Женщина поморщилась:

– Доброе утро, сынок! Лантары мне сказали, что ты очень занят. – Патарий бросил на неё яростный взгляд и уже собрался открыть рот, но Мирцея невозмутимо продолжила: – Врут ведь, паршивцы! И кому осмелились врать – матери Повелителя! И ведь посмели держать меня у твоей двери!

– Что вам угодно? Я не посылал за вами. И совершенно не желаю вас видеть!

Мирцея встала со своего кресла и, обойдя его, опёрлась о спинку:

– Это понятно. Но только дело не во мне, мой милый… Ты получил первый урок власти – Повелителя делает его окружение! И вместо того, чтобы хорошенько его усвоить, ты, как сопливый мальчишка, обиделся на всё и вся и забился в эту дыру, заливая свою обиду вином!

Лицо молодого человека пошло красными пятнами.

– Я не собираюсь выслушивать ваши нравоучения! Я – Повелитель Нумерии и обойдусь без чьих бы то ни было советов!

– Ты забыл добавить «пока»! Пока… ещё Повелитель Нумерии! Я думала, ты умнее, Патарий. Но теперь я вижу, как была неправа…

Тот исподлобья посмотрел на мать и выдавил сквозь зубы:

– Интересно, в чём?

– В том, что в постоянной борьбе за трон для Рубелия не уделяла должного внимания тебе. Не приложила всех усилий, чтобы научить тебя править. Это искусство, мой милый, и тот, кто не овладеет им в полной мере, в один прекрасный день проснётся в нижней камере Саркела… Или не проснётся вовсе, если упустит из виду второе правило власти.

Патарий потёр лоб и презрительно скривился:

– Я как-то не расположен сегодня разгадывать загадки…

– Вижу… хотя никакой загадки здесь нет. Повелитель, желающий не только вскочить на трон, но и усидеть на нём, обязан день и ночь быть настороже. Он должен знать, чем дышит, что ест и с кем спит каждый мало-мальски значимый человек в его государстве. И конечно же о чём болтают, а главное, о чём думают приближённые к нему люди. Только так он сможет остаться Повелителем.

Патарий молчал. Мирцея не прерывала этого тягостного раздумья, внимательно следя за выражением его лица. Наконец он шевельнулся и посмотрел на мать:

– Что-то случилось?

Мирцея обошла кресло и вновь уселась в него, расправив складки на пышной юбке:

– Слава Богам, пока ничего. Но… если ты продолжишь сидеть здесь, опустившийся, как портовый пьянчужка, будь уверен, случится. И весьма скоро! Сейчас тяжёлые времена, и стране нужен сильный мужчина, а не истеричный подросток, хлопающий дверью на каждое сказанное ему поперёк слово!

Патарий снова потянулся к кубку, но вдруг отдёрнул руку, резко встал и подошёл к окну. Постояв минуту, он обернулся:

– Грасарий, наверно, злорадствует? Он ещё не всех министров скупил на корню?

– Не знаю. После смерти ребёнка он как-то потух, и его сейчас заботит одно – уберечь Динария любой ценой. А значит, может на время затаиться. И ты должен всегда держать в поле зрения этих двоих, чтобы они не смогли создать тебе новых проблем. И не дуйся на Тостина. Он, конечно, сволочь ещё та, но уж лучше иметь его в друзьях… Галигана сильно к себе не приближай, но и не отталкивай – этот бабник всё время должен чувствовать, что ещё чуть-чуть, и он точно станет твоим другом. Правда, я не уверена, что на него можно будет положиться.

Патарий с удивлением смотрел на мать:

– Такое ощущение, что вы даёте мне последние наставления. У вас всё в порядке… со здоровьем?

Мирцея ошарашенно взглянула на сына и вдруг рассмеялась:

– Боги милостивые! Надо же, я и не подумала, что со стороны это может так выглядеть! Ну… я не могу сказать, что всё совсем прекрасно, но относительно твоего отца – просто замечательно!

– Тогда к чему эти поучения? – Патарий натянуто улыбнулся.

– Дело в том, что я собралась уехать. В Гахар. И зашла предупредить тебя об этом.

– В Гахар? Сейчас? – Патарий удивлялся всё больше. – В такое неспокойное время…

– Там сейчас всё совершенно спокойно. А родные стены помогут мне быстрее прийти в себя после болезни. – Мирцея ненадолго замолчала, решая про себя, стоит ли говорить следующие слова. – К тому же ты ведь сам не очень хочешь, чтобы я путалась у тебя под ногами.

Патарий с интересом разглядывал рисунок на ткани, которой были обтянуты стены его покоев. Мирцея с замиранием сердца ждала, что сейчас ответит ей сын. Стоит ему только попросить, только намекнуть, чтобы она осталась…

– Пожалуй, так будет лучше всего. Когда ты планируешь отправиться?

Сердце сжалось в холодный комок, но она заставила себя улыбнуться:

– Через пару дней. Да, я хочу взять с собой Рустия. Пусть подышит гахарским воздухом и немного развеется. Он тут совсем от рук отбился, пора хоть как-то заняться его воспитанием.

Патарий кивнул. Уже в дверях Мирцея обернулась:

– Надеюсь увидеться с тобой за ужином, мой мальчик.

Влетев в свою комнату, она бросила испуганно взглянувшей на неё прислужнице:

– Быстро найди и приведи Рустия!

Мальчишку отыскали только через час и в совершенно неожиданном месте – в читальне. С ногами забравшись на диван, он увлечённо читал какую-то толстую книжку. Увидев запыхавшуюся прислужницу матери, Рустий скорчил недовольную рожу и, захлопнув книгу, вразвалочку отправился за ней.

Мирцея ласково улыбнулась при виде сына, обняла его и прижала к груди вихрастую голову. Рустий напрягся, пытаясь отстраниться, но мать уселась на диван и усадила его рядом:

– Я хочу поговорить с тобой об одном деле… – Мирцея не закончила фразы, страшно удивившись реакции мальчика на её слова. Рустий вздрогнул, побледнел и уставился в одну точку остановившимся взглядом. – Что-то случилось, дорогой? Тебя кто-то посмел обидеть?

Говоря это, она взяла его судорожно сжатую руку в свои ладони, и чуть не задохнулась. В её сознании вдруг начали вспыхивать яркие картины, с бешеной скоростью проносившиеся перед её внутренним взором. То, что она увидела, заставило её содрогнуться. Её маленький сын, её последыш, которого она любила, как никого другого в этом мире, оказался хладнокровным убийцей…

Она дикими глазами смотрела на Рустия, в ужасе сжавшегося на диване. Резко отбросив его руку, Мирцея несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

– Значит, это ты… – Мальчик молчал. – Я тебя спрашиваю! Ты?!

Рустий кивнул, ещё ниже свесив голову. Женщина потёрла виски, морщась от внезапно вспыхнувшей в голове боли.

– Через два дня мы с тобой уезжаем в Гахар. Изволь пойти и собраться!

Мальчик неуклюже сполз с дивана и пулей вылетел из комнаты.

– Повелитель Нумерии Патарий Первый!

Патарий неторопливо вошёл в распахнутую дверь Малого Зала и окинул взглядом собравшихся там. Вокруг огромного стола стояли, приветствуя Повелителя, все члены Большого Совета, командующие армейскими подразделениями и его братья – Норсий и Динарий.

Пройдя во главу стола и усевшись на позолоченное кресло с высокой спинкой, молодой человек ещё раз оглядел озабоченные лица мужчин и небрежно махнул рукой:

– Можете садиться.

Как только все заняли свои места, поднялся Главный сигурн и, получив от Повелителя молчаливое разрешение, взял слово:

– До известной вам даты осталось всего одиннадцать дней, и Повелитель желает знать, что вами сделано. Начнём с финансов.

Самус Марталь, слегка похудевший и осунувшийся за последние дни из-за невыносимых душевных страданий по поводу рекой утекающих из казны литов, сегодня выглядел лучше. Он бодрым голосом доложил, что почти все ланграксы уже сдали в казну оговоренную приказом сумму, и теперь он может уверенно сказать, что денег на выплату жалованья солдатам и наёмникам хватит.

Брови Патария удивлённо поползли вверх:

– Что значит «почти все»? Кто-то посмел ослушаться моего приказа!

Марталь бросил косой взгляд вдоль стола и повернулся к Патарию:

– Ланграксы Унарии и Дастрии сдали в казну по тридцать тысяч литов вместо оговоренных пятидесяти, а лангракс Болотных Пустошей – тот даже свои двадцать пять не сдал, привёз только пятнадцать.