В эту ночь я трахаюсь в задней комнате больше, чем когда-либо раньше. Потому что могу. И еще потому, что это и значит быть педиком. Не помню, сколько я выпил, к счастью, парни, что ко мне клеятся, всегда готовы меня угостить. И домой не иду, пока утро не настает, и народ не начинает расходиться.

И уже дома вдруг понимаю, что как-то не учел того, что придется иметь дело с Джеком. Он ждет меня в кресле и, к счастью, слишком пьян, чтобы быстро вскочить на ноги. А, может, он просто спал, утро ведь уже. Всю неделю они с матерью прикидывались, будто ничего не случилось. И я вроде как надеялся, что то, что произошло, заставит его теперь держаться от меня подальше. За год я вырос с ним почти вровень, и если б я только так его не боялся, я бы его поборол, как тех здоровенных парней в школе. Но когда он наступает на меня, я снова становлюсь маленьким мальчиком. Вот как сейчас.

Блядь, я должен был догадаться, что, стоит ему напиться, и он решит отыграться за случившееся. Я отступаю, пока не упираюсь спиной в дверь. Запереть замок я не успел, так что я вываливаюсь из дома и несусь вниз по улице. Он не побежит меня ловить. Во-первых, слишком пьян. А во-вторых, - как же, что соседи подумают! Мы ведь такая респектабельная семья. Ходим в церковь и все такое.

Ну и что теперь? Мне снова некуда податься. Не вернусь я к Джастину. Ни при каких раскладах. У меня есть немного денег, но их лучше приберечь, пока Дебби не приедет и не обналичит для меня чеки. Так что в отель я пойти не могу. К Тэду? К Эммету? Еще хуже, чем к Джастину. Сижу на скамейке в парке и на восходе вдруг вспоминаю про таблетки, что купил прошлой ночью у Аниты. Нас с ней познакомил Вик, когда приезжал сюда в прошлом году на пасху. Он сказал, у нее можно покупать.

И все вроде как немного налаживается. Жизнь, какой бы дерьмовой она ни была, под кайфом всегда кажется лучше. Когда же я, наконец, свалю отсюда и стану сам себе хозяином? Я ни разу не оглянусь назад, вот ни единого!

В восемь утра я иду в кафе и заказываю завтрак, но через пару часов мне там становится скучно. И я принимаю еще одну таблетку. Я так устал, просто с ног валюсь, и ужасно хочу спать. Пару часов я просто слоняюсь по улицам, и вдруг обнаруживаю, что дошел до Тремонт-стрит. Хватит с меня этого говна! Пойду соблазню Джастина, и он разрешит мне у него поспать. Это ничем не хуже, чем давать вышибалам из «Вавилона» у меня отсосать, чтоб нас пустили в клуб бесплатно. Просто сделка. Это не значит, что Джастин победил, или что он мне нужен. Мне бы только поспать.

Он сегодня какой-то не такой. Не в костюме, зато в классной рубашке и классических брюках. Такой красивый. Захожу, прижимаю его к двери и целую. Даже усталость отступает. Перспектива потрахаться всегда бодрит. А потом он говорит, что не один. О, ясно. Можно было догадаться. Конечно, с чего бы? Не станет же он сидеть и ждать, когда я появлюсь. Ладно, можно и втроем. Я так делал уже. Однажды. Может быть весело.

А следующие его слова меня как током бьют. Его мать? Я отскакиваю, молясь, чтобы она уже знала, что он гей. Потому что я вовсе не собирался разрушить на хуй всю его жизнь. Она приглашает меня на бранч – кто, блядь, вообще ходит на бранч? – и я отлично понимаю, что Джастин этого не допустит. Не знаю, она вообще как, серьезно, или просто из вежливости? Блядь! Сейчас Джастин меня выставит. Тут же его мать. Конечно, он меня выставит. Не может он меня с ней знакомить. Я уж точно не тот человек, которого рад будешь представить матери.

И вдруг ему каким-то образом удается выпроводить ее за дверь. Блядь, меня совсем унесло. Я сплю, наверно. Успеть бы добраться до дивана, пока не отключусь.

Просыпаюсь только к вечеру и озираюсь в испуге, не сразу понимая, где я. Чувствую запах пиццы, и страх сразу рассеивается. Я лежу на Джастиновом диване, укрытый одеялом. Не то что бы я выспался, но сил на вечер хватит.

Потом я вдруг вспоминаю, что здесь была его мать. Он, наверно, страшно злится на меня. Не хочу даже думать, что сказала бы моя мать, если бы увидела, как я целуюсь с парнем. Но вот он подходит, протягивает мне тарелку с куском пиццы и стакан содовой и ждет, когда я поднимусь. А потом садится рядом. Ничего не спрашивает, ни о чем не говорит, просто молча смотрит телевизор.

- Твоя мама как, нормально? – наконец, спрашиваю я, потому что в этот раз тишина меня почему-то угнетает.

- Переживет. Она знает, что я гей.

Спасибо, блядь, господи!

Ем свою пиццу, чувствуя, как по телу медленно разливается сытость. Хорошая еда, хорошая компания, есть, где поспать, и никто не достает. Я могу к этому привыкнуть. И тут сердце у меня замирает. Привыкнуть? Какого хуя? Никогда нигде и ни с кем нельзя расслабляться! Слишком опасно полагаться на кого-то, кроме себя. Так вот это всегда и начинается: привыкаешь – и тебе конец. Что вообще я здесь делаю вторые выходные подряд? И после всего, что было на неделе? Я что, забыл, что это парень, который меня стыдится и пачкает штаны от страха, что кто-то про нас узнает?

Я же презираю его! Все это – я гей, но не выставляю этого напоказ – просто жалкая хуйня! Будь Майкл дома, меня бы тут не было. Если бы у него не было отдельной квартиры, где мне можно зависнуть, я бы и не посмотрел на него во второй раз. Это просто удобно – вот и все. Бесплатная еда, теплая постель и всегда готовый член. Вот почему я здесь, никаких других причин.

Покончив с пиццей, говорю:

- Пойду в душ.

- Хорошо, - он не отрывает взгляд от телевизора.

- Пошли со мной. Хочу, чтоб ты мне отсосал.

Он так резко вздергивает голову, словно раньше никто никогда не просил его отсосать. Киваю в сторону ванной, иду вперед и включаю душ. Очень скоро он поймет, что это только трах. Не хочу, чтобы он думал, будто я к нему что-то испытываю. Я уже понял, что он из тех, кто ищет отношений. Так что, если у него появились какие-нибудь там идеи на мой счет, задавим их в зародыше.

Он появляется минуту спустя и не протестует, когда я толкаю его вниз, на колени, и грубо трахаю в рот. Вот что меня в нем поражает. Он на вид такой зажатый. Мне пришлось всему его учить – от римминга до траха в общественном туалете. Но, когда мы трахаемся, он в процессе полностью раскрепощается. Позволяет делать с собой все, что угодно, и наслаждается этим, как никто другой. Вроде как все это для него в удовольствие.