- Нам хватит, - мы сказали это одновременно и так же одновременно замолчали. В безликой казенной комнате повисла неловкая пауза, прервать которую я решился не сразу. Было так больно, что не хватало дыхания. Ни сожаления, ни гнева, только боль.
- Как ты себя чувствуешь после санатория? - глухим голосом, самому показавшимся каким-то чужим, наконец спросил я. - Понадобится пластика...
- Не будь со мной таким любезным, Клеменс, - пряча руку под стол, ответил он. - От этого мне только хуже. Я жалок, сам себе противен. Мне больше нечего сказать. Будь счастлив... - он моргнул ресницами, словно смахивал подступающие к глазам слезы и поднялся уходить.
- Постой. Что будешь делать? Как дальше жить?
- Поедем с папой на его родину, я никогда там не был. Нам объявили завещание господина Герраля, он назначил ему пожизненную ренту.
- Ты уезжаешь насовсем?
- Нет, мы вернемся через месяц. У папы небольшой домик в пригороде, я буду жить с ним. Хочу пойти учиться, но не знаю, получится ли у меня. На инженерном факультете только альфы. Отец предлагал помочь, но я хочу попробовать пробиться сам.
- Учиться, это хорошо, - я говорил безликие слова, почти физически ощущая перекатывающуюся внутри меня боль. - Эрхард, мне очень жаль, что все у нас так вышло.
- Я виноват, - он скрючился весь и, наконец, заплакал, - прощай...
Дверь хлопнула, и я остался в одиночестве. Было так тихо, что я слышал, как чуть поскрипывают от ветра легкие жалюзи на белых окнах... Ну вот и все. С одним супругом я расстался. Но как же мне найти и удержать другого?
***
Проснулся оттого, что во сне мое тело перехлестывала боль, но я точно знал, что она не моя. Сердце билось часто и тревожно, я весь дрожал от совершенно иррационального беспокойства, как и в тот день, когда во флигеле произошел пожар.
- Что-то с Юргеном, что-то случилось с Юргеном, - беспорядочно бегая по комнате, бормотал я. - Ему больно, и я это чувствую. А может... он сейчас рожает?
Мельком взглянул на календарь. Последний месяц осени, двадцать седьмое, пять часов утра... Мой сын... наш сын... смогу ли я вернуть свою семью? Где Юрген, все ли с ним в порядке?
Наззарий Селливан (Юрген фил Ллоуд)
- Вот, господин Наззарий, ваши документы. Свидетельство о рождении временное, вернетесь на родину, получите постоянное. Кстати, и имя сына, при желании, будет не поздно сменить. Ну а пока мы записали все, как вы хотели. Харритон Селливан, родился двадцать седьмого груденя, в больнице города Хканты. Родитель только вы, альфу не указали, - с легким акцентом сказал врач на языке Юргена.
- Благодарю вас, доктор, - на местном языке ответил я.
- Вы понимаете наш язык, как это приятно, - расплылся в улыбке врач. - Несколько слов на прощание. С вами все хорошо, однако избегайте в ближайшие пару недель физических нагрузок, и, извините, интимных отношений. Вам нужно это время, чтобы окончательно восстановиться. Было очень приятно с вами познакомиться. Вы ведь певец, не так ли? Я и не знал, к своему стыду.
- Ну, не совсем певец, - смутился я, - работаю в театре. Но почему вы об этом спросили?
- За вами прислали театральный автобус, водитель так и спросил: "Как наш певец, в порядке?" До этого вы числились у нас "рабочим сцены". Прошу вас, дайте моему супругу автограф. Он был на спектакле вашего театра, и хотя в программке было написано, что музыкальное сопровождение идет в записи, он все равно был очарован.
- Автограф? Но зачем? Ведь я же не звезда, - совсем растерялся я.
- Вы будете звездой! - убежденно сказал врач. - Мой муж заядлый театрал, и если он сказал, что лучше голоса никогда не слышал, я ему верю. Пожалуйста, Наззарий, подпишите! Возможно, скоро я буду всем с гордостью рассказывать о том, что принимал роды у новой восходящей звезды нашей эстрады!
Я дал врачу свой первый в жизни автограф, не подозревая, что уже очень скоро настанет тот странный день, когда я действительно проснусь звездой, которой меня сделают падкие на легкую добычу львы шоу-бизнеса, даже не спросив на это моего согласия.
Глава 24
Наззарий Селливан (Юрген фил Ллоуд)
(месяц спустя)
Обычное утро, и начиналось оно как обычно. Я сидел за столом, неторопливо допивая нечто, немного напоминающее земной кофе и наблюдал, как Лау кормит Харри из бутылочки молоком местных животных, именуемых "контумами".
- И все-таки устроено здесь все не по-людски, - вздохнув, пробормотал скорей себе, чем Лау, - кругом, куда ни глянь, сплошь мужики, только омеги помельче размерами, но почему-то одни по всем позициям нормальные самцы, а вот другие - некое подобие самок, таскаются с животом и рожают детей, которых с первых дней жизни кормят не пойми чем...
- И чем их следует кормить, Наззарий? - не отрываясь от своего занятия, спросил Лау. Малыш активно чмокал и блаженно жмурился, это "не пойми что" ему явно нравилось. - Молоко контум очень питательно и полезно новорожденным.
- Да я не сомневаюсь в этом, - хмыкнул я, - однако там, где я жил прежде, детей выкармливают матери грудным молоком. Так называются у нас омеги, они устроены совсем иначе, чем альфы, у них другие половые органы и большая грудь, после рождения ребенка в ней появляется молоко, которое течет через соски.
- И вы хотели бы иметь такую грудь, Наззарий? - глядя на меня расширившимися от изумления глазами, выдал Лау очередную глупость.
- Да нет, конечно, дуралей! Вон только женской груди мне и не хватает для полного счастья! - рассмеялся я. - Достаточно того, что я родил ребенка, до сих пор не могу в это до конца поверить, хотя и пережил тот нелегкий день. Я просто размышляю, но не нахожу ответа, который бы меня устроил. В здешних полах и системе воспроизведения потомства нет логики, и это очень странно. Способ зачатия, устройство внутренних органов, да и внешних тоже, - все это как-то неестественно, вроде недоработано кем-то. Зачем, к примеру, омегам член и остальные причиндалы? Давно должны были отсохнуть, как рудиментарный хвост у человека на Земле...
