Привезшие сигурна мужчины осторожно вытащили его из повозки и понесли в дом. Хозяин шёл впереди с фонарём, освещая путь, молодожёны замыкали шествие. Никто из них не заметил лицо, белевшее в окне второго этажа.

Немолодой лысоватый мужчина с мясистым носом и круглым брюшком, мягко шлёпая босыми ногами, пробрался к двери и, чуть приоткрыв её, стал наблюдать. Через несколько минут два бандитского вида мужика в сопровождении хозяина пронесли мимо его комнаты завёрнутого в плащ негромко стонущего человека. За ними шла молодая пара.

Стараясь не шуметь, процессия скрылась в дальней комнате. Вскоре два носильщика протопали обратно. Выждав ещё несколько минут, мужчина тихонько прикрыл дверь. В коридоре было тихо. Повернув легко скользнувший в замке ключ, толстяк улёгся на кровать и задумался, уставившись в потолок.

«Голову даю на отсечение, что юноша – Динарий Корстак. Следовательно, рыдающая девица – его жена Осмила. И о каком отце тогда речь? Неужели, Грасарий? Но… чего бы ему так странно приезжать – в убогом возке, без пышного эскорта, да ещё и в сопровождении каких-то сомнительных типов… Значит, Мустин Беркост… Бывший всесильный Главный сигурн. Ох-хо-хошеньки, как всё шатко в этом мире… Но, когда неделю назад я уезжал из Остенвила, он находился в тюрьме по весьма существенному обвинению. Неужели Мирцея смилостивилась и отпустила его? Не очень-то на неё похоже… Весьма, весьма интересно…»

Решив, что вернувшись в город, он обязательно постарается разузнать все подробности этого загадочного происшествия, Главный помощник министра денежных дел Дусан Истрис повернулся на бок и спустя пару минут сладко засопел.

Осмила хлопотала возле отца. Она укрыла его одеялом, подсунула под голову две подушки и, налив в кружку сладкий чай, поднесла к его сухим потрескавшимся губам. Мустин судорожно глотнул живительную влагу и открыл глаза.

– Хвала Богам! – Вздох облегчения вырвался у всех одновременно. Девушка тихонько заплакала, гладя заросшую щёку отца. – Всё будет хорошо! Ты на свободе, и теперь мы тебя спасём…

Мустин слабо кивнул. Следующие дни ушли на то, чтобы хоть как-то привести Беркоста в состояние, позволившее бы ему совершить длительное путешествие. К концу второго дня он уже улыбался, сидя в кровати, и с присущей ему иронией, рассказывал историю своего побега.

Строить планы – занятие весьма неблагодарное. Мы пыхтим, пыжимся и в конце концов всё красиво придумываем. Но в глазах Богов это выглядит несколько иначе, и, презрительно усмехнувшись, они делают так, как считают нужным. Поэтому нечего даже и удивляться, что с самого начала всё пошло наперекосяк.

Началось с того, что один из подкупленных стражников, согласившихся провернуть это дельце, накануне надорвал спину. И, хотя ему было положено таскать вверх-вниз покойника, едва таскал свои собственные ноги. Его напарник, пыхтя и поминая всех его родственников до седьмого колена, с делом, конечно, справился, но был жутко зол.

Чтобы заключённые на втором уровне тюрьмы ничего не заподозрили, накануне вечером стражники угостили всех их вином под весьма благовидным предлогом – рождения у Рыжего Брайта, старшего в этой смене, долгожданного наследника. Но то ли снотворное, загодя влитое в вино, не подействовало на костлявого жилистого Хумара, то ли тот не выпил всю свою порцию, заподозрив какой-то подвох в столь небывалой щедрости, но утром оказалось, что этот придурок видел всё.

Кривляясь и пуская слюну, он начал орать на весь второй ярус, что, если Рыжий говнюк Брайт со своим дружком сейчас же не припрёт ему из ближайшей харчевни молочного поросёнка и молоденькую шлюху с большими сиськами, он всем, всем расскажет, что творилось тут этой ночью!

Переглянувшись с напарником, Брайт помянул нехорошим словом теперь уже родню Хумара, если таковая вообще имелась у этого ублюдка, и, выдернув из-за пояса тонкую кожаную плеть, шагнул в вонючую камеру. Возня и крики прекратились быстро, и пришедший после полудня Манук констатировал смерть уже двух внезапно повесившихся в эту ночь преступников. К счастью, лекаря массовое обострение совестливости у закоренелых негодяев не заинтересовало, и, бросив на самоубийц презрительный взгляд, он заспешил во дворец, события в котором его тревожили несравнимо больше.

Спустя час Мустин Беркост, точнее, его «труп», завёрнутый в сырую, гадко пахнувшую дерюжку, уже ехал в скрипучей повозке к месту своего упокоения. Из Дворца Правосудия они выехали без приключений – никто и не подумал проверить, настолько ли мёртв покойник, как предполагалось.

Но по дороге к месту, где Главного сигурна ждал другой возок, Боги решили ещё раз пошутить. Со склона ущелья сорвался камень и выкатился прямо под ноги тянувшей его повозку лошади. Обычно невозмутимая кляча вдруг встрепенулась и понесла, не обращая никакого внимания на крики и угрозы возчика. И, как в таких случаях обычно и бывает, на повороте повозка перевернулась, и Мустин, запеленатый, как младенец, вывалился на дорогу и славно приложился головой о подкинутый судьбой специально для этой цели камень.

Дальнейшее он, естественно, не помнил, но, судя по тому, что очнулся бывший сигурн всё-таки в «Белой розе», передача тела прошла успешно. Голова ещё сильно болела, иногда подташнивало, но в целом ему было значительно лучше, чем принявшему вместо него морскую ванну Щуру и оказавшемуся ни в меру любопытным Хумару.

Через два дня молодожёны отбыли наконец в Кватрану. Вполне пришедший в себя Мустин Беркост был удобно устроен в потайном отсеке повозки, подальше от слишком любопытных глаз.

– Эй, ты, засранец! Тащи сюда свою грязную задницу! Я кому говорю, хрен лопоухий?! Да поживей! Тебе босс чё приказал? Чтоб палуба блестела! А тут какой-то гад… – плевок смачно шлёпнулся о палубу, – всё загадил!

Толстый мужик с тусклыми сальными волосами и свёрнутым набок носом громко заржал, демонстрируя крепкие зубы, жёлтые от постоянного жевания табака.

– Ну, и чево ты к мальцу прискрёбся, Шип? Он с утра сегодня шваброй машет, не разгибаясь.

– Хреново машет, если грязи вон – ступить некуда! – Толстый сунул в рот новую порцию табака и лениво задвигал челюстями. – А кто ещё научит этого паршивца всем премудростям морской жизни? Сделает из него настоящего морского волка?

– Угу, волка… Я тут только волчонка вижу. Ишь, глазищами как сверкает. Не боишься такого за спиной оставлять, когда на абордаж пойдём? – Худой цепкий мужичонка с длинными руками, тонкой жилистой шеей и пышными усами на вытянутом лице уселся на борт. Опёршись локтем о согнутое колено, он с интересом наблюдал за происходящим.

Шип почесал свой сломанный нос и, запустив пальцы за кожаный пояс, отделанный серебряными пластинами, хохотнул:

– Да брось ты, Паук! Этот заморыш шелудивый? Да я его одним щелчком уделаю! Я тебе, хвост свинячий, чево сказал? Быстро сюда метнулся, шкиря!

Ник, насупившись, стоял со шваброй в руках и с ненавистью глядел на самодовольную рожу матроса. Он только что до блеска отдраил палубу у левого борта, и теперь предстояло всё начинать сначала. Поняв, что Шип не отвяжется, он макнул швабру в ведро и отправился вытирать плевок.

Шип, успевший ещё раз плюнуть на палубу, сощурил и без того маленькие глазки, внимательно наблюдая за работой юнги.

– Лучше, лучше три, раздолбай! Распустил тебя боцман. Ну, ничего, я научу, как надо!

– Ноги убери! – Ник елозил шваброй у самых ног матроса, пытаясь стереть коричневые табачные потёки слюны.

– Работай, работай, засранец! – Шип набрал побольше слюны и плюнул как раз туда, где Никита только что тщательно вытер. Развернувшись к нему спиной, Ник буркнул себе под нос: – Свинья косорылая…

От сильного пинка в зад он пролетел метров пять и врезался головой в стоявшую у борта бочку. Зубы звонко щёлкнули, в глазах потемнело, а в ушах противно зазвенело. Кшыстя, вернее, юнга по имени Крис, вылетела из-за мачты и яростно обрушила на спину зло ухмылявшегося Шипа град ударов своих маленьких кулачков: