Диана Фрай скептически выслушала рассказ Купера о Грэме Кемпе.

– Он что, имеет какое-то отношение к твоему другу Эдди Кемпу? – спросила она.

– Вполне возможно. Мне кажется, что у него есть брат.

– Тогда, может быть, он знает, где прячется Эдди?

– Я легко могу его разыскать.

– Нет, Бен. Это все может подождать.

И Фрай замолчала. Целых полчаса констебль ехал, предоставленный самому себе, думая свою думу и направляясь прямо на желтый закат, который изливался на холмы и скалы Темного Пика, как жидкий мед. Весь пейзаж перед машиной был пестрым от длинных теней, падавших на снег. При таком освещении снег иногда казался черным, в то время как суровые скальные вершины из крупнозернистого песчаника казались выкрашенными в блестящий золотой цвет.

Однако к тому моменту, когда они подъехали к Идендейлу, солнце уже скрылось, так что им остались только уличные фонари, мокрые дороги и кучи грязного снега на обочинах. Во всех окнах домов, которые они проезжали, зажигались за занавесками лампы, и люди начинали наслаждаться возможностью пожить хоть немного для самих себя. А холмы, окружавшие город, полностью исчезли в опустившейся на него темноте.

– У тебя же еще осталось дело, ты не забыл, Бен? – спросила Фрай, когда они подъехали к Уэст-стрит.

– Правда?

– Опросить персонал гостиницы у перевала, там, где был обнаружен Снеговик.

– Гостиница на Змеином перевале, – уточнил Купер.

– Видишь, как ты все помнишь!

– Добираться туда – совсем не ближний свет.

– Тогда трогай немедленно.

Они увидели Гэвина Марфина, который болтал на парковке с членами поисковой партии. Увидев Диану, он пожал плечами.

– Как я понимаю, малышки Хлои в доме Кемпа не было, а, Гэвин? – крикнула ему девушка.

– Никаких следов, – вздохнул Марфин. – Ни одной испачканной пеленки.

– И почему меня это ничуть не удивляет? Если на этой неделе мы вообще что-нибудь найдем, я куплю тебе еще одного поющего лобстера.

По идее, никто лучше не мог запомнить машины, проезжавшие через перевал после сильного снегопада во вторник, чем владельцы и сотрудники гостиницы на Змеином перевале. На многие мили вокруг гостиницы не было ни одного здания, и А-57 просматривалась как на ладони, а сама гостиница специализировалась на туристах и проезжих коммивояжерах, следующих из Дербишира в Манчестер. Ее персонал сразу заметил бы, что поток машин прекратился, – ведь перевал был первым местом, которое закрывали в случае сильного снегопада.

И тем не менее, когда Бен Купер еще раз тщательно прошелся с работниками гостиницы по их показаниям, они не смогли вспомнить ни одной машины, кроме снеговых плугов, пробивавших дорогу с обеих концов перевала. Особенно им запомнился плуг, который шел с востока, так как его команда остановилась в гостинице, чтобы наполнить свои термосы незадолго до того, как обнаружила мертвое тело. В принципе, это происшествие было очень запоминающимся, но, как ни старался Бен, снова и снова возвращаясь к показаниям людей из гостиницы, они так и не смогли вспомнить ни одного внедорожника, пробивавшегося сквозь снег в то утро.

Так что же, кому-то в то утро здорово повезло? Или тело Снеговика пролежало на площадке для отдыха всю ночь на виду у всех проезжавших машин? Купер вздохнул. Ему придется сказать Диане Фрай, что раскрытие дела опять откладывается.

Возвращаясь из гостиницы, Бен решил, что крюк с шоссе на Манчестер до Вудленд-кресент не такой уж и большой. Более того, он был просто маленьким. Поэтому полицейский сначала проехал вниз по Вудленд-кресент, а потом поднялся по ней по противоположной стороне, проверяя, нет ли признаков присутствия Элисон Моррисси или Фрэнка Бэйна возле бунгало семейства Лукаш.

Возле дома был опять припаркован синий «БМВ», но на этот раз его ветровое стекло было очищено от льда и снега, что предполагало, что на этой машине сегодня ездили и вернулись совсем недавно. Если у Питера Лукаша только что закончилось дежурство в больнице, то почему бы не пообщаться с ним?

– А мы становимся очень популярными, не так ли? – сказал Лукаш, открывая дверь. – Некоторые люди никак не могут оставить нас в покое.

– Я подумал, что, может быть, сейчас более удачное время, чтобы поговорить с вашим отцом, – объяснил Купер.

– Для этого любое время неудачно.

– А может быть, попробуем? Всего-то на одну минуту?

– Ну, хорошо. Если уж без этого вас невозможно убедить.

Зигмунд Лукаш сидел возле небольшого столика в задней комнате. Перед ним лежал открытый блокнот формата А4. Старик что-то писал ручкой с толстым шариком, после которого на бумаге оставался извилистый черный след. Этот след ложился на страницу блокнота строчка за строчкой, постепенно превращаясь в плотный неразборчивый текст. Купер заметил, что на левой руке Зигмунда не хватает среднего и безымянного пальцев. Два обрубка торчали в тех местах, где пальцы были ампутированы ниже последней фаланги.

– Можно с вами поговорить, мистер Лукаш? – попросил констебль. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Старик не поднял глаз от стола и лишь произнес несколько слов на языке, который Бен принял за польский. Купер посмотрел на младшего Лукаша, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Отец говорит, что ему нечего вам сказать.

– А вы объяснили ему, зачем я здесь? – спросил детектив.

– Конечно.

Старик заговорил снова, более настойчивым тоном.

– А теперь что он сказал? – оглянулся Бен на Питера.

– Он сказал, что женщина из Канады может убираться к дьяволу, – отозвался тот. – Мне очень жаль.

– Это он сказал, что ему очень жаль?

– Нет – это я.

Лукаш-старший продолжил свое занятие. Ручка двигалась медленно, но твердо, и строчки блокнота заполнялись сплошными черными буквами, которые струились и налезали одна на другую, пока страница не оказывалась покрыта паутиной слов, каждое из которых было соединено с соседними, как по бокам, так и внизу и наверху. Купер дождался, пока Зигмунд дошел до конца страницы, перевернул ее и продолжил писать все тем же практически непрерываемым движением.

– А почему ваш отец отказывается говорить со мной на английском языке? – спросил полицейский.

Питер неловко переступил с ноги на ногу. На мгновение в комнате повисла тишина, прерываемая только чуть слышным царапаньем ручки. Затем старик поставил точку и впервые поднял глаза на Купера. Голубой цвет его глаз был настолько бледным, что они казались скорее пепельными. Такого голубого оттенка бывает только небо, когда смотришь на него в яркий день с торфяных пустошей.

– Вы не понимаете, – ответил наконец Лукаш-младший.

– Я понимаю, что мистер Лукаш прекрасно владеет английским. И понимает все, что я ему говорю. Но не удосуживается ответить мне на языке, который я понимаю.

– Дело здесь не в том, удосуживается он или нет. Мой отец недавно обнаружил, что для него уже тяжело думать на двух языках одновременно. Он сейчас пишет по-польски и думает тоже по-польски. Естественно, что он понимает, о чем мы говорим, но его мозг отказывается переводить его ответы на английский.

– Жаль, что он забыл, как говорить на английском так же, как он говорил на нем со своими боевыми товарищами в «Милом Дядюшке Викторе», – заметил Бен, не отрывая взгляда от глаз старика. Он был рад, когда увидел, что в них промелькнула боль – словно закрылся голубой просвет между облаками.

– Прошу вас, – произнес Питер. – Боюсь, что это не поможет.

– Полиция может прибегнуть к помощи официального переводчика, – заметил Купер. – У нас их целый список. Но тогда придется провести официальный допрос в полицейском управлении.

Бен надеялся, что Лукаши не понимают, насколько он блефует. Он никогда не сможет получить разрешение на оплату работы переводчика. Да и вообще он не должен был сейчас находиться здесь. Не существовало никакого официального расследования, которое оправдало бы такое разбазаривание ресурсов.