То, что он там увидел, привело пастуха в ужас. Брат лежал чуть живой, истекая кровью. Его трясла лихорадка, он бредил, непрерывно прося пить. Но вся выпитая вода тут же выходила из него с окрашенными кровью потом и рвотой. Рыдающая кровавыми слезами жена брата, сама едва державшаяся на ногах, непрестанно молилась всем Богам, прося отвести от них неведомое проклятие.

На вопрос пастуха, откуда оно вдруг взялось, женщина рассказала, что всё началось после того, как в их деревне появился незнакомец. Ранним утром мужчина, едва не валясь с ног, проковылял по улице и уселся на главной площади у общего колодца. Попросив у набиравшей там воду бабы попить, он надолго припал к кружке, а потом вдруг выплеснул в колодец остаток воды. И только тогда сбежавшиеся любопытные жители увидели, что мужчина болен и что пот, обильно стекавший по его лицу, имеет какой-то странный бурый цвет.

Застонав, незнакомец потерял сознание, и сердобольная вдова, напоившая его из своего ведра, попросила перенести его в свой дом. Два дня она пыталась лечить страдальца, но безуспешно – мужчина умер, так и не открыв больше глаза. Тело отнесли в горы и предали земле, закидав небольшую ямку камнями.

Наверное, умерший за что-то сильно обиделся на обитателей деревни или ему просто наскучило лежать одному в горах, но вскоре жители, один за другим, начали заболевать странной болезнью и умирать в страшных муках, трясясь в ознобе и истекая кровью. Первой умерла вдова, подобравшая незнакомца, потом настал черёд членов её семьи, а потом болезнь стала косить всех без разбору, не щадя ни старых, ни малых.

Пастух в ужасе покинул это страшное место и, вернувшись в свою деревню, рассказал обо всём старосте. Тот сначала пастуху не поверил, но когда из соседних деревень стали доходить слухи о расползающейся жуткой заразе, против которой были бессильны все известные местным лекарям средства, он отправился с докладом в столицу лана Кабусту.

Лангракс Герген Вотран отнёсся к известиям серьёзно, и через день пастух уже ехал в повозке в Остенвил. Подробно расспросив очевидца и пожалев в очередной раз об отсутствии во дворце Лабуса, министр тайного приказа велел вызвать Манука. Известие, принесённое дастрийцем, привело нового Главного дворцового лекаря в шоковое состояние. Он долго что-то лепетал, бледнея и вздыхая, и только твёрдое обещание Арвидола немедленно отправить его в тюрьму заставило Манука хоть как-то собраться с мыслями и более-менее стройно изложить свои скудные знания.

Из речи едва не падающего в обморок лекаря стало ясно, что эта зараза хорошо знакома жителям Антубии, куда она периодически пробирается из ещё более южных земель. Известное под именем «кровавая лихорадка», это проклятие Богов косит всех подряд, не щадя никого. Из пяти заболевших четверо умирали, а немногие выжившие долго ещё не могли прийти в себя, больше напоминая собой ходячих мертвецов.

Как уберечься от мора, не знал никто. Но было очевидно, что если люди ели с заболевшим из одного котла или спали с ним в одной постели – жди беды. И самым страшным было то, что ни один человек до последнего часа не мог сказать, болен он или нет. Вроде с утра здоров и весел, а к вечеру уже лежит пластом и стонет, выпуская изо рта кровавую пену.

Тостин допил оставшееся вино и снял камзол. Пора было ложиться. На завтрашнем Совете он доложит Повелителю о новой напасти. Интересно, что предпримет сосунок?

Пора было идти. Мирцея оглядела себя в зеркало. «Кошмар…» Она провела дрожащими пальцами по бледному лицу с тёмными кругами под глазами, тонким и совершенно безжизненным губам. Жестокая болезнь навалилась внезапно и едва не убила её.

«Ну, не так уж и внезапно…» Мирцея тяжело вздохнула. А она ведь слышала эти звоночки, слышала… Но происходящие вокруг события развивались так стремительно и требовали столько её внимания, что времени на себя совсем не оставалось. «Вот и получила… как ещё вообще выжила…»

Эту неделю она усиленно пила всё, что готовил ей Манук, но кровотечение так до конца и не остановилось, периодически пугая её чёрными страшными сгустками. Лекарь умолял госпожу ещё полежать в постели, но женщина была непреклонна – наступили тревожные времена, и она должна помочь своему сыну. Бросив на своё отражение последний взгляд, Мирцея решительно оперлась на руку Фасимы и отправилась в Зал Совета.

Двери распахнулись, и головы мужчин, сидевших за столом, повернулись в её сторону. В полном молчании женщина прошла к креслу, на котором раньше сидела. Самус Марталь, мгновенно ставший пунцовым, как садовая роза, вскочил, собираясь уступить место госпоже Мирцее, но злой голос Повелителя остановил его:

– Сидеть, Марталь!

– Но… – На потном лице толстяка застыло полное непонимание.

– Мы собрались обсудить важные государственные дела, и мне некогда отвлекаться на визиты женщин! Прошу вас, матушка, покинуть Совет и вернуться в свою комнату. И впредь появляться здесь только по моему приказу! Думаю, вам есть чем заняться – чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, нужно много времени!

Мирцея не верила своим ушам. Её сын, которого она сама, сметая на пути все преграды, посадила на этот трон, теперь отказывает ей в праве давать ему советы! Кровь бросилась ей в лицо.

– Патарий! Я являюсь членом Совета и должна присутствовать на его заседании!

Молодой человек резко вскочил и с вызовом уставился на мать:

– Вы забываетесь, госпожа! Здесь нет Патария! Перед вами Повелитель Нумерии, а не ваш сын! И я не нуждаюсь ни в каких советах! Править государством – не бабское дело! И благодарите Богов, что вы – моя мать, иначе я давно приказал бы выставить вас отсюда силой!

Мирцея пошатнулась и вцепилась в спинку кресла. Металл в его голосе безжалостно резал её душу, но она никак не могла поверить его словам:

– Но… сынок… я же…

– Довольно! Марталь, выведите госпожу из Зала! К делу! Либург, продолжайте!

Толстяк резво подскочил к ней и, подхватив Мирцею под руку, почти поволок женщину к двери. Она шла, с трудом переставляя ноги и ничего не видя перед собой. В голове шумело, отзываясь тупой болью на каждый толчок гулко колотящегося сердца. Прикрыв дверь, министр денежных дел отпустил её руку и, вытащив из кармана огромный платок, утёр блестевшее лицо:

– Я очень извиняюсь, госпожа Мирцея, но мне нужно идти… срочные дела. Желаю вам скорейшего выздоровления. – И Марталь, всё ещё отдуваясь, юркнул обратно.

Силы окончательно покинули Мирцею, и Фасиме с помощью лантара пришлось отнести её в покои. Прибежавший следом Манук только руками всплеснул, увидев страшно осунувшееся лицо женщины. Она лежала, отвернувшись к стене, и слёзы безостановочно текли из глаз. В голове хаотично метались отрывки каких-то мыслей, не давая сосредоточиться и понять, когда её сын, её любимый сын, успел стать таким жестоким. Всегда такой внимательный, послушный и преданный сын…

После обеда в комнату ворвался мрачный как туча Галиган. Пнув попавшуюся на пути скамеечку, он завалился на диван и заорал на Фасиму:

– Что вылупилась, сука гахарская? Вина тащи! И не вздумай разбавить его – башку мигом отверну!

Прислужница пулей вылетела из комнаты. Мирцея с трудом села и привалилась спиной к подушкам. Уставившись на любовника опухшими от слёз глазами, она спокойно произнесла:

– Ты со словами-то поосторожней… А то договоришься…

Галиган удивлённо вскинул голову:

– До чего это… договорюсь?

– До того, что и я – сучка гахарская!

Любовник долго пристально смотрел в её осунувшееся лицо с мешками под глазами и вдруг захохотал:

– Не-е-ет, ты не сучка! Ты гахарская шлюха! Которая прыгала на всех членах, лишь бы урвать самый сладкий кусок! А когда тот уже замаячил у её ненасытного рта, какой-то наглый сосунок протянул свою жадную лапку и – фьють – спёр сладенькое! Так что ротик-то свой захлопни! Ничего другого тебе уже не светит…

Мирцея молчала. Галиган, при всей его откровенной грубости, был прав. И ей сейчас ничего не оставалось, как проглотить нанесённую сыном обиду. Проглотить и ждать, когда ему понадобятся её советы, житейская мудрость и женская хитрость. Патарий достаточно умён и изворотлив, но при этом крайне упрям и резок – кровь двух родов причудливо смешалась в его жилах. Но у него не было того, что имелось в избытке у неё самой: опыта долгой и успешной борьбы за власть.