А потом появился он. И одного раза вдруг оказалось недостаточно, совершенно недостаточно. И я до сих пор не могу понять, почему так. Потом я оказался его интерном. Казалось бы, любому очевидно, что мы должны были сделать. Ведь если бы кто пронюхал, чем мы занимаемся, нам обоим пришел бы пиздец. Ну так и какой выход? Перестать этим заниматься, нет? Он это понимал, я это понимал. И что мы сделали? Именно то, чего делать было никак нельзя. И где же смысл?
Потом он начал меня приручать. Сначала предложил мне самого себя, потом - место, где можно зависнуть. Я понимал, что он затягивает меня в свои сети, понимал, что нужно твердо сказать «нет», потому что все, что выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, на самом деле никогда ею и не является. Так и что же я сделал? Прямо противоположное тому, что должен был. Я принял ключ и практически поселился в лофте. И поначалу все еще было терпимо – просто свободная хата, ничего такого. А потом все постепенно превратилось в нечто совершенно другое. А я знал, что так будет, и ничего вовремя не пресек. И каждое утро говорил себе – подумаешь, еще один день погоды не сделает. А потом дни превратились в месяцы.
Потом был Нью-Йорк. И настал полный пиздец. Я вовсе не такой неблагодарный, каким меня все считают. Если я этого не показываю, это не значит, что я не ценю, когда люди хорошо со мной обходятся. Но в то же время, если я не могу сразу распознать скрытых мотивов такого обращения, это не значит, что их нет. Они всегда есть! Но что бы там ни замыслил себе Джастин, оборачивалось это только тем, что он всегда был ко мне добр. И на один краткий миг – всего лишь на уикенд – ему удалось добиться такого, чего никому никогда не удавалось. Удалось заставить меня забыть, кто я есть. И как же я ему отплатил? Едва его не прикончил и проебал единственное, что он в жизни любил, - его живопись.
И вот, что больше всего меня мучает, - он ничего не помнит. Я спрашивал, и он сказал, что последнее его отчетливое воспоминание – это вечер пятницы. А затем в голове все путается. Но вечер пятницы, каким бы классным и теплым он ни был, не идет ни в какое сравнение с тем, что случилось потом. И я не могу ни задуматься – может, на то, что он ничего не помнит, есть причина? Может, его подсознание спрятало от него эти воспоминания? И если да, то почему? А вдруг, когда я дал ему именно то, чего он всегда хотел, он внезапно понял, что это ему не нужно? Или, может, никогда ничего подобного и не желал, а я просто не так его понял? Или это судьба – или кто там еще – меня наказывает? Или – поменьше пафоса! – я сам все это себе придумал, навоображал того, чего не было? В общем, когда он попытался осторожно расспросить меня о том, что произошло в Нью-Йорке, я просто съехал с темы.
Но, как бы там ни было, я всегда плачу по счетам. Мне невыносимо думать, что я кому-то что-то задолжал. Должны ли мне там что-то другие, мне наплевать, и никакой отдачи я от них не жду. Но сам в долгу оставаться никак не могу. И жить, зная, что кому-то задолжал, тоже. Но чем можно расплатиться за то, что сломал человеку жизнь? Я не знал, и потому снова брал у Джастина больше, чем отдавал. Жил в его лофте. Каждую ночь ходил в больницу, чтобы посмотреть на него и набраться сил. Он был совершенно разбит и очень болен, а я смотрел на него, и мне становилось лучше. Это дико, с какой стороны не посмотри!
И еще я всегда знал, что, как только он вернется, мне нужно будет уйти. Не могу я больше все время у него только брать. Это не честно! А он вернулся и попросил меня к нему переехать. И я согласился. Конечно, ведь я стольким был ему обязан! Разве не должен был я приложить все силы, чтобы облегчить ему жизнь? Конечно же, я только себя обманывал. Вовсе не для него я все это делал. А для себя. Потому что я – эгоист. Он ведь помог мне избавиться от кошмаров. Передать не могу, какое это было облегчение! Он-то думал, это я для него стараюсь, хожу везде вместе с ним… А это тоже было для меня. Это я не находил себе места, стоило ему пропасть из поля зрения. И он продолжал меня кормить и поить. Блядь, да он мне машину отдал!
Нескоро же мне удается осознать, что ни одному из нас я таким поведением добра не делаю. Он все больше и больше ко мне привыкает, обманывает себя, что у нас с ним великая любовь. А я все больше и больше привыкаю к нему, стараясь не думать, что так не будет продолжаться вечно.
Я никогда и ни с кем не хотел отношений. Отношения – это одна сплошная ложь. Всегда. Даже между людьми, ничуть не похожими на моих злобных ненавидящих друг друга предков. Взять хоть ребят в школе. Все со всеми встречаются и партнеров меняют, как перчатки. Ясно же, что никакими нежными чувствами там и не пахнет. Классный парень мутит с клевой девчонкой, потому что вместе они прикольно смотрятся. И статус в глазах однокашников повышается! Потом он или она, или оба сразу, находят кого-нибудь покруче, или просто западают на кого-то новенького, - и все, прошла любовь. Так и зачем тогда заморачиваться? Трахай себе на здоровье всех, кого хочется, а с остальными просто дружи. Понятно, девчонки на такое не поведутся, вот парням и приходится разыгрывать всю эту романтическую херню, чтобы залезть к ним под юбки. Но педики умнее. Трахают того, кто понравился, и переходят к следующему. Никто никому не врет, никто никого не ранит. А для всего остального есть друзья.
У меня никогда не было много друзей. На самом деле, Майкл – мой первый друг за всю жизнь. Мне всегда было, с кем потусить, но ни с кем я никогда не сходился близко. А с Майклом получилось иначе. У меня впервые появился человек, который со мной хотел быть больше, чем с кем бы то ни было еще. Сначала мне это казалось странным, навязчивым каким-то, может, даже давящим. А потом я привык, и все стало хорошо. И к тому же у Майкла была Дебби, которая пускала меня отсидеться у них и не задавала вопросов.
Когда всем вокруг стало очевидно, что мы с Майклом геи, в школе от нас все отвернулись. Девчонки потеряли к нам интерес, как только поняли, что ловить с нами нечего. А парни принялись на нас нападать. Поначалу приходилось много драться, но потом все как-то улеглось. Для меня. Для Майки-то не очень.
Я, наверное, всегда знал, что Майки на меня запал. Поначалу это было приятно, ну и я думал, он скоро это перерастет. Куда там! И тогда я научился с этим жить. Он никогда ничего мне не говорил, а я делал вид, что ничего странного не замечаю. И все было ОК. К тому времени я очень уже к Майки привязался. Наверное, он был единственным человеком, которого я любил. Если бы он только мог относиться ко мне так же, как я к нему, - вот это была бы жизнь! Мы бы с ним так отрывались! Всю Либерти-авеню перетрахали бы вместе!
А так мне приходится очень осторожно с ним управляться. Потому что, в отличие от меня, у Майкла есть и другие друзья. Как минимум, Тэд и Эммет, хоть я и знаю, что он бы по свистку их ради меня бросил. Но я не могу перестать думать, что случится, если однажды он меня разлюбит. Станет ли он в итоге чувствовать ко мне то же, что я к нему? Или поймет, наконец, какой я ублюдок, и вычеркнет меня из своей жизни?
