— Стихи хорошие, да вот…

Советую заняться чем-нибудь другим, на несколько минут. Уговариваю, с трудом сдерживаясь. Меня ждет своя неотложная работа.

Садится за пианино. Через некоторое время увлекается, что-то фантазирует. Успокаивается.

Потом берет скрипку и хорошо играет и этюд, и концерт Ридинга.

Радостный подходит ко мне.

— Что? — весело спрашиваю я.

— Что-о-о? — говорит, понимая суть моего вопроса. — Ты меня извини, папа.

Обнимает. Отходит к столу, берет шариковую ручку и что-то пишет на поле газеты.

Подхожу. Читаю: «Папа + Максим = Дружба».

— Как же, Максимка, мы отметим твой день рождения? — спросил я сына накануне его девятилетия.

— Ты мне что-то хочешь предложить? — ответил вопросом.

— Да, хочу. Чтоб ты пригласил в гости к себе своих одноклассников — Леночку и Олега. Ты ведь с ними дружишь? Пусть они и побудут на твоем празднике.

— Ты будто подслушал мои мысли. Я приглашу ребят.

Вечером 9 декабря ребята были у нас. К их приходу я накрыл стол. Бутерброды, конфеты, яблоки и, конечно, ситро.

В середине ужина я объявил конкурс самодеятельности. Лена и Олег спели. Максим играл на скрипке.

Жюри — мы, взрослые, — объявило, что все исполнители достойны поощрения, что они стали лауреатами конкурса и все награждаются призами. Леночка — Снегурочкой, Олег — пистолетом, Максим — набором «Русские воины».

Затем был торт с девятью свечами. Ребята шумно чаевничали. Перед уходом мы подарили ребятам по книжке.

Расходились веселые.

— Все хорошо, — сказал Максим, когда гости ушли. — Ты все хорошо придумал, папа. Но мне жаль, что у тебя не было ни одного такого дня рождения.

К очередному экзамену в музыкальной школе повторяет этюд для скрипки.

Присутствует бабушка Наташа, приехавшая на его день рождения.

Максим, чувствую, хочет сыграть как можно лучше. И как часто это бывает при чрезмерности такого желания, ошибается.

Поправляю его. Возвращаю к неважно сыгранным тактам.

Он напряжен, прерывает игру даже там, где все идет хорошо.

— Когда Вадюха, бывало, вел себя так, — заговорила бабушка Наташа, — тетя Ира его — по затылку, по затылку!..

Тетя Ира — сестра бабушки Наташи, преподаватель музыкальной школы. Вадим — ее племянник, учится играть на аккордеоне.

Максим посмотрел на меня, на бабушку Наташу. Потом повернулся к нотам. Минуты две глядел не двигаясь. И затем чисто проиграл только что не дававшийся ему этюд.

— Как видишь, бабушка, у нас без подзатыльников обходится.

Уложил скрипку в футляр. Собрал ноты. И ушел в мою комнату.

— Знаешь, папа, как смешно кончается «Золотой теленок»? Остап Бендер говорит — все, с этим надо кончать. Пора начинать трудовую буржуазную жизнь в Рио-де-Жанейро. Куплю плантацию, а Балаганова выпишу в качестве обезьяны. Пусть срывает для меня бананы… Ты понимаешь, папа… Ничего себе — трудовую… буржуазную…

И хохочет. Хохочет вовсю.

— У меня есть для тебя сюрприз, — сказал я незадолго до наступления Нового года.

— Какой, папа?

— Мы с тобой на каникулы поедем в Малеевку. Хорошо отдохнем. Побегаем на лыжах. Ты хочешь побегать на лыжах?

— Очень! И поживем там с тобой по-мужски, совершенно вдвоем!

Через два дня, за полторы недели до каникул, Максим вдруг заболел. Грипп. Температура сразу под сорок.

— Вот тебе и Малеевка, папа! — сокрушенно говорил Максим.

— Ничего, сынок. Впереди десять дней до каникул — выкарабкаемся!

Когда у Максима пошло на поправку, свалился я. Тоже грипп.

— Нет, не бывать нам в Малеевке! — сквозь слезы говорил Максим. — Точь-в-точь, папа, как в прошлом году. Помнишь, у нас уже были путевки, а ты свалился с этим же гриппом?..

— Нет, сынок. Прошлый год не должен повториться, — успокаивал я сына. — Я выздоровлю.

Ко времени отъезда мне действительно стало лучше, и мы решили ехать. Когда мы уже добрались до Белорусского вокзала и сели в электричку (а на вокзале у кассы была большая очередь, и я долго не мог взять билет), Максим сказал:

— Сколько ж мы преодолели с тобой, чтобы наконец поехать отдохнуть. В спорте это называется — бег с препятствиями…

Пришли в Малеевке в библиотеку. Набросился на книги. Торопливо перебирал одну стопу за другой.

— Возьми «Овод» Войнич. Тебе же фильм нравился.

— Хорошо. И еще вот эти возьму.

Снимает с полки «Илиаду» и «Одиссею» — два толстых тома.

Знаю, он любит исторические вещи, книги о Древней Греции. Раз пять прочитал «Сына Зевса» Воронковой и сотню раз пересказывал мне отдельные эпизоды из жизни великих полководцев древности. Особенно ему нравится «Эхо» — сборник преданий, легенд, сказок всех народов мира. Там были отрывки из «Илиады» и «Одиссеи».

— Послушай, это много на неделю. И вообще рановато тебе читать эти книги. Возьми для начала только «Овод».

— Нет, папа, я прочитаю обязательно.

Вернулись к себе в комнату. Тут же уселся за «Илиаду». Через полчаса взял «Одиссею». Читал-читал — отложил. Задумался.

— Ты прав, папа. Мне это трудно читать пока. Много непонятных слов. Но когда-нибудь я все-таки прочитаю. Ты не жалей, что мы взяли их в библиотеке. Я рад, что хоть в руках их подержал. Понимаешь?..

Первая прогулка. Пошли по аллее вдоль глубокого оврага. Лес стоит заколдованный.

— Папа, — тихо сказал Максим, — а я и не знал, что ты привез меня в самое царство Берендея. Я спущусь вниз, папа. А ты подожди меня здесь.

Чуть не кубарем покатился с обрыва. Оглядывался то и дело. Ему, наверное, страшновата эта лесная и снежная таинственность. На дне оврага парок над полузамерзшей речушкой. Постоял Максим. Оглянулся и помахал рукой. И двинулся обратно. Подниматься тяжелее — пришлось несколько раз отдыхать. В беседке сказал откровенно:

— Там немножко страшно. Но я каждый день буду во время прогулки спускаться туда. Это будет моя зарядка. Хорошо?

— Да. А теперь пойдем, я покажу тебе трон Берендея.

Я повел его через пришвинский мостик к пяти березам из одного корня. Они, у самого корня выгнувшись к земле, напоминали кресло. Его-то, по преданию, Михаил Михайлович Пришвин и назвал троном Берендея.

Ныне осталось только две березы. Двух не стало давно. Третья упала недавно и лежит рядом. Недалеко от них — тоже овраг. Сквозь ветви елей и берез пробивалось солнце, и все вокруг искрилось и сверкало.

На лыжах идем. Снежное поле. Со всех сторон подступает лес. И поле, и лес в сиреневой дымке. Максим останавливается.

— Ты что? Иди, а то замерзнешь, — беспокоюсь я.

— Не замерзну, папа. Давай посмотрим на это чудо, — обводит палкой вокруг себя. — Когда-нибудь я напишу цикл картин «Воспоминания о Малеевке».

Входим в лес. Березы склонились под тяжестью снега, и мы проходим под ними, как под арками. Таких арок над лыжней много. Максим называет их воротами Берендея и считает, сколько ворот мы пройдем за прогулку.

В березовой роще лыжня разветвляется. Мы всегда шли прямо. Проходили до хмурого осинника. Потом добирались до конца леса и возвращались этой же лыжней. Когда поворачивали обратно, нас всегда манила неведомая для нас лыжня влево.

И сегодня мы решили идти по ней.

Лыжня забирает все левее и левее. Мы подходим к старым елям. Между ними белеют и березы. Ели высокие-высокие.

— Папа, это же башни берендеевского терема, — шепчет Максим. — С них Берендей наблюдает за своим лесным царством. Здорово, правда? Только не говори громко, а то мы его потревожим.

— Хорошо, — шепчу я.

— А ты знаешь, где он? — спрашивает Максим.