– Боюсь, что с ней случилось несчастье, – ответил Купер.

– Только не надо мне вешать лапшу на уши! Из вас, полицейских, никто не умеет говорить по существу. Она что, умерла?

– Да. А вы хорошо ее знали?

– Вообще не знал. Девушка была себе на уме.

– А может быть, она просто боялась собак?

Мужчина проследил, как Купер подошел к дому и открыл дверь ключом, который предоставили ему арендодатели. Прежде чем войти, констебль оглянулся. Изо рта добермана на асфальт стекали две струйки слюны. Мускулы его плеч и задних ног были напряжены. Бен обрадовался, что дверь открылась с первой попытки и он смог быстро прошмыгнуть в холодный дом Мари Теннент.

Первым, что он увидел, войдя в прихожую, было мигание автоответчика. Полицейский нажал на кнопку и услышал голос, говоривший с шотландским акцентом. Не с тем, с которым говорят в шотландских горах, а с тем, который можно услышать в городах – например, в Глазго или в Эдинбурге. Говорила женщина средних лет, которая не удосужилась назвать себя. Номера телефона, чтобы ей перезвонили, она тоже не сказала.

– Мари, позвони, когда сможешь, – сказала она. – Сообщи, как у тебя дела, чтобы я не волновалась.

На столике лежали счета, а к нижнему краю зеркала были приклеены несколько желтых стикеров с записями. На крюке за дверью висело красное пальто, под столик была засунута пара обуви, а на полу стояла коробка с книгами, которую доставили с почты, но еще не успели открыть.

Купер постоял в прихожей, пытаясь привыкнуть к первым впечатлениям от дома. В его атмосфере было что-то настораживающее. В пустом доме необъяснимый шум мгновенно бил по ушам, но констебля насторожил совсем не шум. Бен вертел головой из стороны в сторону и принюхивался, нет ли здесь запаха газа, или чего-то горелого, или мертвого и уже начавшего разлагаться. Но никаких запахов, которые обычно насторожили бы его, полицейский не почувствовал. В прихожей ощущался некий слабый, ускользающий аромат, но он исчез практически мгновенно, еще до того, как Купер смог его определить. Вполне возможно, это были остатки какого-то освежителя воздуха иди дезинфектанта.

В холле было холодно, но не холоднее, чем в любом другом доме, хозяева которого отсутствуют вот уже пару дней. Бен посчитал, что центрального отопления в коттедже нет, а если оно и было, то в доме использовался таймер, чтобы экономить электричество. Если это так, то в это время дня Мари обычно отсутствовала, что могло означать, что у нее могла быть какая-то работа.

Купер стоял абсолютно неподвижно и прислушивался. Где-то в доме тикали часы. Хуже этого звука ничего не существовало – тиканье часов в пустом доме, хозяйка которого недавно погибла. Тик – и она здесь, так – и ее нет. Как будто ее жизнь ничего не значила. Это тиканье затрагивало самые глубинные страхи в человеке – страх того, что идет постоянный отсчет секунд, оставшихся до смерти.

Часы должны останавливаться, когда умирает их хозяин. Бен знал, что эта мысль иррациональна и относится к области глубоких предрассудков, но тем не менее у него было желание залезть на стул в кухне и вынуть из часов батарейку или отстегнуть гирю, чтобы стрелки наконец остановились. Ему хотелось молчаливого уважения в присутствии смерти. Но он этого не сделал. Вместо этого Купер позволил тиканью сопровождать его при осмотре дома, пока он переходил из комнаты в комнату. Бен позволил дому насмехаться над собой этими звуками, напоминающими покашливание злобной механической игрушки.

Первая дверь, ведущая из холла, открывалась в гостиную. Купер прошел прямо к камину и проверил предметы, которые стояли на его полке. Последний счет за газ был подсунут под треснувший китайский шар с ивовым узором, вместе с оплаченным чеком из «Сомерфилдс»[84]. Потом полицейский повернулся к складному столу из красного дерева, который находился в углу. Здесь, на плетенной из коры рафии[85] подставке, стояла стеклянная ваза с засохшими цветами. Предсмертной записки нигде видно не было.

В комнате также находился письменный стол, засыпанный банковскими счетами и выписками по кредитным картам, письмами и старыми фотографиями. Констебль потратил какое-то время, чтобы записать адреса и имена на конвертах. Ни один из них не был местным и ни один не был похож на адрес молодого человека. Правда, одно из писем было подписано неким Джоном, но это был, скорее всего, отдаленный родственник из университета в Глазго.

Потом Бен увидел полусгоревшие бумаги, которые лежали в давно не используемом камине. Он наклонился поближе и уже начал строить предположения, зачем Мари надо было писать предсмертную записку, а потом сжигать ее. Но оказалось, что в камине лежит совсем не записка. Это было письмо, в котором Мари Теннент, проживающей в доме № 10 по Дам-стрит, сообщали, что она вошла в окончательный список претендентов на приз в 250 000 фунтов стерлингов. Ее просили сообщить, как она хотела бы получить эти деньги в случае выигрыша, и давали рекомендации относительно того, как их потратить: новая машина, отпуск на Карибах или дом ее мечты в сельской местности. Бен дотронулся до письма, и его обгоревшие концы рассыпались в пыль. Подобная помойная рассылка вполне могла подтолкнуть отчаявшегося человека к самому краю.

После этого Купер перевернул все подушки на диване и двух креслах. В результате он нашел три шариковые ручки, кучу мелких монет и собачью игрушку в виде кости с пищалкой. У Мари что, есть где-то собака?

Если верить агенту, в этом доме она жила около восемнадцати месяцев, так что собака вполне могла принадлежать предыдущим жильцам. На мебели и на ковре никаких следов собачьей шерсти видно не было. А вот какое-то влажное пятно на внешней стене виднелось, но это было больше похоже на протечку. Окна тоже давно не мыли. Забитые досками дома на противоположной стороне улицы выглядели серыми и грязными и были покрыты пятнами налипшего снега и сухого птичьего помета.

Купер вернулся назад, в холл, и проверил шкаф под лестницей, где, как оказалось, располагалось управление центральным отоплением. Отопление должно было отключаться в 9 часов утра и вновь включаться в 3 часа дня. Более дотошный самоубийца наверняка отключил бы прибор, чтобы сберечь электроэнергию, зная, что днем дома не будет никого, кому могло бы понадобиться тепло. Но другие, более импульсивные или погруженные в себя, даже не подумали бы об этом. Бен слишком мало знал о Мари Теннент, чтобы решить, к какой категории она относится.

Добравшись до кухни, полицейский наконец смог определить, что это был за запах. Он был настолько очевиден, что Бен удивился, что не смог определить его мгновенно. Это был комбинированный аромат подгузников, пластиковых бутылочек, стерилизационной жидкости, моющей жидкости и испачканных ползунков. Это был запах маленького ребенка.

Сначала Бен Купер постучал в двери дома № 8, затем – в дверь того, что стоял за ним, и под конец еще и в дверь следующего. Ему никто не ответил. Даже мужик с доберманом, казалось, растворился в воздухе или просто не хотел открывать дверь.

Вызвав подмогу, детектив вернулся в дом Мари Теннент и еще раз быстро осмотрел все комнаты. Одна мысль о том, что где-то в доме лежит младенец, заставила его покрыться по́том. Сколько времени малыш может находиться в одиночестве? Бен не имел об этом ни малейшего понятия. Он смутно помнил, что грудной ребенок достаточно часто и регулярно требует ухода и питания, но это были только воспоминания о том времени, когда его племянницы были совсем маленькими. Джози и Эми кричали, когда хотели есть или когда им надо было сменить подгузники. Если где-то в доме находится ребенок, то он должен был кричать во всю силу своих легких. И кричать уже давно. Его наверняка должны были услышать соседи, верно? Конечно. И они сообщили бы об этом, даже если перед этим не удосужились сообщить, что уже давно не видят мать младенца.