Литмир - Электронная Библиотека
A
A

 — Они приехали за ним. Его семья, я имею в виду. И тут же уехали.

 — Уехали? Куда?

 — Домой. Туда, откуда он родом, очевидно.

 — В Истли.

 — Это где-то на востоке, я полагаю?

 Мисс Темплтон кивнула:

 — В Эссексе. – Опустившись на стул, она задумчиво прикусила губу. – Он ничего вам не рассказывал о своей семье?

 — Нет.

 — И даже не намекнул на то, кто они такие?

 — Нет.

 — А мы еще думали, что он происходит из какой-нибудь семьи с сомнительной репутацией! Я всегда ненавидела его, разумеется, но после знакомства с ним уже готова была едва ли не проникнуться к нему жалостью. Я ведь и вправду полагала, будто он – честный человек, изо всех сил пытающийся своим поведением искупить фамильные грехи. А потом я прочла вот это! – Она помахала письмом. – И сейчас он наверняка сидит за столом у самой королевы и смеется над нами.

 — Смеется? – Неужели он действительно способен на это?

 — Вам не следовало относиться к нему с такой доброжелательностью, мисс Уитерсби. Да и все мы должны были отнестись к нему со всевозможной строгостью. Так я и знала, что с ним что-то не так!

 — Я тоже.

 — И вы? А мне почему-то казалось… – Она оборвала себя на полуслове, пристально вглядываясь в мое лицо. А потом встала и подошла ко мне, протягивая носовой платок.

 Взмахом руки я отклонила предложение. Сейчас мне от него было мало толку. Тыльной стороной ладони я смахнула слезы, катившиеся по щекам.

 — Я всегда по-настоящему ненавидела его, – настаивала она.

 — Он намеревался остаться. Он сам сказал нам об этом только вчера. Он собирался заняться счетами и корреспонденцией, а еще раскрашивать мои иллюстрации, чтобы я могла помогать папе. Откровенно говоря, он очень хорошо умел обращаться с бумагами и людьми…

 — Людьми?

 — …крышами и…

 — Крышами?

 — …слугами и…

 — А что он делал со слугами?

 — Он делал все – все, чего никогда не могла сделать я. А потом он просто взял и… А теперь он уехал.

 Она привлекла меня в свои объятия, позволяя выплакаться, и я дала волю слезам.

* * *

 Всего на один-единственный день я позволила себе надежду. Я позволила себе помечтать о том, что и у меня может быть будущее. Но теперь все мои надежды разбились вдребезги. Я вновь вернулась к счетам, корреспонденции, к восковым цветам или, точнее говоря, это они вернулись ко мне. Слова пастора эхом отдавались у меня в ушах.

 «Иначе я бы и дальше делал то, что полагал должным. И как славно сознавать, что больше в этом нет необходимости».

 А что, если я откажусь и дальше делать то, что на меня свалилось? Что, если у меня будет выбор? Почему я должна придумывать, как изготавливать восковые цветы? Или как их вязать из ниток? Или скручивать их из гофрированной бумаги?

 Потому что за эту работу мне платят – вот почему. А если мы не хотим умереть с голоду и сохранить крышу над головой, нам нужны эти деньги.

 Мистер Тримбл уехал, я заполучила обратно свою работу и свое место, но теперь оно меня не интересовало. Я хотела большего. Или меньшего, если быть точной. Я хотела меньше того, что не было ботаникой, и больше того, что имело отношение к науке. Я хотела, чтобы моя работа получила признание. Я хотела публиковаться.

 Короче говоря, я добилась того, к чему стремилась. Желание мое исполнилось, и я избавилась от мистера Тримбла. Но то, чего я так жаждала, вдруг потеряло для меня всю свою привлекательность. Что же со мной произошло?

 Чем бы это ни было, излечить его чаем или тинктурой не представлялось возможным. Как и усиленными исследованиями, кстати. Я вдруг обнаружила, что с холодным презрением рассматриваю те самые цветы, созерцание которых еще совсем недавно доставляло мне такое удовольствие. Не останавливаясь, я проходила мимо полей с торчащей стерней и открытых лугов, не имея ни малейшего желания сорвать хотя бы одно-единственное растение.

 Я взглянула непредвзятым взглядом на свои записи, образцы и иллюстрации, которые вновь грудами громоздились на письменном столе вокруг меня. Какую пользу принесла мне моя работа? Какую пользу она принесла хоть кому-нибудь? Останется ли после меня хоть что-то, какие-то непреходящие ценности или достижения? Помогли ли мои усилия изменить мир к лучшему или хотя бы увидеть Господа в истинном свете?

 Однажды, когда я сидела за столом и невидящим взором разглядывала очередной образец, у моего стола остановился отец:

 — Вот ты где. Ты не могла бы помочь кое в чем?

 Неужели это – все, на что я гожусь? Помогать кому-то еще делать свое дело?

 — Да, разумеется. – Неужели это – все, чего я могу ждать от жизни? Даже те двое мужчин, что сделали мне предложение, снизошли до подобной чести только потому, что я могла помочь им. Неужели я никому не нужна такая, как есть, и всех интересует лишь то, что я умею делать?

 И почему это от меня ожидают, что я должна помогать всем, а мне – никто? Это ведь вопиющая несправедливость. Христианский долг, естественно, требует от каждого самопожертвования, но тогда все должны жертвовать понемножку – в результате потребности и нужды каждого будут удовлетворены. Но я чувствовала себя так, словно одна выполняю черную работу, а все остальные лишь пожинают плоды моего труда.

 В общем, я пребывала в куда лучшем расположении духа, когда не подозревала о том, до какой степени меня используют! И моя попытка притвориться, будто меня интересует замужество, лишь погубила меня для мира.

* * *

 Отец получил письмо от мистера Тримнелтонбери через неделю после его внезапного отъезда. Прочтя его, он протянул послание мне, но я просто выбросила его в мусорную корзину.

 — Довольно необычная ситуация на самом деле. Только представь себе – здесь, под этой крышей, с нами все это время проживал сын графа.

 Да уж. Действительно, довольно необычно, что он счел возможным тратить свое драгоценное время на написание писем, увольнение поварих и починку крыши. Но еще более необычным было то, что я поверила ему, когда он уверял меня в том, что он – такой и есть на самом деле. Фермер-овцевод. Колонист. Человек чести.

 — Должен признаться, что он показался мне славным молодым человеком. – Отец взглянул на меня. – Он действительно очень помог нам.

 Я ничего не ответила.

 — Мне его недостает. А тебе?

 Закрыв книгу, я встала и расправила юбки:

 — Думаю, что самое время мне отправиться на прогулку.

* * *

 На следующий день мне пришло письмо. Я как раз пыталась закончить рисунок мистера Тримбла, на котором была изображена брассия, или паучья орхидея, но у меня ничего не получалось. Мисс Хэнсфорд вручила почту моему отцу, а он передал письмо мне:

 — От Эдварда. Я скучаю по нему.

 — Что… что ты сказал?

 — Эдвард. Это – письмо от Эдварда, и я сказал, что скучаю по нему.

 Впервые в жизни отец дал себе труд запомнить имя одного из своих славных молодых людей. Рука у меня дрогнула, и кисть широким красным мазком прошлась по листу бумаги, прежде чем я успела остановить ее. Ну вот, теперь придется начинать все с самого начала. Сняв рисунок с мольберта, я разорвала его пополам, скомкала обрывки и швырнула в огонь.

 — Ты разве не собираешься прочесть его?

 Будь я одна, не знаю, что бы я сделала с письмом, но сейчас, ради отца, я сломала печать и начала читать.

 «…дорогая мисс Уитерсби,

 Я не знаю, что сказать или с чего начать. Я понимаю, что вел себя отвратительно, но оправданием мне может служить то, что я предстал перед вами тем, кем являюсь в действительности: фермером-овцеводом из Новой Зеландии с тайной страстью к ботанике.

 Все, что я рассказывал вам о себе, было правдой. Моя семья – расточительна и безнравственна. Наше состояние уменьшилось до жалких крох. Безрассудное пристрастие моего брата к азартным играм привело к тому, что ради защиты собственной чести он был вынужден драться на дуэли. К вечному стыду и позору моей семьи, я пытался остановить его – за что и был сослан на семейную ферму в Новой Зеландии. И, садясь на корабль, отплывающий в колонию, я встретил вашего отца.

71
{"b":"559596","o":1}