Высказав все опасения, сир Годфри окончательно испортил себе ужин. Заговор. В Готе! И ему докладывать в Аверну!

– Она молчит, сир, – тоскливо сказал легионер, глядя в глубокую нишу окна, закрытого толстым, с мутными разводами, стеклом.

Вот ведь угораздило его докладывать начальству неприятности! Сир Годфри встал, бросив вилку в тарелку.

– Молчит?! Плохо пытали? Почему молчит? Я и из вас клещами должен слова вытягивать? Мне самому в подвал спуститься и руки испачкать?

«Как разговаривать с этими олухами? Стоит мне посмотреть на их рожи, как я теряю самообладание!» – расстроился наместник и снова принял величественный вид, соответствующий его статусу.

– Хорошо пытали, сир, – возразил легионер, – но она вообще не говорит, ни звука, чтобы с ней не делали, и смотрит странно, словно не понимает ничего. Не было у нее ни денег, ни оружия. Стражник из местных, впустивший нищенку в город, рассказал, что она пришла со стороны Дороги архонтов.

Последняя фраза заставила наместника похолодеть. У него в казематах гостья с заброшенного тракта, жуткой обители демонов и неупокоенных душ умерших! Живое существо, однажды ступившее на Проклятую дорогу, теряло привычный облик, превращаясь в гадкую тварь с ненасытной жаждой крови. Вести о таких случаях передавались из уст в уста, и волосы вставали дыбом на головах у самых отважных морейцев. Подумать только, эта мерзость была под самым боком Готы!

– Создатель меня сохрани! – наместник набожно приложил два пальца попеременно ко лбу и к губам, – уж не одержимая ли она?

– Нет, сир. Она страшная и грязная, но человек, не тварь. Уже немало времени прошло, начало превращения мы бы не пропустили.

Наместник вздохнул с облегчением.

– Свяжите их покрепче: и нищенку, и мужика, что на воротах стоял. Я сам спущусь. Почему вы еще здесь? Я же сказал – немедленно!

Легионер исчез за дверью, загудев шагами вниз по лестнице. Сир Годфри задержался, поправляя перед зеркалом расшитый золотом голубой камзол. Поднес широкий манжет к лицу, проверяя, угадал ли портной с цветом. Слуги Императора должны быть всегда на высоте: будь то роскошный прием в столице или казематы забытого Создателем города, а пока наместник прихорашивается, пленников приведут, привяжут и обезвредят. Рисковать сир Годфри не любил.

Брезгливо сторонясь стен, он спустился в недра каменой крепости. Узкие коридоры без окон, освещенные факелами, и спертый воздух действовали на сира Годфри угнетающе, но сегодня правосудие взывало к его мудрости, и наместник не мог отступить!

В комнате для допросов сира Годфри ожидал связанный легионер, с ужасом таращивший глаза на деревянное кресло с наручниками на подлокотниках, предназначенное преступнице.

– Где эта… женщина? – спросил наместник, с гримасой неудовольствия на лице усаживаясь за стол.

– Ведут, сир, – мрачно ответил комендант, мысленно отругав Аверну, откуда прислали сира Годфри.

Если бы не наместник, нарушительницу порядка давно бы отпустили на все четыре стороны. Ясно же, что девка не в себе, что с нее взять?

– Итак, читал ли ты кодекс правил, согласно которому, в город, находящийся под охраной Императорского легиона, запрещается впускать подозрительных лиц, не имеющих соответствующего разрешения? – обратился сир Годфри к провинившемуся стражнику.

Наместник выразился столь заковыристо, что легионер и половины не понял, но испугался еще больше:

– Никак нет, господин, я не умею читать! – залепетал он, – я это самое выучил наизусть со слов тех, кто до меня запомнил. У нас все так делают!

«Разговаривать с чернью отвратительно! Он не умеет читать! Какая пошлость!» – поморщился сир Годфри.

– Значит, ты действовал осознанно, пропуская в ворота Готы государственную преступницу?!

Тонкий голос наместника взвился к низкому потолку комнаты, но недостаток тембра сир Годфри с лихвой компенсировал смыслом слов.

– Сир, она лихоманкой не выглядела! Ну, нищенка и нищенка, откуда у нее пропуску-то взяться? Голодная, одетая худо, грустная! Я так подумал – пусть подадут ей, у нас народ не злой.

– Значит, ты все же думал? Ты отвечал за город, вверенный заботам Императора и не смог предвидеть скрытый умысел. За преступление ответишь согласно кодексу легиона. А я дарю тебе милость умереть через повешение, минуя четвертование.

– Г-господин! – заикаясь, выдавил стражник, сообразив, что за добро жестоко наказывают и решая впредь быть самым злобным существом на свете, – сир, я не знал! Такого не повторится, Создателем клянусь, помилуйте!

– Конечно, не повторится, – страшно ответил наместник, с интересом заглядывая в отворившуюся дверь.

Преступницу ввели в камеру и усадили в кресло, а ее безвольные руки приковали к подлокотникам. Похоже, странницу не интересовала собственная судьба – настолько отрешенный она имела вид.

Сир Годфри был удивлен. Впервые в Готе, да и вообще в провинции Морея, он встретил по-настоящему красивое существо: девушка выглядела привлекательно, несмотря на грязь, лохмотья и свежие царапины на шее. «Да она же молодая! И так не похожа на готку», – на долю секунды в сердце наместника шевельнулась жалость.

– Не говорит? Совсем? А язык имеется?

– Имеется, сир.

– Докажите мне, что она не архонт.

Далеко не каждый заштатный городок имел своего мага стихий, ария, который бы с первого взгляда определил, кто перед наместником – обычный человек или лютый враг. Не была исключением и Гота. Но «северная зараза» – архонты, искусные воины, наделенные магической мощью, все еще бродили по просторам Эймара. К счастью, столица Империи рассылала своим провинциям специальные медальоны-ловушки, отвечающие на магию архонтов таинственным светом, каждый раз разным: синим, голубым, желтым или зеленым.

Пытатели поместили медальон с отверстием посередине перед лбом пленницы и замерли в ожидании. Ловушка для архонта покачивалась в руке тюремщика, но оставалась темной и пустой. Странница подняла глаза: уже который раз ей в лицо совали эту штуку, но значение странного ритуала оставалось для девушки загадкой, как и все, что с ней произошло за последние трое суток. Кто этот человек в голубом, разодетый, как харматанская птица? А что такое Харматан, откуда в ее голове это слово? «Если я буду молчать и дальше, они от меня отстанут», – решила девушка. Маска бесчувствия давалась все труднее, но странница продолжала упрямо цепляться за нее, как за единственное средство защиты.

С поразительной храбростью наместник встал и подошел к связанной девушке. Помахав надушенной рукой перед ее лицом и не увидев ответной реакции, сир Годфри принял философский вид и обратился к коменданту крепости:

– Вот что бывает, когда в город, находящийся под защитой Империи, бездумно впускают кого попало. Сумасшедшая по недосмотру вашей стражи смущает покой добропорядочных горожан, а я теряю свое время на пустые разбирательства!

Наместник сделал акцент на слово «вашей», подчеркивая, что он здесь не причем. А так оно и было. Сколько не одевай местных в форму имперского легиона, ума им не прибавляется! Разразившись назидательной тирадой, сир Годфри наметил план действий, гениальный в своей простоте. Карать и миловать, избавляться от недостойных и прощать провинившихся – только так можно завоевать всеобщее признание и любовь!

– В Аверне, легионера, презревшего свои обязанности, казнили бы немедленно… – патетично изрек наместник и, выдержав паузу, добавил, – в карцер! На хлеб и воду, на десять дней. Нет, на двадцать!

Обрадованного мягким наказанием стража немедленно увели.

«Докладывать в Аверну о происшествии на площади Готы? Последующие разбирательства повредят моей карьере. Не докладывать? Слухи сами дойдут» – раздумывал наместник. Казнить нищенку? Тогда – за что и как именно? Обезглавить, как государственную преступницу? Но на это нет оснований, раз доказано, что акта преступления, так сказать, и не было: рисунок на доске застрогали, да и действовала она в одиночку. Повесить? Отрубить руку, как воровке? Нет, это несправедливо, если только за украденный покой сира Годфри. Жаль, что за отсутствие разума не предусмотрено кары! Вот вернется наместник в Аверну и предложит такой закон, а пока… Отпустить? Нет, невозможно!