Вражеские часовые на стенах стояли неподвижно. Если они и подняли тревогу, их товарищи никак на это не отреагировали, подумал Катон, быстро приближаясь ко внешнему рву. Он слегка придержал Ганнибала, позволив остальным солдатам его догнать. Первые всадники остановились у края рва, соскочили на землю, оставив одного человека из пяти приглядывать за лошадьми. Прихватив лестницы, веревки и крючья, солдаты побежали к стене, скользя на покрытой изморозью земле. Катон остался в седле и направился вдоль стены к мосту, ведущему на другой берег рва.

В тусклом предутреннем свете он разглядел на стене двух воинов-варваров. Повернувшись в седле, увидел спешивших к стене легких пехотинцев. Далее следовала тяжелая пехота, сверкавшая шлемами и скрытая за большими щитами. За ними шли солдаты, которые несли таран.

Соскользнув с седла, Катон отошел подальше от моста, где становился слишком легкой мишенью для врага, и спустился в ров, лишь в самый последний момент избежав столкновения с остро заточенным колом, рассчитанным на слишком самоуверенного легионера. Противоположный склон оказался более крутым, и подняться по нему «Кровавым воронам» было труднее. Им приходилось цепляться руками за узкую полоску земли, начинавшуюся сразу за стеной. Один из солдат уже устанавливал лестницу, и Катон отодвинул его в сторону.

– Я пойду первым, – сказал он.

Он поставил ногу на нижнюю перекладину и начал быстро, насколько мог, подниматься вверх. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, и он в любой момент ожидал появления вражеского воина на бастионе, готового оттолкнуть лестницу. Рядом со стеной было совсем немного места, чтобы надежно установить лестницу, поэтому Катон наклонился вперед, стараясь сохранить равновесие. Оказавшись на расстоянии длины меча от вершины, он обнажил клинок. Напрягая все силы, преодолел последние две ступеньки и тут же слегка присел, приготовившись к схватке.

Никакого движения вокруг. Шум стучащей в ушах крови, кряхтение римских солдат, поднимавшихся на стены, грохот тяжелых сапог легионеров, бежавших по замерзшей земле к воротам, – и никаких других звуков. Катон быстро огляделся по сторонам, но на стене никого не было – лишь через несколько мгновений на некотором расстоянии от него появился один из «воронов». Потом рядом стали возникать и другие. Но враг до сих пор никак не реагировал. Катон разглядел одного из вражеских часовых, неподвижно застывшего на фоне серого неба. Крепко сжимая рукоять меча, префект подбежал к лестнице, ведущей к башне, быстро поднялся по ней и оказался в замкнутом пространстве, готовый нанести первый удар по врагу. Но увидел только чучела из соломы, одетые в тряпки. Вместо копий рядом с ними были укреплены деревянные шесты.

Катон в изумлении посмотрел на них. Наконец, немного пришел в себя и направился к ближайшему чучелу. Он осторожно осмотрел его, словно тот мог оказаться западней, и сильно ткнул его мечом. Чучело завалилось на пол, рядом упало «копье». Катон опустил глаза и пробормотал:

– Будь я проклят…

Спрятав меч в ножны, он поспешил в дальнюю часть башни и посмотрел оттуда на массу конических соломенных конусов. Клубы древесного дыма все еще поднимались вверх от костров, но больше Катон никаких признаков жизни не заметил. И никто не сражался на стене или по обе стороны от нее. Его солдаты озирались в полнейшем замешательстве. Чуть дальше один из них прыгнул вперед, пнул ногой другое чучело и разочарованно рассек его мечом. Катон услышал поскрипывание ступеней лестницы, и в башню вошел декурион Мирон, все еще державший наготове меч. Офицеры переглянулись, и Катон вздохнул:

– Нас обманули. Враг давно ушел. Они оставили несколько человек, которые сделали чучела, разожгли костры и также покинули поселение пару часов назад. Или даже раньше – как только стемнело.

– Но тогда где же они, господин префект?

Катон потер глаза.

– Кто знает? Они могут скрываться в горах или рассеялись по другим поселениям. Но, скорее всего, они отступили к Моне и думают, что будут в безопасности, когда окажутся за морем.

Мирон оглядел поселение.

– А что, если они все еще там? И это западня?

Катон посмотрел на него и прищелкнул языком:

– Довольно необычная ловушка. Позволить врагу преодолеть стены? Поверь мне, декурион, они ушли.

Они услышали громкий приказ, который донесся из-за ворот. Катон шел через башню, когда раздался громкий треск и стена под его ногами задрожала.

– Мирон, ко мне! – Катон выскочил из башни на открытое пространство за воротами. – Помоги с запорным брусом.

Но, прежде чем они успели вытащить брус, ворота содрогнулись, таран ударил в них с другой стороны. Ворота окутала пыль, Катон заморгал, повернулся к Мирону и кивнул. Упираясь ногами в землю, они вдвоем вытащили брус и отбросили его в сторону, как раз в тот момент, когда опцион приказал легионерам с тараном нанести следующий удар.

– Один… два… три!

Без бруса створки ворот сразу распахнулись, и удивленные легионеры ввалились внутрь.

– Хорошая попытка, парни, – фыркнул Мирон. – Но «Кровавые вороны» вас опередили.

У Катона не возникло никакого желания обмениваться шутками, и он сразу прошел мимо тарана, подзывая к себе центуриона Фестина.

– Враг сбежал, покинув город.

– Что?

– Они ушли. Но на случай, если они кого-то оставили, вам следует обыскать каждую хижину. И если вы кого-то найдете, то приведите их ко мне живыми и невредимыми.

– Есть, господин префект.

Катон поспешил обратно к воротам.

– Мирон, отправь всадника с донесением к легату. Ему следует рассказать, что враг оставил столицу. Немедленно.

Мирон отсалютовал и направился к легионерам, которые собрались возле стены, бросая подозрительные взгляды в сторону ближайших хижин. Катон знал, что очень скоро их тревога превратится в разочарование и гнев. Враг снова ускользнул, лишив их ожидаемой добычи, а также шансов на признание и награду тем, кто ворвался в город первым.

Когда выбранный Мироном солдат отправился за своим скакуном, Катон отдал приказ «Кровавым воронам» обыскать хижины, но один эскадрон оставил для охраны ворот до прибытия основных сил. Он присоединился к солдатам Мирона, когда те приготовили щиты и осторожно двинулись по главной улице, ведущей к центру поселения. По пути они обыскивали хижины, но нигде не находили признаков жизни – лишь какие-то вещи, брошенные варварами во время бегства от римлян. Не осталось даже домашних животных, отступающие забрали их с собой. Вскоре Катон выяснил, что произошло с запасами зерна, когда они наткнулись на еще тлеющие костры. Варвары позаботились о том, чтобы римляне не смогли здесь ничем поживиться, и префект не мог не восхищаться теми, кто уничтожил свое добро, чтобы оно не попало в руки врага.

Улица сворачивала по направлению к самому большому дому, стоявшему в центре. Должно быть, решил Катон, в нем жил вождь племени и они найдут тут хоть что-то ценное, оставленное врагом. Когда римляне свернули за угол, то оказались на площади перед входом в огороженное со всех сторон пространство, внутри которого стоял дворец. Здесь же Катон увидел следы еще одного пожара – большая груда пепла, над которой еще поднимался дым. На земле валялось несколько брошенных корзин.

Катон остановил эскадрон, приказал солдатам осмотреть окружающие хижины, поманил Мирона и направился к входу на огороженную территорию с деревянной аркой, украшенной старыми черепами. Невысокий частокол окружал дворец и несколько небольших хижин. На юге Британии Катон видел более впечатляющие сооружения, а черепа в сочетании с грязью и запустением говорили о варварской природе племени декеанглиев. Они остановились у входа, и Катон взглянул на Мирона:

– Осмотри все внутри частокола.

– Есть, господин командир.

Мирон сглотнул, он выглядел встревоженным. Катон хотел его поддержать, но передумал, решив, что Мирон должен сам преодолеть свой страх. Он ведь декурион, а не простой легионер.

Он оставил Мирона на пороге и вошел в дом. Несмотря на то что дверь оставалась распахнутой, внутри было тепло, пахло по́том, жареным мясом и древесным дымом. В центре находился большой очаг, а над ним, в крыше, имелась дыра. Очаг окружали длинные столы и скамейки. На столах остались брошенные тарелки и рога для вина – не вызывало сомнений, что варвары уходили в спешке. В задней части зала стояло большое деревянное кресло, украшенное резьбой. Груду мехов использовали в качестве подушек.