту жизни и стремящиеся делами своими по крайней мере намекнуть на ее существование. Горький же требовал «патетического, пафосного очерка»[260].

Но именно патетическая, пафосная очерковость испортила «Сад». Наряду с замечательными поэтическими акварелями, лирическими откровениями, соответствующими мечтам героя и самого поэта о создании прекрасного сада, которому не страшна никакая зима, здесь встречаются «казенные» советские места с непременным прославлением советского строя. Поэма растянута, а многоречивость не в духе «настоящего» Семеновского.

Гораздо ближе к себе оказывается Семеновский в стихах и очерках о Волге, Палехе, Мстере, созданных в 30-е годы.

С Волгой у Дмитрия Николаевича связаны самые счастливые мгновения его жизни. Они, между прочим, зафиксированы в письмах В. Г. Семеновской к П. А. Журову 1960‑х годов, написанных уже после ухода поэта из жизни.

В одном из них она вспоминает май 1929 года, когда Семеновские снимали дачу в Плесе. «Милые Митя и Коля тех лет стоят возле меня. Все я помню, все вижу!» И дальше после этого признания Варвара Григорьевна рисует картинки того «летнего счастья», закружившего семью Семеновских, «Волгой, лесами, фиалками, земляникой». «Лето в тот год, — вспоминала жена поэта, — было очень хорошее. Если и шли дожди, то грозовые, обильные. После таких дождей все точно умывалось и становилось еще прекрасней <…> Волгой не могли налюбоваться. Она в то лето пленила на всю жизнь. Уехали мы из Плеса в первой половине сентября. Дни стали короче, небо и вода ярче. Когда пароход отошел от пристани, мы стояли все трое на палубе, прижавшись друг к другу. Так грустно было покидать Плес»[261].

То лето осталось в поэзии Семеновского в прекрасном стихотворении «Плес», написанном в 1932 году. Поэт обращается здесь к одному из самых счастливых мгновений жизни. Обращается в предчувствии новых суровых испытаний (через год — тюрьма). Но, может быть, именно поэтому то лето становится еще дороже автору, и ему хочется вновь и вновь вспоминать чудесный Плес:

Часто такого рода стихи даже доброжелательно настроенные критики зачисляют по части мастерски выполненного лирического пейзажа, где на первом плане красота русской природы как некая внеличностная материя. На самом деле лучшее в лирике Семеновского советского периода соотносится с памятью о той тайной Руси, которая грезилась ему в молодости, чье преображение он пытался явить в первые годы революции и чей образ снова стал глубоко потаенным в новые жестокие времена. Можно говорить о сокровенном диалоге поэта с природой, о той особой «весенней радости-печали», которой окрашен этот диалог. Как подметил Лев Озеров, эта «радость-печаль является сущностью лирики Семеновского <…> Это лиризм проникновенной и чуткой души, отрытой для впечатлений жизни и закрывающейся и никнущей при столкновении с житейской подлостью, пошлостью, лицемерием, ложью, фарисейством»[262]. Одно здесь кажется не точным: слово «никнущая» применительно к душе поэта. Нет, она не никла перед окружающим злом, а снова и снова искала выход, пробиваясь в свое заветное пространство. Тогда открывался, например, Палех.

О родственности поэзии Семеновского поэзии Палеха первым рассказал Ефим Вихрев. Еще не были написаны стихи о палешанах, а в главе «Соцветие Иванов» автор книги «Палех» запечатлел содружество палехского художника Ивана Вакурова и поэта из Иваново-Вознесенска: «… Как они похожи друг на друга! К каждому из них как нельзя лучше подходят блоковские строки: