Черт с ней, с красотой, подумал я, прекратите убийства. Знал ли конгрессмен или внимавшие ему бородачи о бурном прошлом Кашмира — как исламском, так и неисламском? Знали ли они, что правители династии Великих Моголов при строительстве империи никогда не считали религию краеугольным камнем? Знали ли они о сильных женщинах, которые боролись с правителями в прошлом, или о том, почему Кашмир был продан Ост-Индской компанией местному правителю за жалкие гроши? И почему все это так плохо кончилось? Могли ли бородачи представить себе, что Империя начнет интервенцию в Шринагар и превратит его в Сараево, оккупированное войсками западных стран, в то время как Индия и Китай спокойно будут наблюдать за этим со стороны? Верят ли они в то, что в один прекрасный день «религиозный» Пакистан применит ядерные ракеты, чтобы освободить их?

«Все здания в Кашмире деревянные, — писал в своих мемуарах могольский император Джахангир в марте 1622 года. — Их делают двух-, трех- и четырехэтажными и покрывают земляными крышами, сажают луковицы черных тюльпанов, которые цветут год за годом с приходом весны, и это необычайно красиво. Эта традиция является особенностью народа Кашмира. В этом году в садах дворца и на крыше самой большой мечети тюльпаны цвели просто роскошно…» Описывая озера и водопады, розы, ирисы и жасмин, он называет эту долину «страницей, которую нарисовал карандашом созидания художник судьбы».

Первые мусульманские завоеватели вторглись в Кашмир в VIII веке и потерпели поражение от гималайцев. Воины пророка решили, что спуститься по южным склонам гор в долину невозможно. Победу они одержали через пять веков, в результате дворцового переворота. Буддистский вождь Ринчана из соседнего Ладакха, который и осуществил этот переворот, искал убежища в Кашмире, он принял ислам под руководством некоего суфия с приятно звучащим именем Бюль-Бюль («Соловей») Шах. От обращения в ислам Ринчаны никому не стало бы ни жарко, ни холодно, не будь турецких наемников, из которых состояла элитная гвардия правителя, преданность которых только возросла, поскольку их господин стал их братом по вере. Однако они поклялись подчиняться только самому правителю, а не его преемникам, так что, когда Ринчана умер, власть захватил лидер наемников Шax Мир и основал первую мусульманскую династию, правившую Кашмиром семьсот лет.

На население, однако, повлиять было нелегко, и, несмотря на политику насильственного обращения, большинство кашмирцев приняли ислам только на исходе XV века, когда подходило к концу правление Зайн-аль-Абидина. Фактически, правитель Зайн-аль-Абидин в порыве вдохновения положил конец насильственному обращению индийцев и издал декрет, что те, кого обратили в ислам силой, могут вернуться к собственной вере. Он даже давал индийцам субсидии, предоставив им возможность вновь отстроить храмы, которые были разрушены во времена их отцов. Различным этническим и религиозным группам все-таки не разрешалось вступать в смешанные браки, но они научились мирно жить бок о бок друг с другом. Зайн-аль-Абидин организовывал поездки в Иран и Центральную Азию, чтобы его подданные могли обучиться переплетению книг и резьбе по дереву, а также ковроткачеству и изготовлению шалей. Отсюда берет начало производство знаменитых кашмирских шалей. К концу его правления большинство населения добровольно перешло в ислам, и количественное соотношение мусульман и немусульман с тех пор остается практически постоянным — 85 к 15.

После смерти Зайн-эль-Абидина династия пришла в упадок. Несмотря на преемственность, негодные правители и бесконечные интриги знати проложили дорогу новым завоеваниям. В конечном итоге могольское завоевание в конце XVI века, вероятно, было воспринято большинством людей с облегчением. Землевладельцев и их слуг сменили представители государственной администрации империи Великих Моголов, которые управляли страной гораздо эффективнее. Они реорганизовали торговлю, производство шалей и сельское хозяйство страны. С другой стороны, оставшиеся без местных покровителей кашмирские поэты, живописцы и писцы покинули долину в поисках должностей при дворах императоров из династии Великих Моголов в Дели и Лахоре, и центр культурной жизни страны переместился туда.

Это было тем более печально, что совпало с расцветом кашмирской культуры. Зуни, жена султана Юсуфа, была крестьянкой из селения Цандагар, некий мистик-суфий был очарован ее голосом. Под его руководством она выучила персидский язык и начала писать собственные песни. Проходя однажды по полям со своей свитой, Юсуф-шах, услышав ее голос, также был поражен. Он взял ее ко двору и предпочел многим другим. Итак, Зуни вошла во дворец как королева и взяла себе имя Хабба Хатун («Любимая женщина»). Она писала:

Хабба Хатун придала кашмирскому языку литературную форму и поощряла синтез персидских и индийских музыкальных стилей. Она ввела моду для женщин носить множество украшений и возродила черкесский обычай татуировать лицо и руки специальными красками и порошками. Священники были в ярости, они видели в Зуни создание Иблиса, или Сатаны, кроме того, она общалась с богохульным распущенным суфием. Однако пока Юсуф-шах оставался на троне, Хабба Хатун была неприкасаема. Она насмехалась над претензиями духовенства, защищала мистические течения в исламе и сама сравнивала себя с цветком, который цветет на плодородной почве и которой нельзя вырвать с корнем.

Хабба Хатун была королевой, когда в 1583 году император из династии Великих Моголов Акбар послал своего любимого генерала захватить королевство Кашмир. Никакого сражения не было: Юсуф-шах поскакал в военный лагерь моголов и капитулировал без борьбы, потребовав для себя только права сохранить трон и чеканить монету со своим изображением. Вместо этого его арестовали и отправили в изгнание. Кашмирская знать, разозленная предательством Юсуф-шаха, посадила на трон его сына Якуб-шаха, но тот был слабым и несдержанным молодым человеком. Он поссорил суннитское и шиитское духовенство, а вскоре Акбар прислал крупный экспедиционный корпус, Который летом 1588 года взял Кашмир. Осенью император Акбар сам явился посмотреть на знаменитые цвета долины.

После того как Акбар отправил мужа Хаббы Хатун в изгнание, ее жизнь круто изменилась. В отличие от двух сильных королев X века, Суганды и Диды, которые поднялись на трон в качестве регентш, Хаббу Хатун выгнали из дворца. Сначала она нашла убежище у суфия, а со временем начала ходить из селения в селение и пела свои песни; в ее голосе зазвучала меланхолия угнетенного народа. Нет никаких данных о том, когда и где она умерла, однако в середине прошлого столетия была обнаружена могила, которая считается местом ее успокоения, — но женщины, оплакивающие исчезновение молодых мужчин, убитых индийской армией или «добровольцами», которые ведут «священный джихад», до сих пор поют песни на ее стихи: