А потом Джастин, даже не взглянув на меня, уходит в ванную. Мы с Майклом выпроваживаем гостей. А он так и не появляется.
- Прибраться нужно, - говорит Майкл, оглядывая перевернутую вверх дном квартиру.
- Да ну, пошли лучше в «Вуди».
- Что? А извиниться перед Джастином ты не собираешься?
- За что это? Он сказал, я могу всем тут пользоваться.
Он ничего мне не отвечает, и мы уходим. Майкл, наверно, до смерти рад, что не придется сталкиваться лицом к лицу с Джастином. Зато в «Вуди» он тут же рассказывает обо всем Эммету и Тэду.
- Мм, позвольте мне внести ясность, - говорит Тэд. - Парень дал тебе ключ от лофта, а ты, в благодарность, сжирал всю его еду и гадил в квартире? А когда и это наскучило, привел кучу школьных приятелей и окончательно все разнес? Да за что же ты так с беднягой?
- Никто ничего не разнес. Ну, не сильно. И Джастин не против.
- Знаешь, в чем твоя проблема, Брайан? – торжественно вопрошает Эммет.
- Уверен, ты непременно мне об этом поведаешь, - отвечаю, демонстративно разглядывая парня у бара. Пусть знают, что мне плевать, что Эммет там думает.
- Ты не умеешь ценить хорошее.
И я смеюсь.
- О нет, я отлично умею ценить хорошее, - говорю я и направляюсь прямиком к тому парню, чтобы все поняли, что я имею в виду.
Парень кстати вовсе не против прогуляться со мной в туалет.
А эти придурки все равно ничего не понимают.
И вот на следующий день мне реально везет. Я теперь иногда хожу в качалку на Либерти-авеню – с тех пор, как мы купили клубные карты, чтобы сделать фотографии для кампании «Браун Атлетикс». Там отлично можно цеплять парней, а в парной творятся вещи почище задней комнаты «Вавилона». К тому же, раньше я никогда не мог позволить себе купить абонемент в зал. Приходилось просто приседать и отжиматься у себя в комнате.
И вот сегодня в тренажерку приходит Джастин. Он меня не видит, и я намеренно стараюсь держаться в тени. А когда понимаю, что он скоро закончит, цепляю парня, которого чуть раньше успел закадрить, и говорю ему, что знаю место получше, чем парная. Он радостно ухмыляется, и вот мы уже идем вместе в лофт.
Джастин приходит через двадцать минут после нас, а мы как раз вовсю трахаемся. Я уж начал было беспокоиться, что он опоздает, но нет, явился как раз вовремя. Ему, наверно, ужасно нравится смотреть, как я трахаю других. В задних комнатах глаз с меня не сводил, и сейчас оторваться не может. Думаю, у него куда более извращенные вкусы, чем он готов признать.
Парень до самого оргазма его и не замечает. А потом вроде слегка смущается, торопливо натягивает одежду и выскальзывает за дверь. Надеваю джинсы, огибаю диван и облокачиваюсь на него. Посмотрим, сможет ли Джастин устоять, когда я практически напоказ выставляю свое оснащение.
Вижу, как он собирается с силами, чтобы на меня наорать. Много же времени ему потребовалось. Ну, сейчас начнется:
Отдай мне ключ и убирайся. Чтоб я никогда тебя больше тут не видел. Ты исчадье ада!
Или, может, кое-что другое, не менее скучное:
Я люблю тебя. За что ты меня так ранишь? Как ты можешь?
У меня на оба варианта заготовлены ответы. Но когда он заговаривает о правилах, я едва могу подобрать ехидные ремарки.
Меня страшно выбешивает, что он пытается меня воспитывать. Он мне не отец и не бойфренд. Правда, приходится признать, что квартира его и, наверно, он имеет право указывать мне, что здесь делать, а что не делать. В конце концов, он ведь за все это платит. Но мне все равно ужасно хочется просто швырнуть ему в лицо ключ и покончить со всем этим. Не нужны мне в жизни новые правила.
А потом он говорит:
- Я забыл, что ты вырос с волками.
И меня всего переворачивает. Я знаю, это просто выражение. Он не о моих родителях говорил – хотя и попал прямо в точку. Он имел в виду только, что я перешел всякие границы. И голос у него такой, что я замираю на месте и прислушиваюсь. Он… не злой, не разочарованный, не жалостливый… просто пустой. Как будто он очень-очень сильно от меня устал.
И вот он снова уходит в ванную, будто просто не может больше со мной в одной комнате находиться. А я не знаю, что делать. Может, я, правда, зашел слишком далеко? Но он, блядь, проявлял такие чудеса терпения, что мне приходилось давить все сильнее и сильнее, чтобы добиться хоть какой-то реакции. Ну вот, теперь я ее добился, и что теперь? Он не орет на меня, не обвиняет, не выбрасывает вон из квартиры. Просто показывает, что дальше – предел.
Я беру в кухне пару бумажных полотенец, вытираю сперму с дивана и выбрасываю в мусор презерватив. Хорошо, что диван у Джастина кожаный. Мы и раньше много раз с него сперму вытирали.
Потом я иду в ванную. Вхожу, и у меня что-то обрывается в животе. Джастин сидит на полу, в душе, и по нему стекает вода. Колени подтянуты к груди, голова откинута, и глаза закрыты.
Я открываю дверь, а он вздрагивает и пытается подняться, будто я его напугал. Глаза у него красные – это, наверно, потому, что он столько в душе просидел. Я подхожу ближе, медленно наклоняюсь и целую его. Почти жду, что он меня оттолкнет, но он не отталкивает, конечно. Ни один гей в мире не способен меня оттолкнуть.
И я снова его целую – медленно и глубоко. И обхватываю руками, чтобы быть ближе. Целовать Джастина – это что-то необыкновенное, но сейчас этого недостаточно. И я скольжу губами по подбородку, по шее, к груди, все ниже и ниже, пока мне не приходится встать на колени. Он смотрит на меня сверху вниз, очень серьезно. А я начинаю ему отсасывать, и он просто откидывает голову назад и закрывает глаза от наслаждения.
Я поднимаюсь с колен, и он целует меня. Но, когда тянется оказать мне ответную услугу, я только крепче обнимаю его, качаю головой и говорю: