Друзья переглянулись, обменявшись взглядами, и снова уставились на Марка в ожидании ответа.

      Закусив нижнюю губу, Марк уверенно кивнул.

***

      Бешено ревущие наушники, бутылка текилы, убранная на две трети и рваная рана где-то посередине его души.

      - Сука-а-а! – кричал Лекс, бессильно ударяя сжатыми кулаками по измятой постели. Как же он ненавидит! Что вообще за хрень происходит в этой долбаной ублюдской жизни!

      Не нашарив рукой стакан, запутавшийся где-то в одеяле, Лекс приложился к горлышку, не обращая внимания на капли теплого напитка, стекавшие по горлу прямо на рубашку. Лицо мокрое, ничего толком не видно. Слабый свет ночника, брошенного сбежавшим соседом, давал ровно столько света, чтобы разглядеть нагромождение барахла, собранного парой омег: ворох вещей, цветные ядовитые постеры на стенах, десятки фенечек и шарфиков, валяющихся повсюду.

      Рев. Сдавленный, придушенный, горький, он рвался из этой чертовой черной трещины, оставшейся в груди.

      Во всем виноват он! Этот бл&дский ублюдок, что вытащил все дерьмо наружу, заставляя омегу тонуть в собственной мерзости, в собственном отвращении к самому себе.

      Трахнул, мразь. А как надоело, свалил.

      Ничего нового, но отчего же так больно, почему же так хочется сдохнуть…

      Нет! Он раздавлен, но не побежден, сколько бы грязных полос не чертило душу и не вбивало в грязь. Он не сдастся. Никому и никогда не сломать его. Ему есть ради чего дышать и ползти на содранных коленях и локтях дальше!

      Топящий глоток отвратного пойла. Бутылка полетела в сторону, зацепив графин. Режущий хруст стекла приятно прошелся трещинами по ошметку сердца.

      Едва стоя на ногах, Лекс дополз к прикроватной тумбе, со второго раза схватился за ручку и рванул на себя ящик. Среди непонятного мусора не сразу отыскал нож.

      Вот он.

      Щелчок, и отполированное перо поймало блик.

      «Отрежу тебе яйца, сука!!! Поймешь тогда!»

«…Сам зная о себе, что он злодей,

Других считал преступнее и злей.

Про честного он думал: лицемер!

И ставил дерзкого ему в пример.

Он знал, что ненавидим, нелюбим,..

...Он удивлял, он был в поступках смел,

Но презирать его никто не смел.

Ты червяка раздавишь, но с тоской

Помедлишь над уснувшею змеей.

Червь погибает, смерть не отомстив,

Змея умрет, но враг не будет жив:

Его петлей опутает она,

Раздавлена, но не побеждена.»

Байрон, "Корсар"

Глава 53 Дневники

ошибки в дневниках намеренные

      Коридоры давно опустели, студенты отправились по кроватям, иначе невменяемому омеге вряд ли бы удалось так легко достигнуть цели назначения.

      Весь путь до комнаты Филиппа плыл размытым туманом. Если бы не стены, Лекс вряд ли бы дошел, но каким-то чудом он добрался, и теперь стоял прямо у ненавистной двери, не пожелавшей открыться однажды.

      Вспомнив о том долбаном дне, Лекс оскалился и, рыча, саданул по ней ножом. Острый осколок металла неожиданно легко вошел в гладкое дерево.

      - Отдай, мразь, - бормотал он, пытаясь отобрать орудие будущего убийства у мерзкой деревяшки. Чертовы волосы мешали, лезли в рот, Лекс отплевался и с новой силой вцепился в рукоять, таща вниз. Наконец оружие поддалось.

      Сделав пару глубоких вдохов чтобы отдышаться, омега толкнул дверь.

      Темно. Все давно легли спать.

      Двигаясь вперед, к кровати Филиппа, Лекс почти ничего не видел, полагаясь на память и текилу, что толкала вперед уверенным плечом. Собственное дыхание гулом тянуло в ушах. Руки тряслись. Но нет, не от страха, уверял себя Лекс, от ненависти к проклятому имбецилу!

      Застыв над тем местом, где эта сука трахала его раз за разом, омега почувствовал, как ногти впиваются в ладонь, крепче сжимая древко, и изо всех сил саданул ножом по одеялу.

      - Сдохни! – стонал Лекс. – Сдохни! Сдохни! Сдохни, падаль!!!

      Снова и снова он наносил беспорядочные удары, стремясь не оставить от тела альфы ничего. Силы утекали со слезами, лишавшими зрения.

      - Умри, тварь! Ненавижу! Ненавижу тебя!!!

      Руку водило из стороны в сторону, пока нож не выпал из окончательно ослабевшей руки. Лекс повалился сверху, содрогаясь от глухих хрипящих рыданий, сбивчиво шепча что-то о ненависти, о боли, об отчаянии.

      В темном углу, за спиной у обезумевшего омеги, стоял Филипп, наблюдая за собственной казнью.

      Вскоре тело Лекса обмякло, а он, еще продолжая что-то бессвязно хрипеть, повалился на бок и почти мгновенно отрубился.

      Филипп поднял вонючее от спиртного тело, перенес на кровать Родиона и накрыв одеялом, ушел курить.

***

      Наутро вышеупомянутое тело предстояло привести в порядок, само оно явно не справилось бы, поэтому Филипп спустился вниз, на омежью половину в поисках чистых вещей. Дверь была приоткрыта, внутри никого.

      Альфа вошел, оглядевшись.

      Кровать Лекса стояла справа. Полки с одеждой вверх дном, обувь разбросана, должно быть, тот явился босиком. На кровати тихо стрекочут наушники, трек стоит на повторе.

      Подняв гаджет, Филипп нажал на паузу. Программа услужливо свернулась в меньшее окно, оставив на экране недопечатанный текст.