Лоран позвонил мне ближе к восьми вечера, после того как я оставила три сообщения на его телефоне. Спросил, что я делала в магазине в такую погоду. И добавил, что мне следовало быть осторожней за рулем, и если я потеряю ребенка, то по собственной вине. И я почувствовала себя виноватой. Он сказал, что вечером у него важное совещание и он не сможет заехать. Я попросила привезти мне кое-какие вещи и туалетные принадлежности. Он заедет завтра утром перед работой. Другой на его месте отменил бы совещание, чтобы приехать и обнять меня.

Другой не сделал бы со мной того, что он сделал.

Но другого у меня нет.

Единственный человек, с которым я связана, бьет меня.

Хотя я и говорю с ним, с моим ребенком, мне все равно страшно. Я молча плачу, когда акушерка заходит в палату. Она закрепляет аппарат у меня на животе, чтобы прослушать его сердце и проверить, нет ли у меня сокращений. Тридцать минут минимум. Она могла бы уйти и продолжить обход, но я плачу. Поэтому она садится рядышком на кровать и мягко берет мою руку, улыбаясь мне.

— С чего эти слезы?

— Я зла на себя.

— Вы же не нарочно въехали в дерево?

— Конечно же нет. Но я слишком нервничала, чтобы садиться за руль. Крыша магазина обрушилась прямо передо мной. Я очень испугалась.

— Это вполне по-человечески — спасаться бегством.

— Может быть.

— Можно я задам вам вопрос? Вы не обязаны отвечать.

— Какой?

— В вашей медицинской карте указано, что характер гематом не соответствует травмам при дорожной аварии, и стоят вопросительные знаки. Кровоподтеки на виске и на ягодицах, отечная промежность с травматическими трещинами.

— …

— С вами плохо обошлись еще до несчастного случая?

— Да.

— Не хотите мне сказать, кто?

— Не знаю.

— Здесь вам ничто не угрожает.

— …

— …

— Мужчина, с которым я живу. Он больше не мог терпеть, что ко мне нельзя прикасаться из-за беременности.

— Это было впервые?

— С тех пор, как я забеременела, да.

— А раньше?

— Раньше случалось.

— Что вы собираетесь делать?

— Сохранить этого ребенка. Все остальное не так важно. Я не переживу, если его потеряю.

— Есть только одна важная вещь, которую вы можете сделать для вашего ребенка, когда дела идут плохо и вы за него боитесь: послать ему радугу любви…

— Радугу любви?

— Вы зрительно представляете себе свое сердце, потом его, путь недалек, а потом представляете радугу любви, перекинутую от одного сердца к другому. Радугу, потому что любовь такая же неощутимая и нематериальная и такая же многоцветная. Младенец почувствует ее, и что бы ни случилось, это ему поможет.

— Я рискую потерять его?

— Да. Вы рискуете его потерять, но у вас есть немалые шансы его сохранить, и ваши мысли должны быть сосредоточены на этой возможности и только на ней. Все остальное — бесполезные мысли.

Когда она ушла вместе с аппаратом и показателями, которые свидетельствовали, что все идет нормально, я закрыла глаза и увидела эту радугу. Мой ребенок слегка шевельнулся, и я почувствовала, как он устраивается у внутренней стенки моего живота и располагается там, на моем сердце, как на сокровище, возложенном к его ногам.

Я подъехал к дому престарелых в восемь, как мы и договаривались. Мари-Луиза уже ждала у входа, она помахала мне рукой и подошла к машине. У нее покрасневшие глаза, но она улыбнулась и положила руку мне на предплечье.

— Это очень мило, все, что вы делаете для моей внучки.

— Я просто еду ее навестить.

— Это уже немало.

— А мне кажется таким естественным.

— Далеко не для всех. Нам долго ехать?

— Будем там через четверть часа. А мой прадед еще спит?

— Он не поднимается раньше десяти. Последнее время он быстро устает.

— Да?

— Мы часто засиживаемся допоздна. Знаете, требуется немало времени, чтобы обсудить все на свете.

— И все-таки, какая странная случайность, что вы друг другу понравились.

— А вы до сих пор верите в случайности? Какой конформизм, молодой человек! Сойдите с проторенных дорожек и раскройте глаза, в жизни никаких случайностей не бывает, никогда. Наша судьба предначертана, и не без причины.

— Никаких-никаких?

— На мой взгляд, нет. Мы представляем собой сумму наших выборов, но каждый выбор мы делаем отнюдь не случайно.

— И каким образом несчастный случай с Джульеттой вписывается в ее судьбу?

— Я не говорила, что всегда есть ответ. Иногда он очевиден, иногда приходит позже. А иногда не приходит вообще.

В коридоре гинекологического отделения мы заметили мужчину, который быстро вышел из палаты и решительным шагом направился к нам. Не дойдя до нас нескольких метров, он посмотрел на Мари-Луизу и рявкнул:

— А вы здесь что делаете?

— Пришла поддержать внучку, а вы?

— А вы кто? — агрессивно бросил он мне.

— Это шофер социального такси, который привез меня, — вмешалась Мари-Луиза, прежде чем я успел открыть рот.

— Отстаньте от моей жены.

— Вы не женаты, насколько мне известно, — возразила она с невероятным апломбом, хотя он как минимум на две головы выше ее.

— И все равно, оставьте ее в покое.

— Доброго вам дня, Лоран.

Итак, это он.

Теперь я понимаю, почему Джульетте пришлось прервать всякое общение со мной.

Я не понимаю, как она могла оказаться рядом с таким мужчиной.

Я понимаю Мари-Луизу, которая беспокоилась, почти не получая известий от внучки в последнее время.

Я не понимаю, почему мы не можем ничего сделать.

Прежде чем зайти в палату, Мари-Луиза, заметившая мое волнение, снова положила свою ладошку на мою руку, давая понять, что не надо ничего говорить об этом человеке. Ни в коем случае.

— Идемте со мной, она будет рада.

— Вы уверены?

— А похоже, что я сомневаюсь? — сказала она, улыбаясь.

Джульетта, кажется, испытала облегчение, увидев, как мы входим. И я без труда понял, почему. Если б не беременность, которая делает ее такой уязвимой, думаю, у меня возникло б желание похитить ее, чтобы доказать, что рядом с таким типом ей делать нечего. Но я не могу. И потом, только в фильмах бывают герои, действующие подобным образом. Мари-Луиза пододвинула стул и села рядом с внучкой.

— Ты пришла, Малу?

— А как могло быть иначе?

Предательские слезы берут верх…

— Я скучала по тебе…

— И я по тебе, милая… Но ты же знаешь, что я всегда была рядом, правда? Ну, расскажи мне, как ребенок.

— После такой травмы, которую он перенес, еще рано что-либо утверждать, но все может обойтись, если не будет инфекции или отслоения плаценты. Сейчас остается только ждать. Это будет долго. Мне страшно, но я верю.

Мы провели с ней добрых часа два, с перерывом на посещение врача, который проверил результаты обследования, и медсестры, снявшей показания. Так странно, что можно услышать из аппарата, как бьется сердце ее малыша. Словно лошадь на скаку. Он цепляется за жизнь, он тоже верит. Я улыбаюсь Джульетте, как если бы был отцом. Думаю, если ты действительно отец, то чувство, которое сейчас обуревает меня, усиливается тысячекратно. Ну, разные бывают отцы, конечно. Малу не отводит глаз от внучки, будто наверстывая упущенное время. Мы рассказываем Джульетте о той чудесной связи, которая установилась между Малу и Жаном. Она ничего не знала, потому что отдалилась от бабушки, прежде чем сумела что-либо заметить. Она приятно удивлена. Спрашивает меня, как дела у Ванессы. Я удивлен, что Гийом ничего ей не рассказывал.

— Я не общаюсь с Гийомом с тех пор, как ушла с работы.

— Вы ушли с работы?

— Лоран решил, что так лучше во время беременности. Он сказал, что так у меня будет больше шансов, я не буду уставать и напрягаться.

— Но это же не мешало вам поддерживать связь с бывшими коллегами.