– Ладно…

Уилл наклоняется, чтобы меня поцеловать.

Я машу ему рукой, пока он медленно бредет к машине; на губах еще остается вкус его поцелуя. Потом захожу в дом и закрываю за собой дверь. Запираюсь – дважды: сначала на обычный замок, потом задвигаю засов. Я ни чуточки не врала, когда говорила Уиллу, что больше не хочу жить в страхе. Мне по-прежнему надо быть начеку. А вот что не сказала, так это про свое поведение, когда сажусь на велосипед; про то, сколько раз озираюсь за плечо, следуя по трассе, или как спрыгиваю с седла, чтобы укрыться в кустах, когда слышу звук автомобильного мотора за спиной.

После того разговора на парковке от Ангарад ни слуху ни духу. Когда она не пришла следующим утром на работу, я сказала Шейле, что наша добровольная помощница уже не появится. Шейла, естественно, захотела узнать, отчего да почему, но не успела я ответить, как зазвонил телефон. Полиция. Откуда-то они прознали, что за взломом стоит двоюродный брат Гари, а во время обыска на квартире обнаружили ящичек для наличных, который пропал у нас из конторы. Шейла так обрадовалась, что взяла недельный отпуск, который до сих пор откладывала. Зато сейчас, сказала она, у нее есть все права податься куда-нибудь на озера и, как она выразилась, «оторваться по полной». Про Ангарад было забыто, разговор перешел на другие темы. Ничего, я ей все открою, когда она вернется. Есть, конечно, риск, что Ангарад тиснет свою статейку еще до этого, но решать проблемы будем по мере их поступления. Время покажет.

Я захожу на кухню, ставлю чайник. На сегодня план такой: слегка прибраться, потом съездить на велике в поселок и расклеить там объявления насчет сбора пожертвований для нашего приюта, вернуться домой и весь вечер смотреть канал про природу. С бутылкой вина и коробкой шоколадных сладостей.

Я полностью погружена в документальную передачу Дэвида Аттенборо про африканскую саванну, хотя не забываю подкрепляться то темно-шоколадным трюфелем, то конфеткой с апельсиново-кремовой начинкой, и тут звонит телефон.

– Здравствуйте, – приветствует меня мужской голос. – Это Джейн Хьюз?

– Да, слушаю вас.

– Говорит детектив-сержант Армстронг, отдел уголовных расследований. Мы с вами еще не общались?

– Нет.

– Извините за поздний звонок, речь идет о вашем деле. Я тут пробил кое-какие имена из списка, который передал мне детектив Барнэм, насчет тех, кто мог бы… э-э… косо смотреть в вашу сторону…

– Да-да?

– Кое-кто из них, по вашим словам, просто исчез и, возможно, уже мертв, я правильно понимаю?

– Совершенно верно, – говорю я, чувствуя, как учащенней забилось сердце. – Именно это я ему и сказала.

– Ага. Ну, так вот, Джейн… – Он выдерживает небольшую паузу. – Мне удалось напасть на один любопытный след. Речь идет о Линне Купер. По моим сведениям, она до самого последнего времени числилась пациенткой одной из больниц Абердина. Психиатрической.

– Линна? Линна Купер?

– Ну да.

– Так ведь она погибла в пожаре…

– Выходит, что нет. Последние четыре года с лишним Линна Купер лежала в абердинской психлечебнице «Ройял-Корнхилл». Выписана три месяца назад. Пока попытки ее найти результатов не принесли. Вы дали нам адрес ее матери, но и там ничего не вышло. Скажите, вы не знаете, кто мог бы ее приютить? Или с кем она может поддерживать контакт? Что-нибудь приходит в голову?

– Гм… – Я чешу в затылке, пытаясь сообразить, однако Линна мало чего рассказывала о своей личной жизни. – У нее был бойфренд-иностранец, еще давно, до поездки в Непал. Кажется, его звали Геррит; он вернулся в свою Голландию. Еще она работала в салоне красоты под названием «Митайм», что-то такое насчет массажа. Может, там поинтересоваться? И есть Ал, то есть Александра Гидеон; я с ней говорила на прошлой неделе, только она и не обмолвилась, что на нее выходила Линна.

– Александра Гидеон? Вы хотите сказать, что общались с человеком из своего же списка вероятных злоумышленников?

– Ну да, она мне сама позвонила. На самом деле я и не думала всерьез, что…

– По-вашему, это благоразумно? А, Джейн? В самый разгар расследования…

– Так ведь…

– Ну да ладно. – В его голосе я слышу нотки терпеливой усталости. – В общем, хотел вас проинформировать о том, что нам удалось выяснить на текущий момент. А насчет салона, который вы упомянули, и бывшего бойфренда – этим я займусь… Как вы там, в порядке? Новые сообщения?

– Нет-нет, ничего такого не было.

– Что ж, хорошо. Буду держать вас в курсе. До свидания.

Телевизор мерцает красками, а Дэвид Аттенборо дает за кадром комментарии из жизни носорогов: «Их взаимоотношения со скворцами-волоклюями, которые питаются клещами в складках носорожьей шкуры, можно было бы назвать симбиозом, однако недавние исследования наводят на мысль, что эти птички сами являются паразитами».

Телефонная трубка снята на первом же гудке.

– Эмма! А я как раз о тебе думала!

Намек Армстронга на то, что надо бы повнимательнее следить, с кем и о чем ты разговариваешь, до сих пор звучит в моих ушах, но я от него мысленно отмахиваюсь. Ведь с Уиллом эту тему я обсуждать не могу. Вообще ни с кем; только с Ал.

– Эмма? – настораживается она. – Аллё-о?..

– Линна жива.

В трубке тихо, лишь едва доносится звук включенного телевизора.

– Что?.. Что ты сказала?!

– Линна жива. Последние четыре с лишним года она провела в психушке в Шотландии. Первый раз слышишь?

– Ей-богу, первый! – Бормотание телевизора на том конце внезапно прекращается. – Твою мать, а?..

Несколько секунд мы молчим. Я бросаю взгляд на свой телик. С носорогами и птичками покончено; показывают нападение льва на антилопу в замедленной съемке.

– Эмма, ты уверена?

– Мне только что звонили из уголовной полиции. Следователь сказал, что все это время она числилась там пациенткой. Выписана несколько месяцев назад. С чем она там лежала, не сообщил; где сейчас находится, не знает.

– А ее матери он звонил?

– Да, только ничего толком не добился.

– Пьяная, наверное…

Мы опять замолкаем. Слышно лишь натужное сопение Ал, затем пшиканье ее ингалятора.

– По идее, мне с тобой разговаривать нельзя, – говорю я ей. – Следователь не советует. Только кому же мне еще звонить?

– Блин, поверить не могу… Пять лет была уверена, что она там погибла…

– Ты как считаешь, она может за всем этим стоять? За сообщениями? Эсэмэсками? Или… – я делаю паузу, даже не желая продолжать, – или за наездом?

Затаив дыхание, я жду и внутренне молю о том, чтобы она подняла меня на смех, дескать, это всего лишь моя паранойя, в отличие от кино и книг, в реальной жизни никто по пять лет не выжидает. Вместо этого я слышу:

– Знаешь, не уверена. Хочется сказать «нет, Линна на это не способна», но она сильно изменилась. Как и все мы. И что ты намерена делать?

– Понятия не имею. – Я поднимаюсь и задергиваю шторы, чтобы не видеть мрак за окном. – Хоть режь меня, не знаю.

Пятью годами ранее

Я несколько раз дергаю за ручку, затем всем весом наваливаюсь на створку, однако дверь в кабинет Айзека не то что не поддается, она даже не скрипит. Что за ерунда, всегда было открыто… Пробую еще раз. Нет, безнадежно. Придется удирать без паспорта.

Дворик полон народа: кто болтает, кто хохочет, кто смеется или пляшет. Центром мероприятия служит костровая яма, над которой медленно вращается козлятина на вертеле. Пламя шипит и плюется горячим жиром. Воздух загустел от запаха жареного мяса, дыма самокруток с марихуаной и гари. По левую сторону от костра сидят Шона и Кейн. Он чуть ли не обвился вокруг нее: одна рука на плече, вторая обнимает за талию. Шона притулилась к ухажеру, глаза закрыты, ладони отбивают ритм на паре крошечных барабанов-бонго, зажатых между коленями, покамест Кейн тянет какую-то незнакомую мне непальскую песню. Рядом с ними Гейб и Радж, оба погружены в беседу. Гейб время от времени бросает взгляд на Салли с Айсис, молчаливо сидящих напротив. Обе женщины не спускают глаз с Паулы, которая извивается в танце вокруг костра, следуя барабанам Шоны. Курносая девчонка из новеньких успела убрать волосы в узел на макушке, украсив его ярко-розовыми орхидеями; легкомысленная курточка с блестками режет глаза на фоне драных футболок и застиранных камуфляжных штанов. То же самое относится и к макияжу ее подруги-брюнетки. Обе что-то обсуждают с высоким худощавым парнем, с которым сюда прибыли; активно жестикулируют, то и дело касаясь его плеча или колена, попутно заливаясь смехом. Возле губ он держит кружку со здешним пойлом, а глазами постреливает то в одну соседку, то в другую, словно не может решить, которая из них ему больше нравится.