Паника накатывает мутной волной. Дергаюсь, как муха в паутине, но мои лихорадочные движения только приближают конец.

Шарю вокруг руками, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, почему-то понимая, что не выберусь. Полностью осознавая всю бесполезность этих трепыханий.

Я умру здесь. Сразу же, как только трясина поглотит меня с головой.

Но инстинкт заставляет бороться.

Я словно отстраненно наблюдаю за своими лихорадочно скачущими мыслями.

На поясе был трос. Если постараться, его длины может хватить, чтобы зацепиться за облепленную черной слизью бетонную балку на самом краю твердой почвы.

Я вижу ее так отчетливо, что больно глазам.

Сую руку в трясину, чтобы сдернуть с пояса трос, шарю рукой, но натыкаюсь только на дыру в своем животе. Я чувствую под пальцами петли кишечника, что-то еще...

Я задыхаюсь. Отдергиваю руку, вытаскиваю ее на поверхность. И понимаю, что трясина разъедает мою кожу. Она пузырится, кровь смешивается с грязью.

Как я мог забыть? Болото в пятнадцатом секторе растворяет человеческое тело за пару часов.

Взгляд падает на другую руку. Без удивления понимаю, что сжимаю в ней пистолет, обычно лежащий в набедренной кобуре. Так словно и должно быть.

Щелкаю предохранителем и подношу оружие ко рту. Зубы стукаются о холодный металлический ствол.

Я нажимаю курок без колебаний.

И... просыпаюсь. Вот так просто. Открываю глаза и с секунд пять просто смотрю в белый пластиковый потолок с зарешеченным отверстием вентиляции.

Простынь промокла от пота, но мне холодно. Особенно замерзли ноги. Привстаю, чтобы поправить одеяло, и встречаюсь взглядом с морлоком.

Тварь сидит в ногах, забившись в угол, и, не отрываясь, смотрит прямо на меня.

В темноте его глаза почему-то отсвечивают красным.

Глава 3.

Шум, доносящийся из жилого блока номер три, я слышу сразу, как только сворачиваю в ведущий к отсеку коридор. И тут же натыкаюсь на желтую ленту и парня в оранжевой форме.

Служба безопасности в жилом отсеке?

Затылок словно ошпаривает кипятком. Хельмут все же донес на меня? Вот так вот просто? Когда только успел?

С другой стороны, если бы это было так – я бы уже в наручниках сидел в изоляторе. К тому же обыск моего жилья не стали бы производить в мое отсутствие.

Так почему я на свободе? И этот, из службы безопасности, не бросился на меня с шокером и наручниками...

– Сюда нельзя, – останавливает меня парень в оранжевом, прерывая мои мечущиеся мысли.

– Я живу тут, – выдавливаю.

– Документы покажи́те? – предлагает мне парень. – Вы из Патруля?

Ну, конечно, учитывая, что в этом блоке живут исключительно патрульные – вопрос справедливый, что и говорить.

Молча показываю жетоны и белую пластиковую карточку-паспорт. Он забирает ее, проводит сканером, считывая информацию, и так же молча отходит, пропуская меня за ленту.

– А что там случилось? – спрашиваю все же.

– Ваш сосед из комнаты 14 «C» повесился, – парень в оранжевом прилепляет ленту обратно к стене. – Двадцать минут назад.

Сосед? Никсон из второго взвода? Этот вечно улыбающийся мужик с дурацкой привычкой травить анекдоты не к месту?

Автоматически киваю и медленно иду по коридору. На душе паршиво, словно я узнал не о смерти соседа, а о гибели всего моего взвода.

Паршиво так, что хочется... повеситься. Чтобы все это кончилось. Я вдруг понимаю, что я совсем один. Ощущение тотального одиночества накрывает с головой. Давит каменной глыбой, мешая дышать.

– Паршивый день, – доносится до моего слуха фраза одного из парней в оранжевом, стоящих около открытой двери квартиры моего соседа.

Сам Никсон уже лежит у стены в герметичном черном мешке на оранжевых носилках.

Подношу палец к сенсору, открывая дверь. Створка бесшумно отъезжает, а потом так же бесшумно закрывается за моей спиной.

Довольно сложно будет повеситься в этом помещении. Разве что отогнуть решетку вентиляции и...

Взгляд падает на забившегося в угол морлока. Он сидит на полу, обхватив руками колени. Белые волосы занавешивают его лицо. Мне видны только кончики полупрозрачных ушей.

Присаживаюсь перед ним на корточки, смотрю с минуту. А потом зачем-то глажу детеныша по опущенной голове, ощущая под пальцами прохладные шелковые пряди.

– Эй, малыш, – зову его.

Поднимает голову, смотрит на меня влажными огромными глазами. А мне вдруг становится легче. Ощущение вселенского одиночества отступает на второй план. Я больше не чувствую себя космическим мусором, обреченным целую вечность бесполезно нестись по орбите.

– Может, хочешь есть? – я достаю из кармана очередную галету и разрываю упаковку.

Морлок несколько секунд смотрит на еду в моей руке, а потом вынимает галету из моих пальцев и певуче выговаривает:

– Ио.

Он только что назвал мне свое имя?