Сознание вернулось ко мне, когда я лежала у обочины, на траве. Уж не знаю, как долго; главное, когда открыла глаза, было по-прежнему темно, велик валялся в кустарнике, а левая рука и плечо отказывались двигаться. Надо мной склонялись Шейла и мужчина-полицейский. Оказывается, они слышали глухой удар и скрежет шин уезжавшего автомобиля. Минут через пятнадцать-двадцать прибыла и «Скорая». Медиков обеспокоило, что меня подташнивает, да еще кружится голова, тем более что, как уверяет Шейла, первые пару минут я несла чистый бред. В общем, они настояли, чтобы доставить меня в травмпункт на осмотр. Приняли меня очень быстро и под общим наркозом вправили сустав, после чего подвесили мою левую руку, уложив ее в косыночную повязку. Затем перевели в палату, где я дождалась вердикта врачей: томография не показала ничего страшного. Остается только получить официальное разрешение на выписку, и можно отправляться домой.

– А где мой телефон? Его забрали с места?

– Джейн, ты прямо наркоманка: без мобильника жить уже не можешь, – смеется он. – Да всё в порядке с твоим телефоном, успокойся. – Он сует руку в сумку, что висит у него через плечо. – Нормальные люди интересуются: «Где моя одежда?», а тебе подавай «Фейсбук». Или это «Твиттер»? Ты к чему пристрастилась?

Я подношу телефон поближе к левому глазу и проверяю, нет ли сообщений. От «Фейсбука» ничего нового, зато пришла эсэмэска. Имени отправителя нет – во всяком случае, он у меня не зарегистрирован в списке, – так что показан лишь номер, который мне незнаком: +7984 384 567.

– Хлоя просила передать привет, – говорит Уилл, пока я вожусь с иконками. – Интересуется, будешь ли ты ходить теперь в гипсе, и если да, то какого он цвета, потому что ей нравится розовый… Джейн? Что случилось, почему ты плачешь?

Я поворачиваю мобильник так, чтобы он тоже мог видеть экран.

– «Только хорошие люди умирают молодыми, – зачитывает он вслух, – и вот почему ты еще жива». – Уилл смотрит на меня, разинув рот. – Как это? Джейн?.. – Я морщусь, когда он смахивает слезу с моей вздувшейся щеки. – Что это значит?

Пятью годами ранее

– Эмма! – Айзек поднимается из-за письменного стола и делает шаг навстречу, широко расставив руки. – Уже позавтракала?

Запыхавшись после бега, я отталкиваю его, когда он пытается меня обнять. От него пахнет табаком, ароматическими курениями и дезодорантом.

– Так. Что происходит? – Айзек бросает вопросительный взгляд на Ал, которая уже появилась в дверях. В ответ та пожимает плечами и тянется вниз, чтобы растереть лодыжку. Прихрамывая, она всю дорогу бежала за мной до главного корпуса, крича, чтобы я не вздумала даже заикаться насчет слухов про меня и Фрэнка. Заверяла, что поговорит с Дейзи и Линной, но ведь этого мало, есть же и другие. Я не желаю, чтобы хоть кто-то думал про меня такие вещи; я не из тех, кто может врать про попытку изнасилования. Айзек видел, что случилось, вот пусть людям и расскажет.

– Я бы тоже хотела это знать, – слышу я за спиной. В дверях стоит Линна с непроницаемым выражением на лице.

– Очень хорошо, – говорю я. – Как раз и послушаешь.

Айзек смотрит то на меня, то на Линну, а на губах у него поигрывает улыбочка.

– Так что же все-таки происходит?

Линна скрещивает на груди худые руки и подпирает дверной косяк плечом. Встречать мой взгляд отказывается категорически. По всему видно: про меня ей врал великий мастер убеждать.

Я смотрю ей за плечо, но коридор пуст.

– А где Дейзи? Я хочу, чтобы и она это услышала.

Я иду было наружу, однако Айзек хватает меня за руку.

– Дейзи сейчас не может, она занята уборкой в столовой. Пожалуйста, расскажи, в чем дело. Линна, заходи и закрой дверь.

Та проходит внутрь, захлопывая за собой створку, и усаживается на коврик. Ал дарит мне взгляд, мол, «я все равно ей не верю», затем присоединяется к ней.

– Итак. – Айзек жестом приглашает меня последовать их примеру, после чего обмякает в своем кресле.

Покачиваясь вправо-влево, отчего поскрипывают колесики на ковре, который прикрывает люк в подпол, он говорит:

– Ну, давай, выкладывай, что такого ужасного приключилось.

– Кто-то пустил слух, будто я оболгала Фрэнка.

– В самом деле? – Он перестает крутиться в кресле и подпирает подбородок ладонью. – И кто же этот сплетник? Или сплетница?

Эти слова он произносит с таким видом, будто они приятно щекочут ему язык.

Ал с Линной синхронно мотают головами.

– Линна знает, – говорю я.

– Это правда? – Облокотившись на колени, он подается в ее сторону.

Когда та вновь отрицательно качает головой, Ал даже отодвигается и с изумлением на нее смотрит.

– Да ты что?! Ты же сама сказала, что с тебя взяли слово нико…

– А ничего подобного! Я просто…

– Стоп-стоп-стоп. Давайте забудем про сплетников, – вскидывает руки Айзек и откидывается на спинку кресла. Ее взгляд на краткий миг задерживается на Линне, затем переключается на меня. – Эмма, я постараюсь все расставить по своим местам.

– Вот именно, расскажи им! – выбрасываю я руку в сторону Ал и Линны. – Расскажи, как Фрэнк на меня напал и почему ты ударил его камнем. Пусть они знают, что я не врала!

– Эмма, – подъезжает он ближе и кладет руку мне на плечо. Привстав с кресла, шипит в мое ухо: – Я же сказал: все расставлю по местам.

– Да, но…

– Ты уж мне поверь. Договорились? – В этом слове звучат такие категорические нотки, что дальнейшие возражения замирают у меня на языке. – Ладно. Как насчет глоточка-другого?

Айзек подкатывается обратно к столу, выдвигает нижний ящик и достает оттуда четыре бутылки «Будвайзера». С момента нашего приезда мы и в глаза не видели настоящего, фабричного пива. Дейзина водка давно закончилась, как и пара бутылок красного, которые мы с собой захватили. Живем здесь уже десятый день, а из всего доступного алкоголя имеется лишь домашнее, совершенно несносное пиво, которое варит Радж. Предполагалось, кстати, что именно сегодня мы спустимся вниз, а с завтрашнего утра нас ждут приключения в джунглях Читвана. Такое впечатление, что эти планы мы строили в другой жизни.

Айзек скручивает пробки и по очереди передает нам по бутылке.

– Вы уж извините, что мне никак не удается проводить с вами побольше времени, хотя и хотелось бы. Да, Линна ходит почти на все мои семинары, – он тепло улыбается ей, – однако что касается Ал и Эммы… Нам все-таки надо поближе познакомиться.

Он окидывает Ал задумчивым взглядом, как если не вполне разобрался, что перед ним за птица.

– Итак, Эмма… – Он подается чуть вперед, опуская руку с бутылкой между колен, и лезет в задний карман за жестянкой с табаком. – Расскажи мне о себе.

– Ничего интересного.

Он открывает крышку, достает пачечку папиросных бумажек.

– И все же.

– Ну… Мне двадцать пять. Родом из Лестера. Есть два брата и сестра. Родители – врачи, а…

– Скукота. – Он облизывает сразу две бумажки, складывает их вместе и вдоль длинной стороны насыпает табак. – Расскажи, что тебя по-настоящему волнует. Что ты ценишь.

– Семью. Дружбу. – Я пожимаю плечами. – Преданность. Доверие.

– Допустим. – Поверх табака он добавляет «травку» и закручивает косячок. – А еще?

– Животных люблю. Всегда мечтала стать ветеринаром, но родители были против…

– А во всемирном конкурсе красавиц поучаствовать не хотела? Ну что ты все про какую-то ерунду!

Я ерзаю на сиденье, остро понимая, что сейчас за мной молча наблюдают Ал с Линной.

– Я не знаю, что конкретно ты хочешь от меня услышать.

– Расскажи, что задевает твою душу. Нечто такое, от чего я сразу встрепенусь, понимаешь? Что-то искреннее, на живом нерве.

– Хорошо. Я считаю, что люди не должны врать. И для меня очень важна верность.

– Уже лучше. – Айзек зажигает самокрутку и глубоко затягивается. – А что тебя бесит?

– Несправедливость, расизм, гомофобия.