— Если есть хоть какое-то оправдание сделанной гадости, то это уже добро! — новая усмешка и подозрительно-недоверчивый взгляд блестящих янтарных глаз. И легкое смятение и нарочитость, будто специально вызванные, чтобы вернуть девушку в реальность.

— Вот именно… И любое доброе деяние можно оклеветать и вывернуть на изнанку так, что оно окажется чернее самой подлой мерзости. Все, смотря с какой стороны и под каким углом взглянуть, тебе не кажется?..

С минуту они шли молча, думая каждый о своем, словно пытаясь понять, отыскать в простых фразах более тайный и важны смысл, и варг не выдержал:

— Это все ясно, но… все же… зачем такая неоправданная искренность?.. Ради чего?..

Прима подняла голову, заглядывая Джейку в лицо и будто стараясь прочитать в его взгляде что-то затаенное, недосказанное.

Парень шумно сглотнул, подавленный ее взглядом — нежным и жестким, покорным и властным, решительным и робким. В серо-зеленых глазах Примы мерцали маленькие искорки, похожие на далекий, манящий свет ночных звезд, которых, впрочем, он никогда не видел.

— Во имя того, во что я верю… — выделяя каждое слово, наконец твердо ответила та.

…Заря ушла, сменившись ночи мглою,

И свеж туман, как легкий ветерок.

И есть лишь ты — боюсь, что не достоин

Упасть к ногам, моля ответить на любовь…

Осторожное и тихое, словно нежный трепет ресниц, дуновение ветра легко коснулось лица, развивая и играя выбившимися из прически прядками волос. Свежий, по-ночному острый и терпкий, он приятно холодил и покалывал кожу, заставляя вспомнить, заново прочувствовать то, что, казалось, уже навсегда затерялось в лабиринтах памяти. Должно было затеряться… Как и эти давно забытые строчки старой песни.

Окружающее на миг померкло, утонув в черной дымке, а потом вновь сложилось обратно. Уже в новую картинку: черные скалы, уходящие ввысь, на недосягаемую высоту, и высокие заросли травы, отливающей серебром, — купол Защитного Барьера остался позади.

Мэреш вздрогнула от накатившей вдруг волны жгучего холода, чувствуя, как быстрее и чаще забилось сердце…

Игривый ветер, пролетев над цветущими, сонными уже холмами, над тихими, по-домашнему уютными в вечернем свете фонарей улицами города, принес с собой запах шалфея, мяты и еще чего-то загадочного, нежного, чему не найдется места в мире обычных слов. Запах ночной прохлады, цветов… и счастья. Именно так пахла та ночь.

…И правда, скрепленная ложью,

Жизни возведет на пути бездорожья,

Мир разрушен — под ногами бездна огня,

Лишь будем вместе, вопреки — ты и я…

Вместе… Вопреки… Ты… Я…

Мы…

В сердце болезненной искрой проскользнуло холодное и острое, как лезвие меча, воспоминание о тех днях, когда все еще было хорошо, когда не существовало ни страха, ни опасности. Когда еще было это короткое и всеобъемлющее «мы»…

Словно из прошлой жизни, другой, далекой, ненастоящей… Будто и не было никогда, не существовало. Просто приснилось, а потом прошло, стерлось в памяти, как неясное и зыбкое видение… Лишь только имя сохранилось четко и ясно, словно намертво, навеки впечатанное в память…

«Исключительная»… «Избранная богами и Кристаллами»… — так, перешептываясь друг с другом, называли ее Хранители, роняя полные заинтересованности и любопытства взгляды, скрывающие правда лишь нестерпимую жажду узнать, что за тайна скрывается за этой личиной незнания и непонимания.

Семнадцатилетняя девушка… Совершенно сбитая с толка и непонимающая, почему все это происходит именно с ней, Мэреш считалась обладательницей редкого Дара, хотя сама со временем начинала все больше сомневаться — Дар ли это или ее проклятие?

Люди сторонились и опасались ее, стараясь избегать случайных встреч, чтобы не навлечь на себя гнев, Хранители же относились к ней, как драгоценному камню, редчайшей из редкостей, оберегали и хранили, как самое драгоценное, что у них было.

Хотя именно эта наигранная забота и обеспокоенность угнетали Мэреш больше всего — ей нужна была искренность, настоящие чувства и настоящие эмоции. Хотелось быть в глазах других чем-то большим, чем просто кладезь неизведанных способностей и объект исследования. Надоело чересчур пристальное внимание — хотелось уйти, сбежать ото всех…

Только бы знать, куда.

Ее способностям завидовали, из-за них ее не любили и избегали… И лишь он один сумел ее понять… и полюбить.

Он — представитель правящей ветви народа бескрайних лесов и гор… Варгов…

О силе и непоколебимости которого складывались легенды.

С резкими и правильными, словно вырезанными из мрамора чертами лица, бледной, почти белой кожей и глубоким, горящим пылким огнем, ясным и чистым взглядом, в котором чудилась какая-то загадка, он мог заставить пасть к своим ногам первых красавиц Лэранта, мечтающих отдать ему свое сердце и душу.

И она — ничем не примечательная, запуганная тихоня без рода и племени, молчаливая и дикая, шарахающаяся от каждого направленного к ней взгляда.

Но из всей толпы он выбрал почему-то именно ее и в промежутках между поцелуями говорил, как она непостижимо прекрасна, словно звезда, спустившаяся с небес на землю. И смотрел на нее с любовью и заботой, с которой на нее прежде никогда и никто не смотрел…

Он — желтоглазый красавиц с крылом блестящих шелковистых волос цвета воронова крыла, с горячей кровью, холодным сердцем и невозмутимо гордым взглядом, делавшимся нежным и мягким только рядом с ней.

Но каменное сердце не может биться, не может любить. Она поняла это… Но слишком поздно, чтобы возможно было что-то изменить.

В один короткий день весь мир, вся реальность, в которой она жила до этого, рухнул. Это случилось слишком быстро, чтобы можно было что-то понять и осознать. Все навалилось разом, накрыло одной гигантской черной волной беспросветного страха и ужаса. И оборвалось. Словно притупилось, затухло, ушло в самый дальний уголок памяти…

Но не исчезло. Лишь продолжало годами храниться внутри, извиваясь, корчась, шипя, как затаившаяся в засаде гадюка. Мучило и грызло изнутри, не давая забыть насовсем. А теперь снова поднялось подобно гигантскому валу, готовому захлестнуть, укрыть с головой, не давая вынырнуть и свободно вздохнуть.

Лишь с небес далеких

Средь густой синевы,

С облаков одиноких

На меня смотришь ты…

Навеянная невольными толчками памяти, легкие, словно струйки цветного дыма, слова медленно поднимались ввысь, кружились, пытаясь вовлечь в свой гипнотический танец, унести в запутанные, покинутые закоулки прошлого.

Мэреш вздрогнула, почувствовав мимолетный страх, но потом вдруг крепко сжала в руке изящное черное кольцо с парой покоящихся на нем изогнутых, тонких крыльев, и закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям… Воспоминаниям о потерянной любви и предательстве…

«Вы не можете так с нами поступить! Мы честно выполняем свою часть Договора. Так и вы, будьте добры, следуйте своей!..»

Слова эхом отдавались в голове, отскакивая от невидимых граней, сплетались и путались между собой, создавая невообразимый гулким шум.

«Вы не можете!..» — отчаянное, полное безнадежности и надежды восклицание звучало так явственно, так чувственно и искренне, что Мэреш каждый раз чувствовала, как болезненно и тоскливо вздрагивает и сжимается при этом сердце от ощущения собственной бесповоротной и робкой беспомощности. «Отказать нам в самом простом — в помощи!..» — эти слова заставляли ее злиться. Злиться на свое пугливое и нелепое бездействие, на себя, на Хранителей, казавшихся ей сейчас еще более черствыми и бессердечными. Она знала, понимала, что так не может продолжаться дальше, расстраивалась и злилась, не находя решения. Лишь одно крутилось в голове, сбивая и перемешивая все остальные мысли: поговорить. Выяснить, понять, что не так и попытаться исправить.

Мэреш всей душой верила — вместе они обязательно справятся. Надо только очень захотеть.

С одной стороны… Нет! Здесь не было и не могло быть «но», никаких вариантов или предположений! Лишь яркое, тревожащее чувство чего-то странного, недосказанного, нехорошего. И желание поговорить с ним. Обсудить, высказаться. А иначе никак!..