– Уверена? – Она внимательно смотрит на меня.

– Да. Просто забудь, что я сказала. И ради бога, не проболтайся Линне или Дейзи.

– Ну-у, если ты этого хочешь… – Она выглядит задумчивой. – А что, может, так даже лучше. Ты ведь знаешь, Дейзи переспала с Йоханном из вредности, чтобы насолить Айзеку. А еще мне кажется, она на тебя зуб точит, что ты с ним флиртовала. Помнишь, когда он только-только нас встретил?

– Ничего я с ним не флиртовала.

– Дейзи думает иначе.

– О господи, час от часу… – Так и знала; Дейзи последнее время на меня явно дуется. Я рассеянно беру в руки одну из ее разбросанных маек и аккуратно кладу возле рюкзака. – Уж если кому точить зуб, так это мне. Она давеча рассказывала… Помнишь Эллиота? Ну, того парня, которого в такси прищемило? Так вот, по ее словам, он ее домогался, пока я выходила. А на самом-то деле все было ровно наоборот. Когда я вернулась в комнату, он предложил отправиться с ним в бар, где и говорит – цитирую: «Имей в виду, пока тебя не было, твоя подруга на меня прямо вешалась. Черт-те что, мне отбиваться пришлось».

– Ага, и ты ему поверила?

– Да, поверила. – Я беру в руки еще одну маечку и аккуратно укладываю поверх предыдущей. – Потому что нечто подобное уже было. Месяцем раньше мы в «Хевенли» познакомились с двумя ребятами, ну и всей компанией поехали к нам в общагу. После пары стаканов второй – тот самый, которого Дейзи себе присмотрела, – взял и ушел, а я отключилась на кушетке. Прихожу в себя – батюшки! – она знай себе катается по полу с тем парнем, которого я уже поцеловала.

– Да ладно! – Ал негодующе всплескивает руками. – И что она на это сказала?

– В тот день – ничего, потому что я притворилась спящей. Но на следующий, когда мы сидели в такси и я спросила ее напрямик, она просто расхохоталась: мол, ты еще в клубе заявила, что он не в твоем вкусе. И главное, держится так, будто ничего плохого не сделала.

– Похоже, она с тобой соревнуется.

– Сама знаю. Дикость, конечно…

За приоткрытой дверью на улицу мелькает какая-то тень.

– Ты чего? – Ал прослеживает за направлением моего взгляда.

– Похоже, там кто-то подслушивал…

– И как ты думаешь, кто? – прищуривается Ал.

– Понятия не имею. Будем надеяться, не Дейзи. Еще на одну ссору меня точно не хватит.

– «Еще одну ссору»?

– Да неважно, проехали. – Я сгребаю кучку Дейзиных цепочек и ожерелий, что разбросаны у нее на рюкзаке, и начинаю методично их распутывать. Я и забыла, что ничего не рассказала Ал, мол, была у нас перепалка, после чего Дейзи раздавила геккона. В тот вечер у Ал было такое хорошее настроение, жалко портить; и впервые за несколько месяцев она не упоминала Симону. – А кстати, ты не знаешь, этот Йоханн никакими паранормальными откровениями не делился с Дейзи?

– Чего-чего? Это еще откуда взялось?

– Понимаешь, Кейн во время массажа сказал мне парочку вещей – довольно болезненных.

– Ты на что намекаешь?

Сухие нотки в ее голосе заставляют меня вскинуть голову.

– Ну, ты же ей не поверила, так? Или что?.. Постой, ты действительно думаешь, что она умеет слышать мертвых?! Да, да, я знаю: и Дейзи, и Линна напрочь отрицают, что проговорились ей про Томми, но кто-то же это сделал! И я считаю, это просто подло и дико жестоко: давать тебе фальшивую надежду, будто Томми оттуда за тобой приглядывает и…

– Хватит! – Ал стоит в неловкой позе, до сих пор прижимая ноющий кулак к груди, лицо бледнее полотна. – Я не желаю об этом говорить!

– Прости, – тянусь я к ней. – Я не хотела… Да ты присядь. Давай взгляну, что у тебя с рукой.

– Не нужно, – подается она в сторону. – И вообще, оставь меня в покое!

– Ал, погоди! – выскакиваю я за ней и бегу по дорожке, которая из спальни ведет в главный корпус, но тут моя правая шлёпка за что-то цепляется, и я валюсь на щебенку. Если Ал и услышала шум от моего падения, то даже не обернулась.

– Вот черт… – Болезненно морщась, я задираю штанину. Так и есть, вся коленка в крови.

– Ты в порядке? Что случилось?

К локтю прикасается чья-то рука. Уходит секунд пять, прежде чем я узнаю эту крошечную темноволосую женщину с ведром и мокрой шваброй у ног. Ее зовут Салли, и она тоже член общины «Эканта-ятра».

– Да вот, – показываю я на свою шлёпку с оторванным кожаным ремешком, что валяется в метре поодаль. – Навернулась, как дура.

Салли вытирает руки о бледно-голубой фартук, берет меня за щиколотку и осторожно тянет на себя.

– Если заболит, тут же крикни.

Она вертит моей ступней сначала по часовой стрелке, затем против, сгибает мне ногу в колене, проверяя, нет ли перелома, и, наконец, удовлетворенно кивает:

– Вроде обошлось, хотя ссадина приличная, надо бы промыть… Идти можешь? – Она поднимается с корточек и протягивает руку. – На кухне есть аптечка. Давай-ка опирайся на меня, и пойдем.

По пути на кухню мы видим мужчину и женщину, ползающих по коридору с совками и вениками, ликвидируя последствия бури, имя которой Ал. В полном молчании, лишь битое стекло да осколки керамики сухо позвякивают в ведрах. Никто из них не вскидывает глаза, когда мы проходим мимо.

– Ну вот. – Салли вытягивает колченогую табуретку из-под массивного кухонного стола, и я сажусь. Струйка крови тянется у меня по голени.

Салли заглядывает в шкафчики и наконец возвращается с небольшой пластиковой коробкой. Ставит ее на стол, открывает и начинает в ней рыться в поисках ваты и флакона с антисептиком, чья крышка, осыпаясь каким-то наростом, поддается далеко не с первого раза.

– Пожжет-пожжет и перестанет, – приговаривает она, промокая мне коленку смоченной ватой. – Может, дать что-нибудь от боли? Вроде еще оставался парацетамол. – Она смотрит на меня снизу вверх, сидя на деревянном кухонном полу. – Или хочешь чего-то посерьезней?

– Да нет, спасибо, я в порядке. Честное слово.

Я перевожу взгляд с ее улыбающегося, дружеского лица на красное пластиковое ведерко и швабру, что стоят у стены, и в голове сам собой формируется вопрос.

– Салли?

– Да?

– А где вы были? В смысле, когда услышали, как я упала? Потому что возле спальни я никого не заметила, когда выбегала…

– Где я была? А в душевой прибиралась, – говорит она, направляясь к раковине с комочком ваты в руке.

Подставив вату под кран, Салли пускает воду. Если она и прибиралась в душевой, то делала это, мягко говоря, без фанатизма, иначе мы бы ее услышали. Потому что оттуда слышно все, в этом мы успели убедиться: и плеск воды, и шлепанье босых ног, и что хочешь.

Получается, она просто шпионила. И знает теперь, чтó я рассказала Ал про Айзека и массаж. И про то, как обвинила Айсис в шарлатанстве. Каждое наше слово слышала.

– Эмма? Что ты? – Она возвращается со смоченной ватой в руке, а у меня в глазах уже темнеет. Позыв к рвоте заставляет упасть на колени.

– Эмма?.. – Салли присаживается на четвереньки. – Что происходит? Ты прямо позеленела вся. Хочешь водички?

– Так, значит… – выдавливаю я, пока она бежит к раковине, чтобы налить стакан воды, сует мне его в руку, заставляет сжать пальцы, и я припадаю к стеклу, делая судорожные глотки. – Значит, вы всё слышали?

Она вот-вот мне ответит, но тут…

– Ага-а! Вот ты где! – На кухню вваливается Раджеш, чей белый поварской фартук весь заляпан красно-оранжево-бурыми пятнами, и заключает Салли в медвежьи объятия, отрывая ее от пола. Та пищит, в притворном ужасе отбивается, и широкое темное лицо мужчины расплывается в довольной улыбке, которая в следующую секунду превращается в гримасу неподдельного испуга, когда он замечает, что здесь сижу и я. – А она что тут делает?!

– Это Эмма. – У Салли опускаются уголки рта. – Она из новеньких. Упала на дорожке, вот я и обработала ссадину…

– Ты бы хоть предупредила, что не одна!.. Так. Мне надо с тобой поговорить. – Он бросает взгляд на коридор. – С глазу на глаз.

– Хорошо. А г-где?..

– Вон там. – Раджеш показывает на кладовку и переводит взгляд на меня. – Я придумал новую пряную смесь и хочу узнать чужое мнение. Потому что это эксперимент.