В разгар веселья Настёна, уже на правах жены, обратилась к директору театра с вопросом о предоставлении мужу заслуженной квартиры. Тогда же впервые Глеб обнял жену и запечатал её рот страстным и долгим поцелуем.

За двадцать последующих революционных лет квартиру они так и не получили. Но зато в их семье появилась красивая традиция: каждый раз, когда Настёна говорила то, что не нравилось мужу, он никогда с ней не спорил и не ругал её. Он попросту запечатывал её рот поцелуем…

– Ты есть у меня! Я – у тебя! И больше ничего не говори! – произнёс Глеб.

Но Настя, мотнув головой, оборвала мужа.

– Хватит закрывать мне рот! Сколько можно молчать? Разве ты не видишь? Они же ездят на тебе! Взнуздали, как тягловую лошадь, и ездят! Спектакли, спектакли, спектакли! И всё живём, как нищие, в этой однокомнатной квартире. Я пожертвовала всем ради тебя: карьерой, молодостью, материнством! А ты, за двадцать лет, не можешь пойти и стукнуть кулаком по столу!

Упрек жены был уместен, но неприятен. Глеб откатился на спину и задумчиво произнёс:

– Ты права, Настёна! Права на все сто! Но ты же видишь, в какое время мы живем! Родина и раньше-то была мачехой, а теперь вообще стала чужой злобной тёткой с кривым лицом. Не повезло нам всем жить в это время. Но что делать? Сейчас всё решают не заслуги, а деньги и связи! Ни того, ни другого у меня нет. А задницу лизать разным подонкам ради квартиры меня не научили.

– Вот за это я и люблю тебя, котик! – повернувшись, и обняв Глеба, прижалась к нему жена. – Я не права. Я помню, как ты обивал пороги. Бежать бы отсюда!

– Некуда бежать! – выдохнул муж. Обнял жену и добавил: – Кому нужна семья пожилого бедного русского артиста? Никому…

– Нам бы домик на берегу пруда. С садом, – мечтательно прошептала Настя. – Ты бы рыбу ловил, я – разводила цветы. Как я мечтаю о своём доме…

– Да… свой дом… – подтвердил Глеб, прижал к себе жену и закрыл глаза. – Давай ещё немного поспим. Я верю – мечты должны сбываться…

Он глубоко вздохнул и больше ничего не говорил. Настёна нежно обняла супруга.

– Должны сбываться. Спи, любимый!

Проснулся он от ощущения, что кто-то нежно гладил его волосы. Он открыл глаза, но никого не увидел… кроме сидящего на своей койке соседа-весельчака.

– Проснулся? – заметив шевеление Глеба, спросил обрадованный сосед. – А я уже хотел идти за медсестрой. Время – два часа. Вон, – указал он на стоящие на тумбочке Глеба тарелки. – Я взял тебе обед. Врач на обходе велел не будить. Сказал, что после придет. Вот я и караулю, когда проснёшься.

Глеб испуганно блуждающим взглядом обвел палату.

– Где я?

– Ну, тебя и вставило! – расхохотался сосед. – Это у тебя после укола амнезия разыгралась?

– Я в больнице?

– Ну, наконец! Вернулся! – обрадовался заботливый сосед. – Поешь. Остыло всё, поди.

– Я думал – это сон.

Глеб явно расстроился оттого, что больница оказалась явью.

– Есть не хочу. Спасибо.

Он сел на койку. Вытянул ноги. Потянулся.

– Мне приснилась жена. Телефон не звонил?

– Нет. Не звонил. Здесь вообще плохая связь. Мне, к примеру, ни разу не удалось дозвониться. Врач сказал, что скоро связь восстановят. Что-то на линии случилось.

Глеб взял с тумбочки телефон. Набрал номер жены.

– Ошибка соединения, – сообщил приятный женский голос.

Удручённо вздохнув, он положил телефон на место, надел «спортивки» и тяжёлым шагом вышел в туалетную комнату.

Через некоторое время из туалетной комнаты послышался звук льющейся воды, и баритональное пение: «Ой, мороз, мороз! Не морозь меня!..». С каждой последующей строкой, голос становился все крепче.

Наконец в дверях показался Глеб. Вид его был не таким напряженным, как ранее. Ближе к радостному.

Сосед-весельчак, изумлённый переменами в товарище, улыбаясь, спросил:

– Ты в туалете чем занимался? Таблеток наглотался или гашиша курнул?

– Просто принял всё, как есть. Раз я не сплю – нечего и заморачиваться.

Он довытирался после душа, и со словами: «Пойду, пройдусь» вышел из палаты.

В коридоре было столпотворение. Так как на прогулку не выпускали, больные ангажировали коридор, бродя по нему от начала в конец и обратно.

Глеб влился в общий поток бесцельно блуждающих особей мужского и женского пола. По окончании моциона вернулся в палату и завалился, не раздеваясь на кровать в ожидании врача.

С раздачей лекарств, в палату вошла медсестра.

– Вам таблетки и укол.

Глеб проглотил таблетки и подставил руку. После укола он почувствовал необыкновенную лёгкость.

Медсестра что-то говорила, но он её не слышал. Приятная истома разлилась по телу. Он увидел радугу, которая трансформировалась в разноцветные круги, а круги, в свою очередь – в громадных размеров паровоз. Паровоз летел прямо на него, а он не мог пошевелиться. Налетев на Глеба, паровоз пролетел сквозь него и, прогудев где-то сзади, исчез. Глеб остался стоять, но уже в пустыне. Вокруг ползали огромные пауки и змеи. Все дышало враждебностью. Вот появился львиный прайт. Рычащие львы набросились на него, и Глеб провалился в темноту.

– Милый! Что с тобой? Проснись!

Глеб открыл глаза и увидел испуганное лицо жены. Она трясла его за плечо.

– Настя? – вырвался у него удивлённый возглас.

– Да, котёнок, это я. Фух! Ты так стонал, что я испугалась за тебя. Ты не пугай так больше!

– Меня, что, пока я спал, привезли из больницы?

– Из какой больницы, дурачок? Это снова твои сны?

Глеб обескураженно смотрел на жену. Его лоб и нос покрылись испариной.

– Так, значит, я не лежу в больнице?

– Нет, любимый. Ты лежишь со мной в своём доме, – немного успокоившись сама, успокоила его жена.

Глеб улыбнулся.

– Настя, не поверишь, какие я вижу сны! И настолько правдоподобные!

Уголком пододеяльника он промокнул пот на лице.

– Который час?

– Десять утра. Пора вставать. У тебя сегодня дневной спектакль. Просыпайся пока. А я пойду приготовлю завтрак, – наконец улыбнулась и Настя.

Она поцеловала мужа и вышла из комнаты.

Оставшись один, Глеб прикрыл глаза – и попытался вспомнить свой сон. Но хитрый лучик утреннего солнца, коварно проникший через маленькую щёлочку неплотно задёрнутых занавесок, ярким волшебным ластиком скользнул по глазам, не оставив места даже обрывкам воспоминаний.

Глеб встал с кровати, умылся, оделся, с удовольствием съел приготовленный Настёной круассан, выпил чашечку утреннего кофе, поцеловал жену и направился на «прогон» дневного спектакля.

Зайдя в гримерку, на своем столике он обнаружил записку, предлагающую ему не уходить до встречи с помощником адвоката.

Не успел он до конца удивиться, как в дверь постучали.

– Да-да, – крикнул Глеб, кладя записку на столик. В дверном проёме показалась рыжая кучерявая голова молодого человека в очках.

– Можно? – скрипучим голосом спросила голова.

– Проходите.

Дверь распахнулась, и оказалось, что голова была не сама по себе, а прикреплена тощей шеей к длинному худому туловищу, одетому в дорогой шерстяной костюм. Галстук очкарика был пристегнут к накрахмаленной рубахе золотой заколкой. Молодой человек профессионально улыбнулся.

– Простите. Вы Стрельцов?

– Да, я.

Бросив мимолётный взгляд на столик, молодой человек быстрым шагом подлетел к Глебу.

– Простите, господин Стрельцов! Я вас долго ждал. Моя фамилия Григорьев. Помощник адвоката Семёнова.

С этими словами он протянул Глебу руку.

– Это я оставил записку, чтобы вы не ушли…

– А чем, собственно, могу…

– У меня для вас пакет, – перебил его помощник адвоката, вытаскивая из новенького кожаного портфеля бумажный увесистый пакет с надписью на английском языке: «Вниманию господина Стрельцова». Глеб повертел пакет в руках, посмотрел на почтовый штемпель. На штемпеле прочитал: «Соединённые Штаты Америки». Осторожно, словно опасаясь взрыва бомбы, оторвал один край, и вытащил содержимое. Внутри пакета оказалась внушительная кипа бумаг на английском языке.