Некогда славная и могучая Дания, правившая всем скандинавским миром, к этому времени окончательно превратилась в захолустную кукольную монархию (заметим в скобках, не лишенную своеобразной прелести – когда король, например, может ездить по улицам на велосипеде, а королева ходить в кинотеатры). Поддержав Наполеона, Дания потеряла в результате Норвегию, с почти половиной своих подданных, сохранив из былых территорий только безлюдную Гренландию. Еще при жизни Андерсена Бисмарк отберет у нее и Шлезвиг-Гольштейнские герцогства. Из оставшихся полутора миллионов датчан сто тысяч проживало теперь в Копенгагене, и такая компактность имела свои преимущества. Сословные границы оставались почти непереходимыми, но, приложив усилия, здесь было легче, чем где бы то ни было, обзавестись связями и получить протекцию сильных мира сего. Что в полной мере было использовано юным мечтателем.

В королевском театре, куда сразу отправился Андерсен, он получил от ворот поворот. Но он продолжил стучаться во все двери, доходя до отчаяния, предлагая себя в качестве певца, танцора, даже сочинителя, при этом плача и жалуясь на судьбу – а это очень сильное оружие в маленькой стране, где протестантская этика диктует поощрять всякое позитивное усилие. Кое-кому это показалось забавным и симпатичным. Ему стали бесплатно давать уроки пения, собрали для него деньги по подписке, взяли хористом и на подтанцовку в королевский театр, с вниманием отнеслись к его юношеским сочинениям и решили заняться его образованием, наконец, добились для него королевской стипендии. Семнадцатилетний Андерсен не упустил своего шанса. Смирив на время учебы свои амбиции, пять лет он провел в закрытых латинских школах вдали от столицы и еще два года в копенгагенском университете. За эти годы его мечты сделаться знаменитым сочинителем превратились в твердое намерение.

Однако его многочисленные трагедии, драмы и водевили, сборники стихов, исторические и прочие романы, книги путевых очерков (а он после окончания университета много и охотно путешествовал по Европе, пользуясь щедрой поддержкой просвещенных покровителей, благотворителей и самого короля) канули бы в Лету и остались достоянием историков датской литературы, если бы в тридцать лет Андерсен не принялся сочинять и издавать литературные сказки для детей и взрослых. Взрослые оказались теми еще детьми – сентиментальными, мечтательными и жестокими, но не бессердечными! Любопытно, что подтолкнули писателя в верном направлении два человека, далеких от литературы, – знаменитый физик Эрстед и еще более знаменитый скульптор Торвальдсен. Первый предрек ему, что именно сказки обессмертят его имя, а второй пошутил, что Андерсен способен сочинить сказку даже о штопальной игле. Что тот и сделал вскоре.

В одиночку Андерсен создал и заселил целый сказочный мир. Лучшие из 168 его сказок оригинальны, простодушны и предельно лаконичны. Кто из читателей на свете не знает историй о «Новом платье короля» и «Гадком утенке», «Русалочке» и «Дюймовочке», «Стойком оловянном солдатике» и «Огниве», «Принцессе на горошине» и «Снежной королеве»? Подобно выстрелу «в десятку», они принесли Андерсену в считанные годы мировую славу. Он сделался любимцем всех королевских семей Европы, его безоговорочно признали корифеи западноевропейских литератур, его сказками зачитывалось простонародье от Штатов до России. Его величие признали даже в родном Оденсе и устроили грандиозные празднества в честь земляка. А граждане Копенгагена еще при жизни сказочника решили установить ему памятник в Королевском саду, однако Андерсен забраковал проект статуи, облепленной детишками. Он-то считал, что пишет не для детей, а для людей вообще.

Кое о чем еще стоит сказать. Лучшие сказки Андерсена не слащавы, благодаря мягкой и тонкой иронии, и они глубоки, потому что жестоки – то есть говорят правду о мироздании. Характерно, что свою автобиографию Андерсен озаглавил «Сказка моей жизни». Ему было что прятать за романтическим занавесом. В жизни он был несчастен, одинок, болезнен, бесконечно мнителен, комично тщеславен и чудовищно эгоцентричен (его мать и сводная сестра оказались похоронены в безымянных могилах на кладбищах для бедняков). Имеют хождение легенды почитательниц и наивные фантазии самого Андерсена о его якобы разбитом кем-то сердце. Но можно не сомневаться, что, подобно гоголевскому Подколесину (да и самому автору «Женитьбы»!), от любой невесты датчанин в последний момент выпрыгнул бы в окно. Он умер девственником. Можно этого не выпячивать, но не надо врать, особенно писателям, киношникам и учителям. Мечтательный туман – вещь далеко не безобидная и не безопасная. Пробуждение от грез может оказаться ужасным.

Фантазии Андерсена обожал Максим Горький, взявший эпиграфом к собственным «Сказкам об Италии» его фразу: «Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь». Не случайно Горький поддерживал, как мог, нашего отечественного фантазера, сочинявшего сказки для читателей подросткового возраста, – Александра Грина (23.08.1880 – 8.07.1932).

Грин даже внешне походил на Андерсена – такой же долговязый, нескладный и с носом, «как повисший флаг» (по его собственному выражению). Как и Андерсен, он создал целый сказочный мир – свою «Гренландию». Вот только места для иронии и юмора в ней не нашлось совершенно, поскольку ее создатель вырос в чересчур серьезной, огромной и катастрофической стране.

Писатель Грин родился в многодетной семье ссыльного польского шляхтича Гриневского, служившего бухгалтером в земской больнице и пившего как сапожник. Учась в пятом классе вятского городского училища, где товарищи дразнили его «Грин – блин!», Саша Гриневский написал любопытное сочинение «О вреде Майн-Рида» – своего рода проклятие судьбе. Рожденный в сухопутной глуши мальчик страстно мечтал бороздить моря, а грубая реальность требовала «быть как все, выйти в люди, в тихой драке добывая хлеб свой и кров» (по замечанию одного из биографов Грина). Ни этот мир, ни собственные родители в нем не нуждались. Мальчишку попрекали куском хлеба, и с одиннадцати лет он подрабатывал переписчиком, переплетчиком, чертежником. Однако к шестнадцати годам терпение его лопнуло. Устав от брани и унижений, с полученными от отца двадцатью пятью рублями в кармане, он сел на пароход до Казани, затем в поезд до Одессы – и вот оно, море! Но и в портовом городе он оказался никому не нужен. От погружения на самое «дно» его спас алчный капитан грязного каботажного суденышка, отобравший у Сашки паспорт и выдавший «целковый» задатка – ого, целый рубль! Впрочем, судьба уже подхватила и понесла будущего писателя – от матросни к босякам на бакинских нефтепромыслах («Челкаш» – ау, Горький!), к золотоискателям на уральских приисках и далее – в лесорубы, банщики, театральные статисты. К двадцати двум годам устав от мытарств, Грин записался по совету отца в армию вольноопределяющимся (призыву он не подлежал из-за дворянского происхождения). Тут-то его и подстерег эсеровский агитатор. На десять лет – то вольно, то невольно, – Саша Гриневский перешел на нелегальное положение. Задания, явки, командировки, аресты, тюрьмы, амнистии, ссылки, побеги. Из него готовили «бомбиста» в Твери в 1903 году (когда русские террористы горячо спорили – имеет ли моральное право революционер выходить с теракта живым?) – он не захотел, не смог, и его оставили связным. Первые рассказы Грина об этом, и псевдоним его оттуда (редактор оставил от фамилии только первый слог, чтобы охранка не взяла след).

Необычность судьбы и творческой эволюции Грина состоит в том, что, начав с более-менее реалистических рассказов, писатель отказался затем от реализма и с головой ушел в вымышленный мир – создал «Гренландию». Для романтиков эта страна чересчур брутальна, но тем и привлекательна, поэтому ее так полюбили подростки и юноши. А мечтательные девушки полюбили за то, что в далекой Гренландии их неминуемо ждет встреча с героем, какого не встретишь в жизни, – интеллигентным рыцарем без страха и упрека, похожим на «киношного» Олега Даля. Но больше всех эту страну полюбили советские барды.