— Я не люблю тебя, — говорит он мне сердито.

— А я тебя люблю. Потому и горчичник ставлю тебе, — отвечаю я.

— А я разлюбил тебя! Разлюбил!.. — говорит он раздраженно.

— А я тебя никогда не разлюблю, — спокойно говорю я.

Горчичник держу у него на груди.

Максим лежит некоторое время молча. Потом, вздохнув, говорит:

— Но я, папа, никого другого любить не могу…

Мы снова друзья.

Он терпеливо переносит пять-семь минут с горчичником на груди.

Гуляем в сквере. Подходит к нам девочка с прыгалкой. Прыгает перед Максимом.

— А ты так не сумеешь, — замечаю я.

— Ну, папа… Я же не девочка!..

— Вон мебельный корабль пошел!

— Почему мебельный? — спрашиваю.

— Да он повез мебель из чего делают…

Шла баржа, нагруженная лесом.

— Что ты кричишь, как извозчик? — говорю Максиму.

— Какой извозчик? — недоуменно спрашивает он.

И правда, откуда же ему знать извозчиков?

После просмотра кинофильма «Повесть о настоящем человеке».

— Знаешь, папа, я тоже однажды ранен был… И я об этом даже жене своей не говорил.

— А кто твоя жена?

— Да тетя одна…

— А как ее звали?

Молчит. Ест. Потом тихо отвечает:

— Да забыл я…

— Папа, ты знаешь, я видел необыкновенную саблю. И знаешь, у кого? У полковника, который рожден был хватом.

Через секунду:

— И я тоже рожден хватом!

— А что это значит? — спрашиваю.

— Прочитай «Бородино» — узнаешь! — отвечает Максим.

Принес я путевки в Коктебель. Рассказываю, как мы поедем к морю, как будем ходить купаться, загорать…

— И я буду загорелым-загорелым, — сказал Максим. — И вместо лица у меня будет что-то черное. Вот такушки!

— Я хочу надеть вот эти брюки. Они у меня ластичные!

Ест конфету «Холодок».

— А у меня север во рту!..

— У нас в детском саду есть Дима Сидорин. И ты знаешь, папа… знаешь, он хочет быть Чапаевым, а сам… палец сосет!

Вскинул брови. Глаза округлились.

— Ну, какой же из него Чапаев!..

В Лукине. Идем на огород. Расцвели одуванчики. Я срываю несколько и вставляю ему в карман рубашки.

— Вот тебе орден первых цветов.

— Это одуванчик? — спрашивает.

— Да, — говорю, — одуванчик-обдуванчик.

— Обдуванчик потому, что его можно обдуть? Да?.. Это ты, папа, хорошо придумал, — комментирует Максим. — Я тебя тоже награжу орденом первых цветов.

И нагибается нарвать букет.

Пришли копать огород бабушки Наташи.

Я копал, а Максим жег костер. Потом подошел ко мне.

— Дай я покопаю.

Дал я ему лопату. Он копнул раза два. О, это не так легко, как кажется, когда отец копает!

— Знаешь, папа… Крепостные мы с тобой люди…

Еще копнул и добавил:

— И буржуины заставляют нас с тобой работать.

Ничего себе заключение!

Разговор с бабушкой Наташей.

— Бушка, скажи, почему у этого змея одна голова?

— Потому, что это настоящая змея, а много голов — у волшебной.

— Да нет, — горячится Максим. — Это я знаю. Ты скажи… почему у этого змея одна голова?

Бабушка повторяет свое объяснение.

— Да нет же! Скажи: «Максим, почему у этого змея одна голова?»

— А-а, у тебя спросить? Ну, хорошо.

И едва бабушка договаривает фразу, Максим торжествующе выпаливает:

— А у тебя, бушка, почему одна голова?

Как-то вдруг, сразу (до этого он узнавал буквы на вывесках, в газетных заголовках) взял листок бумаги и написал четыре слова — «папа», «мама», «максим» и «миша».

Отложил карандаш, вздохнул облегченно, скрестил перед собой руки и сказал:

— Не хочу больше. Я устал.

Еще бы! Написать столько первый раз в жизни.

Я придвинул к себе лист и карандашом поставил оценки. Четыре — за слова «папа» и «мама».

— Знаешь, почему четыре, а не пять? Потому, что у тебя буква «а» все хочет убежать куда-то…

Рассмеялся.

— То же самое у тебя с этой буквой и в именах. Но имена написать труднее, и я ставлю тебе пять.

— Спасибо, папа!

Сегодня ему четыре года, пять месяцев и четыре дня.

Поздно вечером укладываю его спать в вагоне. Не хочет. И так, и эдак — не хочет ложиться.

— Если ты не будешь спать, дядя машинист повернет поезд и повезет нас обратно в Москву.

В ту же минуту лег, отвернулся к стенке, подложил руку под голову и вскоре сонно засопел.

Как он хотел к морю!

В вагоне один мальчик спрашивает, куда Максим едет.

— К морю! На юг! — гордо отвечает Максим.

— А расскажи, какое море, — просит мальчик.

— Вот поеду познакомлюсь с морем — тогда расскажу. Мы же еще встретимся с тобой?.. Встретимся?..

Подходит к самому морю. Оно шумит, шумит…

— Папа, почему море волнуется?

— Да такое уж оно беспокойное.

— Его, наверно, люди волнуют? Да?

Понимает: все исходит от людей.

Готовлю ему бассейн на берегу — резиновый.

— Папа, а море и в шлюпе будет волноваться?

Выхожу из моря. Весь в капельках. Подходит ко мне, целует и морщится.

— Ты что?

— Да ты соленый!.. Почему?

— Море-то соленое.

— А-а, — задумывается Максим. — А где-то есть сладкое море…

На стене спасательной станции — плакат: мужчина спасает тонущую женщину.

— Кто это такое? — интересуется Максим.

Рассказываю ему, как тетя лежала на берегу, как не хотела накрыть голову, как не хотела посидеть под тентом, а потом пошла в море купаться и потеряла сознание от солнечного удара. Дядя бросился спасать ее.

— Почему?

— Может быть, он был ее другом.

— Она, наверно, была его жена. Почему же она не послушала его? — говорит Максим.

— Да была упрямая. Как ослик.

— А зачем же он народил ее, такую упрямую?

— Знаешь, папа, зачем я надел кепку?

— Зачем?

— Да чтоб меня солнце не ударило по голове.

Час были в море на теплоходе «Витя Коробков». Стоял у самого борта — гордый, подтянутый и молчаливый. Пристально смотрел на лунную дорожку, на величественный силуэт Карадага.

Потом поднялись на ходовой мостик. Штурман посадил Максима за штурвал, показал нам ориентир на берегу — гору Верблюд, и мы вели теплоход.

Сошли на берег. Максим забежал вперед, остановил меня руками.

— Папа! Теперь я настоящий морской волк! Да?..

Отправились в путешествие по подножию Карадага. Отошли далеко от жилья.

— У меня ножка болит, — сказал Максим.

— Это правда? — спрашиваю.

Ответил после паузы:

— Ножка, папа, у меня волшебная. Когда мы идем туда (он махнул рукой назад, к дому), ножка у меня не болит. А если идем туда (он показал рукой вперед), она у меня болит…

Сидим в парке, у фонтана.

— Папа, а кто такой изменник?

— Это человек, который был тебе другом, а потом стал врагом.

— Папа, а если… если наш офицер надел фашистскую форму… пошел к фашистам… они считали его своим другом… потом он… как начал, как начал им вредить!..