Самодостаточность сырьевой базы, которая была отличительной особенностью США после Второй мировой войны, закончилась. Ту феноменальную волну промышленного производства, которая помогла обеспечить войска союзников во время Второй мировой войны, нельзя было обеспечить только местными источниками сырья.
Соединенным Штатам пришлось импортировать нефть, железную руду, бокситы, медь, марганец и никель. Нужда в нефти означала доминирование в соответствующей части Латинской Америки, Ближнего Востока и Нигерии; железную руду получали из других частей Латинской Америки и Западной Африки, а остальные минералы из Канады, Австралии и Южной Африки.
Политика и экономика стали переплетаться еще больше. Нужда в сырье означала все большую и большую политическую интервенцию. Перевороты и местные войны, создание военных баз США, связи с олигархами в Венесуэле, генералами в Бразилии и Чили и кланом аль-Сауд в Саудовской Аравии стали простейшими путями борьбы против коммунистического врага и защиты экономики США. Эта стратегия не всегда срабатывала так, как предполагали США. Китайские коммунисты в октябре 1949 года захватили страну; революционный подъем в Корее привел к американской интервенции, разделению полуострова и тяжелой войне, которая стоила огромных жертв и создала тупиковую ситуацию. Диктатура мафиозных групп на Кубе была разгромлена партизанскими армиями Фиделя Кастро и Че Гевары в 1959 году; вьетнамцы отказались капитулировать и в конечном итоге, после пятнадцатилетней войны, в апреле 1975 года разгромили Соединенные Штаты.
Роль мирового жандарма, взятая на себя Соединенными Штатами после Второй мировой войны, должна была оказывать влияние в основном на местном уровне. США создали перманентно развивающуюся экономику гонки вооружений, которая стимулировала развитие тяжелой промышленности и поощряла исследования в области электроники, самолетостроения, химии и космоса. Эта промышленность производила товары, единственным покупателем которых было американское государство. Ничего нельзя было поставлять в другие части мира без санкции государства. Экономические достоинства этой модели очевидны. Индустрия вооружений создает стабильный сектор, на который не влияют экономические флуктуации. Это помогает смягчить удар во время экономических спадов, которые стали характерной особенностью капитализма, и защитить экономику от катастрофических кризисов, подобных Великой депрессии. Всем монополиям в оборонной промышленности гарантируется, таким образом, автоматическая прибыль, значит подрядчики будут делать все возможное, чтобы защитить свои инвестиции. Развивается симбиоз между оборонной промышленностью, высшим офицерским корпусом внутри вооруженных сил и политиками, ведущий к образованию прочных связей.
Этот процесс, безусловно, опасен для демократии, и первое предупреждение о том было получено от еще одного знаменитого генерала. В отличие от Батлера, он не был радикалом, он был избранным президентом Соединенных Штатов от республиканцев. Дуайт Дейвид Эйзенхауэр в своем прощальном обращении к нации 17 января 1961 года предостерег страну:
«Сейчас мы уже на десять лет перешагнули середину века, который стал свидетелем четырех крупных войн между великими нациями. Три из них затронули нашу собственную страну. Несмотря на эти войны, Америка сегодня самая сильная, влиятельная и самая продуктивная страна в мире. Заслуженно гордясь своим превосходством, мы уже осознаем, что лидерство и престиж Америки зависят не только от нашего не имеющего себе равных материального прогресса, наших богатств и военной силы, но и от того, как мы используем нашу мощь во имя мира во всем мире.
До начала самого последнего мирового конфликта Соединенные Штаты не имели индустрии вооружений. Американские производители плужных лемехов умели, когда ситуация того требовала, ковать и мечи. Но теперь мы не можем больше рисковать, рассчитывая на импровизированную национальную оборону; мы были вынуждены создать постоянную индустрию вооружений огромного масштаба. Добавим, что три с половиной миллиона мужчин и женщин заняты работой в военных учреждениях. Мы ежегодно тратим на военную безопасность страны больше, чем получают доходов все корпорации Соединенных Штатов.
Такое сочетание громадного штата военных и крупной индустрии вооружений — новый для американцев опыт. Его влияние — экономическое, политическое, даже духовное — ощущается в каждом большом городе, каждом законодательном органе каждого штата, в каждой конторе федерального правительства. Мы признаем настоятельную потребность в таком развитии. Однако мы не должны недопонимать его серьезного значения. В правительственных комитетах мы не должны допускать, чтобы военно-промышленный комплекс, ни намеренно, ни нечаянно, приобретал необоснованное влияние. Возможность его гибельного возвышения на месте выбранной власти существует и будет существовать.
Мы никогда не должны позволять, чтобы это поставило под угрозу наши свободы или демократию. Мы не должны ничего принимать на веру. Только бдительные и хорошо осведомленные граждане могут подчинить надлежащие ячейки гигантского индустриального и военного машинного парка обороны нашим мирным методам и целям, так, чтобы могли процветать безопасность и свобода».
И «бдительные и осведомленные граждане» действительно появились несколькими годами позже, во время войны во Вьетнаме, и добились гораздо большего, чем организованное антивоенное движение. Когда сенатор Уильям Фулбрайт проводил в сенате слушания об этой войне, они регулярно транслировались по американским теле- и радиоканалам. Это дало возможность бдительным гражданам стать еще и осведомленными. Они бросили вызов фантазиям своих генералов, отвергли ложь, сфабрикованную их лидерами, а затем заставили их прекратить войну. Это был звездный час американской демократии. Многих военных, которые вернулись с этой войны домой, она искалечила, но они начали думать самостоятельно, совсем как генерал Смидли Батлер за тридцать лет до того[139]. Но этот отказ от империалистического фундаментализма не родился в одну ночь. Он созревал пять лет. Это случилось потому, что вьетнамцы продолжали бороться, они отказались терпеть поражение, несмотря на все жестокости, которым подвергались. С 1966 года империалистический фундаментализм использовал против вьетнамцев химическое оружие. Массовые казни гражданского населения всегда были составной частью военной стратегии США. Использование дефолиантов, гербицидов, ядовитых газов превратило большую часть сельской местности в марсианский пейзаж. Целые области стали некультивируемыми и остаются такими по сей день[140]. Несмотря на все это, вьетнамцы отказались сдаваться. Именно знание об этом привело тех, кого призывали на эту войну, кто сражался на ней и кто терял на ней друзей и родственников, к тому, чтобы задаться вопросом о мотивах и эффективности этой войны и настаивать на том, чтобы ей был положен конец. Лидеры США отказались уступить. Никсон и Киссинджер распространили эту войну сначала на Лаос, а затем на Камбоджу, надеясь изолировать вьетнамцев. Им это не удалось. Тем не менее бомбардировки Камбоджи создали условия для победы фанатичного ультрапатриота Пол Пота. Поскольку он также выступал против вьетнамцев, западные державы тайно поддерживали его в течение многих лет и игнорировали его преступления.
Победа вьетнамцев в апреле 1975 году вызвала волну эйфории на всех четырех континентах. В Южной Африке, Центральной Америке и на Иберийском полуострове настроение было революционным.
Победа сандинистов в Никарагуа в 1979 году стала тяжелым ударом для Вашингтона, который поддерживал диктатуру Сомосы поставками оружия. Освободительная борьба против колониального правления создала новые возможности в Анголе и Мозамбике.
Однако фундаменталисты в Вашингтоне были полны решимости остановить этот процесс. В Африке они сотрудничали с руководством ЮАР, которое послало свою армию в Анголу. Ангольское руководство обратилось к Кубе, которая отправила свои войска на помощь новому режиму. Этих солдат перевозили на советских самолетах и вооружали советским оружием. Постепенно южноафриканцы были вытеснены. В Южной Африке Африканский Национальный Конгресс (АНК) проводил кампанию т. н. «селективного» терроризма против ключевых военных и экономических целей. В Никарагуа Соединенные Штаты вооружили контрас и значительно преуспели в попытках дестабилизировать страну и сделать ее неуправляемой. Через четырнадцать лет после того, как Соединенные Штаты потерпели первое за свою историю реальное поражение, пала Берлинская стена и распался Советский Союз. «Холодная война» внезапно кончилась, но не с шумом, а с писком. Варшавский договор прекратил свое существование. Это было неожиданно. Причина была внутренней: политическое и экономическое банкротство бюрократической элиты, которая управляла Советским Союзом. Последний советский лидер Михаил Горбачев явно не рассчитывал на такой исход. Он хотел провести реформы на всех уровнях. Он был готов создать безъядерную зону от Атлантики до Урала и надеялся на переход от государственной экономики к экономике смешанного типа по модели европейской социал-демократии 1950-х годов, рассчитывая, что Запад поможет России в этом процессе. Он питал фатальные иллюзии в отношении Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Они позволили его свергнуть. Что же произошло? В своем эссе историк Георгий Дерлугян, бывший советский гражданин, а ныне житель Чикаго, который был свидетелем этого процесса, пролил свет на этот вопрос:
