4. Если супруг принадлежит к числу избранников муз, а жена, не подумав о последствиях, возьмет да и разругает его творение (картину, поэму, эстрадную песенку), он до тех пор будет неприкаянно слоняться, пока не встретит чуткую женскую душу, которая, пав на колени, станет в полуобморочном состоянии причитать, что слово «шедевр» слишком слабо, чтобы выразить всю гениальность его создания. Отсюда следует: фундамент семьи художника прочен в той мере, в какой жена способна превозносить талант мужа и стирать в порошок его недругов и конкурентов. Однако, чтобы муж вконец не отупел от хронических экстазов жены и у него не возникло сомнений по части ее эрудиции, рекомендуется время от времени отвергать произведение супруга со словами: «Прости, но что бы там ни говорили другие, как бы ни хвалили, но финал недостоин твоего гения!» Точно так же, как муж из § 2 тучнеет и мягчеет от жирных блюд, так и муж-писатель (композитор, художник) раскисает от похвал жены. В конце концов он уже не может вынести ни единого словечка критики и, едва услышав его, как угорелый мчится домой за сочувствием и утешением. А что еще нужно для прочности семьи?

5. Если жена деспотична, мужем овладевает мечта встретить существо, схожее мягкостью души с клубочком кроличьей шерсти. Однако такие мужья по натуре и сами люди мягкого характера. Именно поэтому, попав в лапы к властной женщине, они быстро привыкают подчиняться и в них окончательно укореняется потребность, чтобы ими командовали и помыкали. Встретившись со столь желанным мохеровым существом, которое готово доверчиво опереться на его плечо, как на твердую скалу, такой мужчина, ощущающий себя поначалу орлом, вскоре же испытывает чувства цыпленка, впряженного в тяжелый воз. Поэтому деспотическим женам не следует бояться нежных и безвольных конкуренток, им следует оберегать своих мужей лишь от других волевых женщин: из более твердых рук его уже не вырвать! Чтобы этого не случилось, надо с первого же дня замужества ввести в доме комендантский час.

6. Если жена легкомысленна, то муж непременно начнет шарить глазами по сторонам в поисках сольвейг (вообще каждый мужчина мечтает иметь свою персональную сольвейг, которая была бы верна ему до последнего вздоха). Почуяв опасность, легкомысленной жене следует завести разговор о верности и как бы невзначай упомянуть о конкурентке: «Ах, эта бедненькая одинокая Ангеле… Вот несчастная! Уже седьмой мужчина бросил ее… И за что? За верность!»

Можно было бы продолжить перечисление возможных вариантов, однако из вышеизложенного ясно: мужчина ищет нечто противоположное своей жене, иначе говоря, тут действует принцип весов. Раскусив эту основополагающую истину, каждая жена без труда сумеет удержать семейный корабль в надежной гавани. Однако бывают случаи, когда муж не умещается ни в какие законы и рамки, когда он сам не знает, чего хочет, и всю жизнь — как алхимик философский камень — стремится найти Женщину своей мечты, что-то среднее между Джокондой и Брижит Бардо. Ну и пусть себе! Это не опасно. Не мешайте ему: когда человек ищет прошлогодний снег, жене бояться нечего.

Просматривая за завтраком воскресный номер газеты, Люткус наткнулся на интригующее сообщение: «Средняя продолжительность жизни женщины уже на девять лет превышает среднюю продолжительность жизни мужчины. Если мужчины не примут срочных мер, этот разрыв будет расти и расти — разумеется, в пользу женщин».

Люткус отложил газету, отодвинул надкушенный блинчик и, прищурившись, долго наблюдал за своей дражайшей половиной, которая, как ни в чем не бывало, хлопотала возле плиты.

— Послушай, Ада, — задумчиво протянул он наконец, — а что, если с завтрашнего дня я сам, лично, стал бы водить Дайвочку в детский садик?

— Ты?! — оторопела жена. — Вставать на час раньше и подвергать опасности в троллейбусе свою драгоценную жизнь? И ребер не жалко?

— Подумаешь, ребра! — расправил плечи Люткус. — Надо же человеку утром поразмяться!.. — И, не давая жене опомниться, добавил: — Надеюсь, ты не станешь возражать, если и все продукты я сам буду приносить домой?

Ноги подкосились, и Ада, застонав, опустилась на табуретку.

— Неужели будешь в обеденный перерыв бегать по магазинам?

— А что? — хитро ухмыльнулся муж. — Может, и мне полезно сочетать умственный с физическим?

Совсем растерявшись, жена что-то бессвязно забормотала.

— А как тебе понравится, — продолжал наступление Люткус, — если я заодно возьму на себя и уборку квартиры?

У Ады из рук выпала тряпка.

— Не пойму, куда ты клонишь, — охрипшим вдруг голосом проговорила она.

— Надеюсь, — энергично нагнувшись и подняв тряпку, заявил Люткус, — что и возле плиты я сумел бы не хуже тебя управляться.

— Но, — еле слышно возразила жена, — но… это же чисто женское занятие… мужчины обычно как от чумы…

— У меня даже руки чешутся, — перебил ее Люткус, — так охота самому мариновать и консервировать! Кстати, где у тебя тот рецепт яблочного пирога, который, помнишь, принесла Стефания?

— Стефания? — В лице у Ады ни кровинки. — Ты что-то скрываешь от меня! — произнесла она трагическим шепотом.

— Скрываю? — На всякий случай Люткус сложил газету и небрежно сунул ее в стопку других газет. — Сама же упрекала, что не помогаю. Так вот, ступай себе и не мешайся на кухне!

— Куда… ступай? — губы Ады дрожали.

— А куда хочешь, — великодушно разрешил муж. — В кино, в читальню, в бар, рыбачить на реку… Не помешало бы и в спортхалле заглянуть — там нынче международные соревнования по стоклеточным шашкам.

— Значит, гонишь, как собаку, на все четыре стороны?.. Уж лучше прямо скажи, что хочешь от меня отделаться… что… что… — Она захлебнулась рыданиями и, упав грудью на обеденный стол, дала волю слезам.

С истинно мужским самообладанием Люткус переждал, пока у жены не пройдет первый приступ нервного припадка, пока не перестанут судорожно вздрагивать плечи. И тогда бодро заявил:

— Ну вот, разревелась, как дитя малое! Шуток, что ли, не понимаешь?

— Шуток?.. — Жена подняла на него распухшие глаза. — Хорошенькая шутка! Она у меня целый год жизни отняла!

«Так! — быстренько подсчитал Люткус. — Значит, еще восемь таких шуточек — и разница между нашими средними возрастами будет сведена на нет…»

И он с удвоенным аппетитом принялся уписывать блинчики.

С недугом своим я ознакомила врача сразу, едва переступив порог его кабинета, памятуя, что люди этой благородной профессии заняты по горло и для больных времени у них в обрез.

— Здравствуйте, у меня склероз мозга, — заявила я, прикрывая за собой дверь. — Все на свете забываю и вообще теряю последние остатки памяти.

Врач ответил на мое приветствие и пригласил сесть. Он даже поднял на меня глаза и ободряюще улыбнулся — такое хорошее впечатление произвело на него мое чистосердечное признание.

— Так-с, значит, плохо с памятью, — констатировал он. — Фамилия?

Узнав фамилию, он исчез за ширмой, чтобы вымыть руки. Мыл долго. Я поняла, что память мою будет он ощупывать стерильно чистыми руками, и еще раз убедилась, что открыла нужную мне дверь.

Наконец хозяин кабинета, пахнущий чистым полотенцем и яичным мылом, появился из-за ширмы. Долго рылся в карманах халата. Ничего там не отыскав, взглянул на меня и снова поздоровался:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила я.

— Что привело вас к нам?

— Да память же.

— Ах, память… И что же с ней случилось? — осведомился врач.

— Не помню ничего, — повторила я. — Сразу же все забываю.

— Вот как? Это нехорошо — сразу все забывать, — пожурил он меня. — Очень нехорошо… Ваша фамилия?

Я повторила фамилию, добавив к ней имя. Просто так, на всякий случай.

Сев за стол, он принялся разбирать истории болезни.

— Итак, на что жалуетесь? — поинтересовался он, продолжая рыться в бумагах.

— Память ослабла, — прошептала я.