— Не надо, мама, отдавать…

Подошел к инструменту. Погладил клавиши. Одним пальцем выстучал: «Пусть всегда будет солнце!..» — эта песенка написана на крышке пианино.

— Тебе жалко? — удивляется мать. — Жалко?.. Жадюга ты!

— Не жадюга… Я дам тебе денежек из своей копилки! Лучше купи ей другое.

— Купи… А это? Оно тебе уже не нужно!

— Но я ведь маленький играл на нем. Мне жаль с ним расставаться…

Мать все же уносит пианино. У Максима слезы на глазах.

— Ну и уноси, уноси… Только не жадный я! Не жадный!.. Как же ты не понимаешь? — кричит он вслед и едва сдерживается, чтобы не расплакаться.

Принес я Максиму том А. С. Пушкина. Максим просмотрел книгу. Полюбовался ею. Потом снова открыл фронтиспис, на котором изображен Александр Сергеевич со своей няней.

— Знаешь, папа, бабушка Груня — это моя Арина Родионовна. Она мне иногда и баловство прощает, — я ж понимаю. И уже столько сказок и историй рассказала про чертей да про колдунов всяких. Прямо как у Гоголя. А это из жизни Сагунов — вот где она родилась…

— Ты бы записал эти истории.

— Да как-нибудь соберусь… Когда время будет, — ответил Максим.

Звонит по телефону из Коктебеля, где отдыхает с матерью.

— Папа, я прочитал книжку «Легенды и мифы Древней Греции». Ты знаешь какая книга! О, если ты не читал — прочитай! Прочитай до моего приезда. Ладно? Приеду — поговорим!..

Приходит с улицы и плачет.

— Что случилось?

— Мы играли в банку. И Митька ударил меня палкой. Нарочно ударил.

Вытирает слезы рукавом. Они бегут обильнее, когда жалуешься.

— Понимаешь, папа, банка была в стороне. А он — не по банке палкой, а меня по ногам, нарочно.

Поднимает штанину, и я вижу синяк у щиколотки.

Это уже третий, если не пятый раз приходит он со слезами. Максима я учу играть осторожно. Что же делать? Идти ссориться с мальчиком? Идти к его родителям?.. Но тогда Максим всякий раз будет искать моей защиты.

— Покажи мне этого Митьку, — прошу я.

Подходим к окну. Под окном, на площадке, идет игра в банку. Беготня. Крик.

— Вон он, в треухе. С расстегнутой курткой. Видишь, какая у него палка?

— И его вижу, и палку. И думаю, ты зря пришел жаловаться. Если ты уверен, что он ударил тебя нарочно, то ты можешь и должен дать ему сдачи. Такой же палкой хотя бы. Понял? Сам должен дать отпор… Другое дело, если он ударил тебя нечаянно…

— Да-а, неча-а-янно! Он и вчера ударил, и меня, и Андрея.

— Тогда не приходи ко мне с жалобами. Давай отпор сам. Ты можешь это сделать с успехом. Но запомни — только тогда, когда тебя обижают. Сам не обижай. Ты понял меня?

Беру его за руку. Щупаю мускулы.

— Ну! У тебя же сила в руках! Не позволяй себя бить! Да еще таким, как этот Митька. Что ж ты, не дашь ему сдачи?.. А дашь — в другой раз он подумает: лезть к тебе или нет… Повторяю: жалоб от тебя не хочу слышать… Иди гулять.

Молча уходит. На улице стоит в сторонке от играющих. Нужно же осмыслить новый поворот в разговоре с отцом. Нужно же собраться с духом, чтоб самому себя защитить от несправедливой обиды.

Минут через пятнадцать Максим снова гонял банку.

А дня два-три спустя Максим дал-таки с левой между глаз задиристому Митьке. Тот поостыл и перестал приставать не только к Максиму, но и к другим мальчишкам.

Сын ко мне с жалобами больше не приходил.

Тщательно готовится в школу — в первый класс. Примеряет костюм. Проверяет, как собран портфель.

Пришли в школу. Среди ребят, кажется, самый застенчивый. Когда ввели всех в класс — 1-й «Б», Максим стоял с букетиком цветов где-то позади, его и не видно было.

— Ну, как прошел первый день в школе? — спросил я, встречая Максима после уроков в школьном вестибюле.

Пожал плечами. Ничего не ответил.

Через неделю зашел я к учительнице Клавдии Васильевне спросить, как дела у Максима с учебой.

— Что ж вы не отдали его в школу в прошлом году? Его ж хоть в третий класс сажай!

— Я приводил его в прошлом году. Не взяли.

— Ах, не было меня! Я бы взяла! Жаль, очень жаль!..

И опять — что скажешь?

— Папа, мне присвоено новое звание. Кавалер двух первых классов! Ты, конечно, понимаешь. Я ж учусь в первом классе общей школы и в первом — музыкальной.

Жена при ссорах твердит о разводе.

И Максим то и дело заговаривает со мной на прогулках об этом. Боже, о том ли думать ему? Я перевожу разговор на его, мальчишеские, темы. Он, не замечая этого, тут же подхватывает их, увлекается. Взахлеб начинает рассказывать о приключениях в школах, на уроках, об одноклассниках.

Возвращаемся с прогулки. Вдруг спохватывается:

— Ну и хитрый ты, папа! Я же не об этом хотел с тобой поговорить!..

Сидит на диване, задумавшись.

— Ты о чем, сынок? — спрашиваю.

— Да вот, папа, смотрю на твою стену книг и думаю: сколько же мне надо прожить, чтобы все их прочитать!

— Хорошо, если бы деревья умели говорить! Они так много видели! Они столько бы могли рассказать!..

— Знаешь, папа, в Мальтинии мне платят восемьсот тысяч рублей. А мне нужно только сто десять тысяч.

— Что же ты делаешь с остальными?

— Разделяю их. Ни копейки лишних себе не оставляю. Знаешь, там очень много нищих, несчастных людей.

— Но ведь твоих денег не хватит, чтоб спасти их от нищеты.

— Вот в этом-то мое страдание, папа!

Посмотрели с ним чешский фантастический фильм о поисках средства, исцеляющего от всех болезней, — «Секрет племени Бороро».

Вышли из кинотеатра. Стали делиться впечатлениями.

— Знаешь, папа, в Мальтинии есть болезнь, которая залечивается как раз испорченным бороро.

— Что же это за болезнь?

— Веренгия, — отвечает не задумываясь.

— Да, интересно. А не написать ли тебе фантастическую повесть под названием «Веренгия»?

— Да, я могу написать. Только не фантастическую. Все то, что я тебе рассказываю, не фантастика. Это правда, папа. Правда.

Умолкаем.

Я думаю, как же сильна фантазия, и как сильна детская фантазия! Он все, о чем говорит, все видит, ощущает, чувствует. Для него это — правда.

Гуляем по набережной.

— Папа, а люди, которые не понимают сказок, плохие и несчастные.

Через молчание:

— Знаешь, папа, детство — это сказка.

— Папа, а какой государственный строй в раю?

Надо читать сложнейшую из лекций.

С. В. Михалков подарил Максиму свою книжку «День Родины» с надписью: «Моему редактору…»

Принес я книжку домой. Максим прочитал надпись и так раздумчиво:

— Вот видишь, папа, я уже и забыл про маленькое добро, что я сделал дяде Михалкову, а он помнит. Видишь?

— Папа, ты знаешь, кто такой был Колумб?

— Великий мореплаватель.

— Это правильно. Но ты знаешь, что он был генуэзец и куда он плыл?

— Он плыл в Индию, — отвечаю.

— Вот видишь, плыл в Индию, а открыл Америку. Так и бывает: ищешь одно, а находишь другое.

— Папа, я стал читать книгу «Сын Зевса». Дошел до разговора о сыне и перестал видеть строки… Что со мной произошло?

— Видимо, то же, что со мной происходит, когда я думаю о тебе.