— Я полагаю, хватит валить наши беды на чужого дядю, — взволнованно начал заместитель директора, потому что сам руководитель предприятия сидел мрачнее тучи и не открывал рта. — Гибнем мы по своей собственной вине: не можем, видите ли, ничего выбить из смежников!.. А как с вами выбьешь, ежели один в потолок поплевывает — ждет, пока доставят ему детали на тарелочке… другой переслал наряды в трест, сложил ручки на животе и надеется что-то получить — и получает кукиш!.. Третьего чуть ли не на коленях молить приходится, чтобы соизволил он лично переговорить с финансистами, а и соизволит — никакого толку: блеет, как козел… Если и впредь будем так неквалифицированно клянчить — все по миру пойдем!

Присутствующие виновато опустили глаза.

— Назрела настоятельная необходимость, — с железными нотками в голосе продолжал заместитель, — сконцентрировать это дело в одних руках, надежных и энергичных. Неважно, как официально будет именоваться новая штатная единица, — он покосился на главбуха, — ясно одно: нам необходим деятельный, знающий и любящий свое дело профессиональный попрошайка.

Да, да, товарищи, побирушка! Не будем чураться точного слова, ибо положение наше столь трагично, что следует называть вещи своими именами!

— Правильно, — поддержало его несколько голосов.

— Но ведь такому специалисту придется платить немалые деньги, — заметил главбух.

— Даже очень немалые, — согласился заместитель. — А теперь — к делу: у кого есть подходящая кандидатура?

— Может, Карклис?

— Карклис? — Заместитель задумался. — Едва ли. Недостает ему пронырливости.

— А если Лауцис?

— Лауцис? — Заместитель с сомнением покачал головой. — Лауцис, конечно, всюду пролезет, но… и вылезет, ничего не добившись… Не хватает человеку солидности…

— А Пузрис?

— Пузрис?.. — Заместитель прищурил один глаз. — А что?! Пройдоха, но обходительный. Нагловатый, но внешность солидная… Настырный… И котелок варит… Подойдет!

— Бабник, — вздохнул кто-то.

— Тем лучше, тем лучше, — потер руки заместитель. — Женщины, они любую дверь перед ним распахнут… не устоят. Конечно, Пузрис! У него есть все, что надо.

Все с облегчением вздохнули: над заводом прояснялось мрачное небо, показался краешек солнца.

— Оденем его в дубленку, — расщедрился главбух, — выдадим большую сумку, набьем ее копченой колбасой, угрями, янтарем, «Дайнавой» да «Палангой» — и пусть себе бредет от двери к двери… Авось…

— А пойдут дела… встанем на ноги, — у заместителя аж дух перехватило от открывающихся радужных перспектив, — тогда, товарищи, мы… целую богадельню разведем: главный побирушка, заместитель, референт, курьеры… премиальный фонд… персональная машина… финская банька… озерцо… И… ну, какой же он нищий без… словом, по шотландской овчарке!

— Лучше уж по доберману-пинчеру, — предложил один, видимо имеющий виды на богадельню.

— Псов кормить надо, — бухнул кто-то, не способный смотреть прямо на солнце.

— И кормилицу найдем, — успокоил заместитель. — И мясную ферму заведем. Все будет, товарищи, если только…

Дверь приоткрылась, показалось личико секретарши.

— К вам посетитель, — доложила она директору.

— Я же сказал, чтобы меня не отвлекали! — рявкнул он.

— Но он такой обходительный… — кокетливо возразила секретарша. Щеки ее горели румянцем. — И солидный…

— Какой? — не понял директор.

— Такой в дубленке и с большой сумкой… представитель завода Г.

— У нас для них ничего нет! — отрезал директор. — Гоните его в шею!

Совещание продолжалось.

Замучила меня бессонница. По той ли причине, что после бессонной ночи дремлю на работе, или потому, что, надремавшись там, дома заснуть не могу, — все у меня в голове перепуталось. Дня от ночи не отличаю, не могу сообразить, когда начинается вечер, когда утро. Сослуживцы мои — люди как люди: являются на работу отдохнувшими, полными сил, потому и бьют баклуши бодро, с огоньком. Одна я, несчастная, едва сяду за стол — и бац носом в скоросшиватель…

Как-то сквозь дремоту донеслись до моего слуха озабоченные голоса:

— Не кажется ли вам, — спрашивал один из голосов, — что эта сонная муха в один прекрасный день накличет на нас беду?

— Точно, попадется на глаза кому-нибудь из главка, — согласился другой, — половину штатных единиц срежут!

— Я тоже, — с некоторой завистью вмешался третий, — отлично мог бы храпака задавать, у меня такие же обязанности, как у нее, вернее сказать, почти никаких обязанностей, но разве могу я позволить себе что-нибудь подобное?! Где же тогда общая ответственность? Профессиональная этика? Нравственное чувство? Честь мундира, наконец?!

Гражданский пафос и резко прозвучавший в его словах звон ответственности заставили меня на вершок приподнять нос над скоросшивателем.

— Разве я виновата, — бормочу, — если не берет меня ночью сон?

— Бессонница? — сочувственно спрашивает четвертый. — А считать пробовала?

— Как на арифмометре! Сложение, вычитание, деление, умножение… Астрономические суммы получаются.

— Суммы — чего?

— Как — чего?. Чисел, разумеется. Единиц.

— Чепуха, — махнул он рукой. — Что толку в сухих цифрах? Ты попробуй овец считать — верняк!

Может, правда? Возвратившись домой, я в ту же ночь решила последовать доброму совету. Начало сулило успех: едва прикрыла глаза, как заколыхалась передо мной огромная овечья отара. Это вам не сухие цифры — живые существа, у каждого своя шкура, морда, бурдюк, возможно, даже собственная индивидуальность! Так что подсчет их обещал быть не скучной кабинетной работой, а живым, творческим делом, тут уж не посачкуешь, как у нас в учреждении.

— Ну, — бодро потерла я руки, — начнем, пожалуй!

Тем временем отара прибывала, росла на глазах, заполнила всю округу до самого горизонта. Куда ни глянешь — сплошные серые спины, словно волны морские…

— Одна, две, три, — приступила я к делу, но тут же сбилась: овцы сливались в сплошную серую массу, ни одного индивида различить невозможно.

— Ну нет, так мы с вами до утра не разберемся, — сказала я своим четвероногим подопечным: — Давайте-ка по порядку: проходите мимо меня поодиночке, а я буду вас считать.

Бараны внимательно выслушали мое заявление — и ни с места. Может, ничего не поняли? На то они и бараны. А с баранами разговор короткий:

— А ну, марш по одному!

Где там, отара по-прежнему толпилась вокруг и пялила на меня глаза, как на новые ворота. Никто ни шагу. Присмотрелась повнимательнее — батюшки! — они же заспанные, глаза осоловели, клюют носами. Только письменных столов не хватает…

— Я тут мучаюсь, считаю их, — возмутилась я, — а они как сонные мухи! Где же честь мундира?! А ну увидит кто из главка? Ведь полстада на шашлыки пустят! Последний раз предлагаю: марш по одному!

Схватила хворостину и принялась лупить по серым спинам, а им как об стенку горох! «Пожалуй, надо бы вожака найти, лидера, — подумала я. — Он пойдет первым, а стадо как миленькое за ним! А кто из них лидер?»

— Будешь вожаком, — назначила я первого попавшегося барана. — Веди отару мимо меня, и никаких гвоздей! Знаю я вас, баранье отродье, чуть что — мы, мол, ни бе ни ме… Вперед!

Думаете, пошел? Как бы не так! Уперся мордой в землю и спит. Меня даже пот прошиб. Ну и работенка досталась. На такую отарищу в горах по меньшей мере шестеро чабанов полагается. И зарабатывают они, кто-то рассказывал, по семь тысяч за сезон. А тут возись в одиночку за спасибо. И когда? В святой час отдыха!

Вконец расстроившись, внимательно осмотрела свое стадо: однообразная серая масса, никого, кто бы вылез вперед, рога показал, своим голосом заблеял. Видимо, столько раз служили они предметом сухих подсчетов, что ни одной живой черточки у бедняг не осталось. «А может, — мелькнуло у меня, — может, просто нет материального стимула?»

— Вот, — подняла я над головой сахарную свеклу, — если выстроитесь в одну шеренгу, то…