— Действуй, исходя из обстановки!
Вернувшись на свой КП, я отдал приказ частям занять оборону на подступах к городу. Началась переброска личного состава и боевой техники дивизии автотранспортом. А тут еще поступил приказ командира 2-го стрелкового корпуса генерал-майора А. Н. Ермакова всю полковую и дивизионную артиллерию передать в распоряжение командира 44-го стрелкового корпуса, который вел бои западнее Минска. Батальон 331-го стрелкового полка с батареей 81-го отдельного противотанкового дивизиона и шестью бронемашинами 69-го отдельного разведывательного батальона были вызваны для охраны штаба фронта в район хутора Боровое. К тому же один батальон 85-го стрелкового полка прикрывал южную окраину города. Кроме того, одна стрелковая и саперная роты этого полка оборудовали командный пункт корпуса.
Таким образом, дивизия была раздроблена и разбросана по фронту около 100 километров вокруг Минска, Усугубляло положение отсутствие артиллерии и батальона связи.
Поскольку на наше соединение была возложена задача обороны Минска, то на меня, на его командира, легли дополнительные обязанности начальника гарнизона города.
До войны начальником гарнизона был заместитель командующего ЗОВО генерал-лейтенант Болдин, который утром 22 июня срочно выехал в войска, ведущие бои с гитлеровцами. В сложной обстановке, когда Минск горел, а над головой висели фашистские стервятники, мне пришлось начинать работу по эвакуации населения и материальных ценностей.
Поручив своему заместителю по политической части старшему батальонному комиссару Филяшкину хлопотливое и трудное дело доукомплектования дивизии до штатов военного времени, я спешно выехал в Минск в военную комендатуру. У здания комендатуры была суматоха. Вбегали и выбегали командиры, трещали мотоциклы, толпились военные, штатские и милиция. «Уж не паника ли?» — с тревогой подумал я. Но нет! У дверей меня встретил часовой, направил к дежурному, который тут же провел к коменданту.
— Начальник гарнизона Минска генерал-майор Руссиянов, — представился я.
— Слушаю вас, товарищ генерал, — вытянулся комендант по стойке «смирно».
Я отдал приказ срочно вызвать в комендатуру командиров частей, пригласить начальников учреждений и ведомств, представителей милиции, органов НКВД, партийных и советских организаций города Минска.
Приказ-то отдал, но очень сомневался, смогут ли его выполнить. Невольно вспомнилось, как сам искал командующего. А здесь нужно разыскать и собрать многих и многих. Надо отдать должное работникам военной комендатуры — они сумели выполнить эту задачу в кратчайший срок.
Все собравшиеся расположились в кабинете коменданта. Между собой говорили мало, больше курили. Но никакой нервозной суетливости у них я не заметил. Просто сидели очень уставшие люди, который предстояло еще много поработать.
Представился. Большинство из собравшихся меня знали — часто встречались до войны на парадах, совещаниях, собраниях. Ознакомив всех с обстановкой и задачей, которую выполняет 100-я стрелковая дивизия, я объявил, что с этой минуты всю полноту власти в Минске беру на себя — как начальник гарнизона. Здесь же были даны указания: ускорить формирование отрядов народного ополчения и истребительных отрядов из рабочих и служащих, вооружать их.
Минск разбили на участки, закрепили каждый формируемыми отрядами. С этой минуты они должны охранять улицы, вести борьбу с диверсантами, поддерживать порядок в городе, оказывать помощь военным патрулям.
— Нам необходимо в кратчайшие сроки эвакуировать материальные, и прежде всего валютные, ценности банка. Эвакуировать и запасы продовольствия, ведь в Минске их на три месяца, особенно много муки и копченостей. И конечно, основная задача — эвакуация населения, — сказал я, заканчивая совещание.
Распределили обязанности, и все немедленно приступили к работе. Эвакуация населения и материальных ценностей проходила довольно успешно.
Недавно я получил письмо от гвардии капитана запаса Алексея Христофоровича Возьянова, служившего в те дни в 46-м гаубичном артиллерийском полку нашей дивизии. Вот как он описывает сложную обстановку эвакуации семей военнослужащих полка.
«23 июня меня вызвал в штаб помощник командира полка по материальному обеспечению майор Павел Артемьевич Гордиенко.
— Воентехник Возьянов по вашему приказанию прибыл! — доложил я.
— Вот что, товарищ воентехник! Возьмите из вашего подразделения боепитания двух человек регулировщиков с флажками и выходите на трассу Минск — Москва в районе метеорологической станции. Останавливайте и проверяйте все автомашины. Машины без грузов или без документов направлять в расположение нашей части. Неповинующихся от имени начальника гарнизона Минска генерал-майора Руссиянова арестовывать, как саботажников и дезертиров…
…За короткий срок нам удалось собрать 25 машин, после чего я доложил П. А. Гордиенко о выполнении задания.
— Спасибо вам, хлопцы! — по-отечески тепло поблагодарил нас майор. — А теперь идите, товарищ Возьянов, и хорошенько накормите водителей. И пусть они обязательно выспятся. Завтра вам предстоит участвовать в эвакуации семей военнослужащих. К утру 24 июня все машины должны быть проверены и заправлены.
В эту ночь все наши семьи собрались вместе. Никто не спал. Дети жались поближе к матерям и с испугом смотрели на страшное зарево над Минском. В три часа ночи мы с майором Гордиенко пришли к семьям. Лица у женщин осунулись, в глазах стояли слезы. Из имущества брали только самое необходимое — узелок, чемоданчик в руках, и больше ничего. Мы, как могли, старались подбодрить женщин…
В 9 часов утра 24 июня 1941 года началась погрузка эвакуируемых в мобилизованные машины. В 10 часов колонна отправилась из городка. От жгучей душевной боли невозможно было сдержать слез, особенно когда замахали ручонками дети, прощаясь с нами. Со многими навсегда, Помню, как жена начальника химической службы полка, наш полковой библиотекарь Тамара Ивановна Скрыль, крикнула нам: „Крепче бейте фашистских бандитов за нашу Родину, за нас, за наших детей!“ Она говорила от лица всех женщин — своих детей у нее не было…»
В те дни о своей семье я ничего не знал. Днем 24 июня удалось позвонить домой, но к телефону никто не подошел. Они конечно же, успокоил себя, эвакуированы, как и семьи других военнослужащих. Но тут же тревожная мысль: сумели ли прорваться в тыл через ад прифронтовых дорог? Однако долго думать об этом времени не было. Враг подступал уже к стенам белорусской столицы.
Население города проявляло мужество и выдержку. В партийные и комсомольские организации поступали сотни заявлений с просьбой послать на фронт. У призывных пунктов можно было видеть людей всех возрастов: от седых ветеранов до безусых юношей. Были сформированы отряды народного ополчения и истребительные отряды, которые боролись с пожарами, дежурили на крышах, сбрасывали зажигалки, поддерживали порядок в городе.
Поддерживать порядок было необходимо. Фашисты выбросили в самом Минске и в районе важнейших дорог диверсионные группы, на которые они возлагали большие надежды. Диверсанты должны были взрывать промышленные объекты, подавать сигналы самолетам, устраивать засады на дорогах, вызывать панику. Основной целью диверсионных групп было помешать эвакуации и посеять панику в Минске. С помощью сформированных отрядов, милиции и воинских патрулей эти группы были ликвидированы.
Должен отметить, что в кратчайший срок под ударами вражеской авиации военное командование, партийные организации города сумели мобилизовать все силы и средства на оборону Минска. В ряды Красной Армии в течение 3–4 дней было направлено 27 тыс. человек, более 700 автомашин и тракторов, около 20 тыс. лошадей.
Пока я носился на машине из конца в конец горящего города, К. И. Филяшкин занимался доукомплектованием дивизии и формированием новых частей. А задача эта была не из легких. Являвшиеся по мобилизации и возвращавшиеся из отпусков и командировок военнослужащие приходили не в комендатуру и не на сборные пункты военкоматов, которые находились в горящем городе, а на сборный пункт дивизии. Чтобы представить себе, насколько много военнообязанных скапливалось на сборном пункте дивизии, стоит сказать, что только за один день 25 июня туда прибыло до 1500 одних командиров. А ведь всех их надо было приписать, вооружить и накормить.
