Однако со временем стал Сизиф замечать, что ему все чаще удается избежать наказания: скатится камень, а Сизиф за ним не спешит, присядет на косогоре, полюбуется снежными вершинами или спустится в долину и приляжет подле камня, отдохнет, а то и вздремнет сладко — и ничего!.. Поздоровел Сизиф, щеки налились, глаза ясные, спокойные, как-то даже размечтался: а неплохо бы этакую крутобедрую пастушку встретить; оборудовал для отдыха уютную пещерку — и снова никаких последствий!
Но Олимп, вероятно, соскучился по звуку рога — свидетельству того, что страж бдит. В один прекрасный день послали олимпийцы инспектора-ревизора. Тот долго не возвращался, а вернувшись, поведал следующее: камень в землю врос, из пещеры торчат Сизифовы пятки и доносится храп; а стража удалось обнаружить лишь после долгих поисков, и нашел-то он его не на посту, а в зеленой долине, по другую сторону Стикса, в обществе пастухов; пил он там вино и нес всякие небылицы о любовных приключениях и интригах богов, а пастухи — вы только подумайте! — покатывались со смеху и отпускали соленые словечки в адрес высокого Олимпа…
Разгневанные боги распорядились немедленно доставить нерадивого пред свои очи и повелели выколоть ему глаза и вырвать язык. Побелев от ужаса, страж пал ниц:
— Не карайте, не выслушав, о боги! Поставив меня надзирать за Сизифом, разве тем самым не обрекли вы меня на его муки? Неужели мне было легче, чем этому преступнику, если приходилось не спуская глаз следить за каждым его шагом, подсчитывать, сколько раз втащит он камень на гору и сколько раз спустится за ним вниз, и так ежедневно, без отпуска и выходных? Сизиф-то хоть знает, за что наказан, а что плохого сотворил я, несчастный, о справедливые боги, за что вынужден терпеть эти муки? Сизиф, единоборствуя с камнем, по крайней мере нарастил прекрасные мускулы, а я, торча на ветру и дожде, в холод и жару, заработал радикулит и от одиночества стал волком выть… Если бы вы только видели, о боги, с какой наглостью поглядывал на меня Сизиф! А когда я наконец схватил воспаление легких и без сил упал на сырую землю, разве хоть одно ухо на всем Олимпе удосужилось услышать стенания своего верного слуги, его мольбы о помощи?..
Волей-неволей пришлось богам признать его правоту. Пожурив стража за слишком длинный язык, они вернули его на прежнее место работы и дали напарника, а кроме того, послали плотников, чтобы те сколотили будку и соорудили по лачуге для каждого стража. Теперь они наблюдали за Сизифом по очереди, и для него вновь наступили черные дни. Однако прошло немного времени, и бдительность стражей притупилась. Стоило одному приболеть, как другой ни за что не соглашался дежурить бессменно, лишиться заслуженного отдыха.
Пришлось олимпийцам добавить еще одного сторожа, чтобы подменял тех двоих в выходные и праздничные дни, а также в случае болезни. Организовалась целая бригада, и мудрые небожители поняли, что без руководства порядка в ней не будет, и потому назначили им начальника. И опять незадача: когда начальник заболевал или отлучался по делам службы, кто-то должен был выполнять его функции — так нашлось местечко и для зама. У каждого было не только по лачуге — стражи обзавелись и скотинкой, и огородиками, и садиками; хозяйство вели жены-горянки, а вскоре заголосили в поселке детишки, они росли, женились, плодились, расселялись по округе. Сменялись поколения и эпохи, и вот даже в самых отдаленных горных районах подули ветры прогресса и техники, рядом с деревенькой выросли города, зашагали к ним электрические столбы, поднялись телевизионные башни — всех нововведений и не перечислить…
Только Сизифов труд не изменился ни на йоту: все тот же камень, та же гора, тащи вверх, беги вниз… Не изменилась, кстати, и нерадивость стражей: имея множество приватных занятий, они старались все больше и больше времени урвать от своих прямых обязанностей. Иногда Сизифу даже казалось, что его по целым месяцам абсолютно никто не сторожит, и постепенно у него стала созревать дерзкая мечта: а что, если в один прекрасный день стряхнуть с себя оковы и податься туда, за Стикс, где совсем иная, незнакомая жизнь. Соблазн был столь велик, что однажды, спускаясь за покатившимся вниз камнем, Сизиф не остановился, как обычно, у подошвы горы. И чем дальше уходил он, тем все более удивительные и странные картины разворачивались перед его потрясенным взором: магистрали, автомобили, аэродромы… И все это выросло на едином камне, на камне Сизифа, однако Сизиф этого не знал, да и откуда ему было знать…
Он ведь даже не предполагал, что в местных ресторанах подают фирменное жаркое из бычьего загривка «а-ля Сизиф», что на здешнем стадионе ежегодно проводятся всемирные состязания тяжелоатлетов на кубок Сизифа, что каждую осень научно-техническое общество присуждает премию Сизифа за лучшее изобретение, предназначенное для облегчения физического труда, а каждую весну лавровым венком Сизифа увенчивается писатель, создавший наиболее значительное произведение о красоте Сизифовых будней.
Не догадывался Сизиф и о том, что подаваемые его стражами рапорты — то есть первичная информация с пункта наблюдения — фиксируются и обрабатываются ныне счетными центрами, что на перфокартах закодирована энергия, затрачиваемая волокном и даже протоном каждой его мышцы в единицу времени, что в лабораторных пробирках исследуется химический состав проливаемого им пота (соль в пределах нормы), что могучие телескопы и спектроскопы помогают ответить на вопрос, на сколько игрек-единиц уменьшается производительность Сизифова труда в период солнечной активности…
Едва ли понял бы что-нибудь Сизиф, если бы ему сообщили, что недавно удалось наконец доказать следующее: в высшей точке вкатывания камня кислотность его желудочного сока возрастает… И чего доброго, не поверил бы Сизиф собственным глазам, увидев анатомо-физиологически точную антропологическую модель себя самого, вкатывающую на искусственную гору заменитель камня в естественной среде царства Аида; в совершенстве воссозданная система действовала столь идеально, что оригиналом можно было пренебречь, тем более что модель всегда была под рукой…
И уже совсем лишился бы сознания Сизиф, узнай он о так называемой камнетерапии: один предприимчивый медик сообразил, что, таская свой камень в течение тысячелетий, Сизиф не надорвался, не сошел с ума, не заболел и даже насморка не схватил; вывод напрашивался сам собой, и вскоре таскание камня в гору было признано прекрасным средством от ожирения, истощения, апатии, депрессии, раннего постарения, позднего созревания, аллергии, насморка, ишиаса и всего чего хочешь. Величайшей заботой каждого уважающего себя гражданина было теперь всеми правдами и неправдами заполучить собственную горку и собственный камень…
Итак, на Сизифовом камне выросло целое огромное строение от изначального смертного стража до электронного робота; результаты многоступенчатых исследований хранились в архивах, их дубликаты специальной пневматической почтой пересылались на Олимп, и дальнейшая их судьба была известна одним лишь мойрам. Допотопный рог уже не оглушал больше небожителей.
Однако вернемся к Сизифу, хотя, честно говоря, мы не отдалились от него ни на шаг. Серая мышка, родившая такую огромную гору, боязливо убирается подальше от места своих вечных мук. Полдень она встречает, уже бродя по центру большого города. Несколько раз решается прокатиться на лифте. Потом вскакивает в троллейбус и долго колесит по улицам — разумеется, зайцем. Потом глазеет на витрины магазинов, на толпы прохожих и уже совсем было собирается в обратный путь, как взгляд задерживается на объявлении: «Требуется сторож». (Вспомним, что Сизиф был когда-то коринфским царем, так что неграмотным его не назовешь.) Он прочитал объявление — и у него мелькнула грешная мысль: а что, если рискнуть?!
Робко вошел Сизиф в контору и поинтересовался предлагаемой работой. Его широкие плечи, обветренное лицо, не окрашенный алкоголем нос и мозолистые ладони послужили такими прекрасными рекомендациями, что никто и не вспомнил о документах.