На следующее утро мистер Тримбл застал меня в большой гостиной, когда я использовала один из гербарных прессов в качестве письменного стола.

 — Что это вы здесь делаете? – Он с подозрением уставился на мое перо и бумагу.

 — Я пообещала пастору помочь ему с корреспонденцией. Это касается кое-каких дел с его прежним приходом.

 — Он и этого сделать не в состоянии?

 — И этого? А что еще он сделать не в состоянии?

 — Например, управиться с простой коллекцией.

 Я отложила перо в сторону:

 — Не понимаю, отчего вы так пренебрежительно отзываетесь о нем. Или вы имеете что-либо против него?

 — Только то, что он, похоже, делегировал вам те задачи, которые сам выполнять не желает.

 — Если бы вы по воскресеньям слушали его проповеди в церкви, вместо того чтобы озираться по сторонам, как буйно помешанный, то вы бы никогда более не посмели бы оскорбить его. – Я не могла сказать, что его подозрения насчет коллекции были такими уж безосновательными, но мистер Хопкинс-Уайт не заслуживал презрения мистера Тримбла. – Если бы не он, то мой отец делегировал бы часть своих обязанностей мне, не так ли? – Неужели… неужели это я только что произнесла эти кощунственные слова?

 — Или тот, второй тип.

 Второй тип?

 — Того, второго типа зовут мистер Стенсбери.

 — А еще вам уже известно о цветах куда больше того, что он когда-либо может надеяться узнать.

 — Уверена, что экзотических цветов он видел куда больше меня. А его оранжерейные коллекции достойны всяческого восхищения.

 — А я видел куда больше полевых цветов Новой Зеландии, чем вы, тем не менее это не мешает мне признавать, что в сравнении с вами я не знаю ровным счетом ничего.

 — Он попросил меня помочь ему пополнить свою коллекцию.

 — Он знает, что это вы написали трактат «Ranunculaceae в Британии»?

 — Я бы не стала утверждать, что сама написала его. Это было бы не совсем верно.

 — А я бы стал. – Он одарил меня долгим взглядом. – Вы меня разочаровываете.

 — Я вас разочаровываю? Не понимаю, почему вы так категорично настроены против того, что предопределено мне самой природой и Господом Богом.

 — И что же это за предназначение?

 — Я чувствую в себе призвание стать утешительницей. Кажется, именно так называли Еву.

 — Утешительницей? Так вот кем вы себя полагаете? Если память мне не изменяет, Господь тоже называет себя нашим утешителем, но никто почему-то не подряжает Его писать письма, наклеивать ярлыки или убирать собственное имя с обложки книг, написать которые ему стоило изрядных трудов. Мы просим Его даровать нам силу. Не думаю, что вы помогаете, мисс Уитерсби, тем паче, выступаете в роли утешительницы. Я уверен, что вас просто беззастенчиво используют.

 — А почему вас так заботит, чем я занимаюсь в свое свободное время? Вы тихой сапой пробрались сюда и отняли у меня мое место, так почему же вы теперь возражаете против того, чем я полагаю возможным занять себя? Какое вам до этого дело?

 — Потому что я уверен, что вы созданы для куда более достойной участи. Поверьте мне, мисс Уитерсби, я хорошо знаю свет, и то, что выдается за долг и обязанности, по большей части, являет собой лишь всякий вздор и ерунду.

 На мгновение его слова заставили меня устыдиться, особенно когда я вспомнила, из какой он семьи, но потом дела и заботы закружили меня настолько, что я дала себе слово не обращать на него внимания.

 Мой обет продержался до понедельника, когда мистер Тримбл появился в малой гостиной, одетый для посещения лекции. Именно тогда я признала некоторое будущее за планами мисс Темплтон. Мне трудно передать свои ощущения, но в вечернем костюме он производил совсем иное впечатление, чем когда работал за письменным столом в сорочке с закатанными рукавами. Раньше я с легкостью была готова поверить в то, что он действительно фермер-овцевод. Но теперь, в перчатках и кружевной манишке, он выглядел настоящим пэром Англии. Я испытала такую же досаду, как если бы перепутала безвременник осенний с крокусом.

 Он поклонился:

 — Мисс Уитерсби.

 Я сделала реверанс.

 Привыкнув видеть его склонившимся над микроскопом или сидящим за моим столом, я и забыла, какой он высокий. Забыла и исходящий от него запах, интригующе-манящий. Я так и не смогла распознать его. Надо будет попросить мисс Темплтон понюхать его, чтобы помочь мне в этом.

 По дороге на лекцию мы не обменялись ни единым словом, а когда вошли в бальную залу, он украдкой огляделся по сторонам.

 Я положила руку ему на локоть:

 — Не волнуйтесь. Как я уже говорила, в Оуэрвиче люди отличаются добродушием и сердечностью. – За исключением Эмили Биквит.

 Мисс Темплтон представила его собравшимся. Полагаю, это должна была сделать я, но я так до сих пор и не разобралась, кого кому я должна представлять. Я имею в виду, например: миссис Такая-то, позвольте представить вам мистера Тримбла, или наоборот.

 На фуршете после лекции я заметила, как стену напротив подпирает сын лорда Харривика. Обычно он со своими дружками не жаловал деревенскую публику, как именовала нас мисс Темплтон, но тут он нетвердой походкой направился к нам, салютуя поднятым вверх бокалом.

 — Привет, Саксонец! Сто лет тебя не видел. С самого Итона. – Он хлопнул мистера Тримбла по спине и предложил тому выпить.

 Мистер Тримбл отступил назад, а я шагнула вперед. Мы оказались рядом, застыв плечом к плечу.

 Мисс Темплтон улыбнулась и встала перед нами обоими:

 — Вы не могли встречаться с ним. Мистер Тримбл разводит овец в Новой Зеландии. Он только что ненадолго прибыл оттуда.

 Ее визави вытянул шею, прищуренными глазами глядя на мистера Тримбла:

 — Странно. Готов поклясться, что его лицо мне знакомо, но в колониях я не бывал отроду. – Он вновь отсалютовал ему бокалом и скривился, явно пережидая отрыжку. – Что ж, поверю вам на слово.

 На губах мистера Тримбла появилась вымученная улыбка:

 — Полагаю, так будет лучше.

 Когда молодой человек удалился, мистер Тримбл провел по лбу дрожащей рукой.

 Бедняга. Не узурпируй он мое место, я бы, наверное, даже пожалела его.

 — Должна сказать, что выглядите вы как настоящий джентльмен, хотя и вынуждены зарабатывать себе на жизнь.

 Он обернулся ко мне с легким поклоном:

 — То же самое я могу сказать и о вас.

 Обо мне? Что я выгляжу, как…

 — Это что, комплимент? – В общем и целом, мне нравилось малинового цвета платье, которое я надела по такому случаю. Оно было расшито голубой нитью и при малейшем движении цвета переливались, переходя один в другой. Мисс Хэнсфорд помогла мне завить волосы мелкими кудряшками, и, по моим ощущениям, я недурно вписывалась в общую картину.

 — Пожалуй, что так. – Выражение его глаз я расценила как предложение мира. Или искупительную жертву.

 Кивком головы я дала понять, что принимаю ее.

 В этот момент к нам подошел мистер Стенсбери и поклоном приветствовал меня.

 Я присела перед ним в реверансе.

 — Сегодня вечером вы прелестны как анютины глазки, мисс Уитерсби.

 Мистер Тримбл выразительно приподнял бровь, словно намекая на то, что он опять оказался прав.

 Я же сосредоточила все внимание на мистере Стенсбери:

 — Благодарю вас, мистер Стенсбери.

 — Кстати говоря, моя орхидея зацвела.

 — И?..

 — И вы были правы. – В глазах его заблистали насмешливые искорки. – Мне бы и в голову не пришло усомниться в ее ярлыке, но теперь я рад вашему вмешательству. Я надеялся, что вы зайдете взглянуть на нее, дабы сообщить мне…

 — Она с радостью принимает ваше предложение, – с улыбкой вмешалась в наш разговор мисс Темплтон.

 — Значит, в среду?

 — С удовольствием.

 Мистер Стенсбери улыбнулся ей. Улыбнулся мистеру Тримблу. Улыбнулся мне.

 Все-таки он был интересным мужчиной. Большинство представителей сильного пола в зале казались окрашенными одной палитрой приглушенного серого и коричневого оттенков, и лишь он один всегда и неизменно демонстрировал брызги ярких тонов. Мисс Темплтон заверила меня, что такое поведение в общем-то не приветствуется, но я полагала, что это оживляет его румяные щеки и оттеняет блеск тщательно зачесанных волос.