– Вот то, что нам нужно, – сказал констебль. – «Милый Дядюшка Виктор».

– Как будто речь идет о каком-то шаловливом родственнике, правда? – кашлянула Джейн.

Когда вертолет поворачивал, она не пыталась удержаться на месте, предпочитая, чтобы ее мотало по всему сиденью, и иногда утыкалась в бок Куперу, как тяжелый кусок незакрепленного багажа. Ее коллега, констебль Нэш, никак не напоминал о себе после того, как забрался в вертолет. Бен не был уверен, было ли это проявлением полного равнодушия с его стороны или своеобразной реакцией на сам полет, но в любом случае решил не обращать на это внимания.

Под ними на земле были разбросаны обломки крыльев «Ланкастера». От фюзеляжа почти ничего не осталось, но были видны сгоревшие двигатели и остатки шасси. Совсем рядом с ними ребром стояло последнее сохранившееся колесо. Менее крупные обломки валялись в радиусе нескольких сотен футов, в основном по берегам ручьев и краям заброшенных торфяных разработок. Ветер смел весь снег с того места, где расположились обломки, и на фоне сугробов вокруг оно выглядело как бассейн с засохшей кровью, в котором лежал изломанный корпус разбившейся машины.

– По-видимому, после падения некоторые части самолета они убрали, – сказала сержант.

– Вопрос в том, кого вы называете «они», – ответил Купер. – Никакой официальной группы по сбору трофеев здесь не было. А вот неофициальных было больше чем достаточно. В основном к обломкам приходили два типа посетителей: археологи, которые старались их сохранить, и другие, у которых были свои собственные интересы.

– Стервятники?

– Иногда их так называют, – подтвердил Бен, которому в словах Джейн послышалась ирония. – Наиболее ценные части «Ланкастера» за эти годы унесли. Думаю, что начали с радиооборудования, а за ним последовали движущиеся части оборудования или те, которые можно было сдать в утиль или продать как сувенир или коллекционный предмет.

– Этим занимались местные?

– На первом этапе. Долгое время координаты этого места были известны только им. Чужаки появились сравнительно недавно.

Кто недавно говорил ему, что местная самооборона не слишком хорошо справилась с заданием охранять эти обломки? Купер не мог обвинить ее солдат в нерадивости – только не в разгар зимы на торфяных пустошах Темного Пика. Оказавшись здесь, люди думали только о том, как бы выжить, особенно по ночам и с таким снаряжением, какое у них было во время войны: подбитые гвоздями ботинки на толстой подошве и тяжелые серые шинели. Бен представил себе бойцов местной самообороны, собравшихся где-то в укромном месте и греющихся у костра, который они развели из обломков, отданных под их охрану. В той ситуации у них не было шансов остановить местных охотников за сувенирами. В конце концов, шла война, и каждый был сам за себя, когда дело касалось выживания. Правда, Дэнни Мактиг сильно перегнул в этом палку.

Кодвелл смотрела прямо по курсу, поверх плеча пилота, совершенно не обращая внимания на занесенные снегом пейзажи, которые проплывали под ними. Казалось, что ее волнует только плохая погода, которая могла прийти с севера, или следующая скалистая вершина, которая могла появиться перед ними, совсем как скалы Айронтонга неожиданно появились перед лейтенантом Дэнни Мактигом в последние секунды его жизни.

В лучах низкого солнца долина выглядела загадочной, а небольшая полынья, которую какой-то фермер проделал для того, чтобы напоить свое стадо, светилась таинственным желтым светом. Все стадо сгрудилось вокруг нее – животные боялись вставать на ее край, так как их копыта скользили по замерзшей поверхности.

Сегодня опять должен был выпасть снег. Воздух был мучительно холодным, хотя температура слегка поднялась и в нем появилась влага и какая-то давящая тяжесть, предвестница появления темных облаков, которые сейчас собирались над Восточными Кряжами и готовились сбросить свой груз на более высокие холмы на западе.

Вертолет повернул еще раз, и Бен понял, что смотрит на сержанта Кодвелл. Она зевнула и потянулась, чуть не столкнув его с сиденья. Темные волосы женщины были спрятаны под шапкой из искусственного меха, напоминавшей головные уборы русских комиссаров. Почему-то констебль чувствовал себя не в своей тарелке рядом с Джейн. Хотя внешне она придерживалась всех правил приличия, в ней было что-то угрожающее. И это была не скрытая неприязнь, которую он привык наблюдать у других, а что-то гораздо более серьезное, до чего его инстинкт советовал ему не дотрагиваться.

– Вы уже увидели то, что хотели? – поинтересовался Бен.

– Я хочу побывать там. Мне надо рассмотреть место катастрофы вблизи, – ответила его спутница.

– Но здесь нет площадки, на которую мы могли бы приземлиться, – возразил пилот.

– Значит, придется пойти туда пешком, – сказала Кодвелл. – Детектив Купер, прошу вас, обеспечьте присутствие эксперта-криминалиста.

– Не понимаю, что вы надеетесь там найти. – Бен с удивлением взглянул на сержанта. – В пятницу судмедэксперты уже осматривали это место, сразу же после того, как были найдены останки младенца. Кстати, кости оказались старыми.

– Но не такими старыми, как кости экипажа «Ланкастера», а?

Любой офицер полиции знает, что нет ничего хуже, чем просеивание холодной земли в поисках старых костей. А старше костей летчиков Второй мировой трудно было себе что-нибудь представить. Разве не лучше позволить этим людям покоиться с миром, вместо того чтобы нарушать их могилы и будить их призраков?

– Мне это кажется сумасшествием, – произнес Купер.

Джейн еще раз улыбнулась ему, и на ее щеках появились ямочки. Каждый раз, когда он видел улыбку сержанта, Бену казалось, что его вот-вот проглотит громадный грызун, невероятных размеров хомяк в меховой шапке.

– Не сомневаюсь, что вы абсолютно правы, голубчик, – согласилась Кодвелл. – Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума, вы не согласны?

Новые холмы и новые снежные поля проплывали под ними, пока вертолет разворачивался, направляясь на базу. Когда Купер впервые увидел обломки с высоты птичьего полета, ему в голову пришла мысль о распятии. Но он знал, что ошибается. В них не было ничего от христианства – обломки не несли мысли о смерти и возрождении или о прощении грехов. В них было что-то языческое – это был знак ликующей смерти, а не возрождения.

Несколько недель назад констебль читал о датских завоевателях, которые когда-то владели Дербиширом и окружающими территориями. У них был пунктик – казнить побежденных саксонских королей как можно более изощренными способами. Поэтому они разрубали им грудные клетки и раскладывали ребра по обеим сторонам тела, наподобие крыльев. Это был символический акт – благодарственное жертвоприношение их нордическим богам. Такое действо называлось «Кровавый Орел». Оно удивительно напоминало посмертное вскрытие трупа – то же разрезание грудины, вскрытие грудной клетки и удаление сердца, легких и других внутренних органов. Купер так и не смог избавиться от ощущения, что каждая аутопсия тоже была ритуальным жертвоприношением, при котором жертва посвящалась новому богу науки. И вот сейчас память подсказала ему, на что были похожи обломки сверху. Это было совсем не распятие. Это был «Кровавый Орел».

По дороге на Змеиный перевал Бен надел солнечные очки – они взбирались все выше и выше, и солнечные лучи, отражавшиеся от снежных склонов по бокам дороги, слепили его. В долине снег не задерживался так долго на сухих зарослях папоротника, хотя его все еще можно было видеть сквозь голые стволы деревьев, где он напоминал вывернутую наружу и изношенную подкладку пальто. А вот хвойная роща дальше в долине выглядела совсем по-другому. В солнечном свете шишки горели оранжевым светом на фоне голубого снежного покрова.

На склонах же повыше папоротника уже не было – там росла только жесткая трава, с комочками налипшего на нее снега. Если смотреть на юг, прямо на солнце, то вересковая пустошь была похожа на море, у берега которого замирали все волны и зыбь.