Куда сложнее понять, как ей удалось не только окончить школу и получить аттестат, но и поступить в университет в Тронхейме на социальную антропологию дробь общественные отношения, и отучиться все положенные годы, и окончить учебу магистром и с результатами достаточно хорошими, чтобы «Статойл», норвежский аналог «Газпрома», предлагал ей практику с дальнейшими карьерными перспективами. Потому что на всё это Мария не имела никакого права. Ведь ее родителям снова отказали, и семья Саламовых-Бидзикоевых снова перешла на нелегальное положение. А Норвегия – страна, конечно, демократическая, но еще и бюрократическая, тут даже налоговые декларации каждого гражданина во всеобщем доступе, и как «человек, которого нет» может успешно получить среднее и высшее образование, решительно не ясно. Этот вопрос, кстати, особенно занимает участников русскоязычных форумов в Норвегии и вообще в Европе. Разумеется, я спрашиваю ее об этом.

– Думаю, мне просто повезло, – говорит она. – Директор моей школы знал, что не должен давать мне аттестат… Но он сказал, что поможет мне. И помог, но я, когда подавала документы в университет, этого еще не знала – документы подаются весной, а аттестат вручают летом… Я вообще-то всерьез не верила, что поступить у меня получится. И документы в Тронхейм подала по сугубо романтической причине: туда после армии собирался мальчик, в которого я была влюблена в школе. Но я получила аттестат и поступила, и в университете никто ни разу не озаботился моим статусом – они знали, что я иммигрант, и у меня есть проблемы, и я стараюсь их решить, – и этого им было достаточно. Выдали мне студенческий билет и учили.

– И что, – не верю я, – ты ни разу не столкнулась с необходимостью предъявить паспорт или что-то, его заменяющее?

– Ну, – говорит Мария, – когда я окончила университет, мне отправили диплом по почте. И чтобы его забрать, нужно было предъявлять паспорт. Я сказала на почте, что его забыла. И ушла. Через две недели диплом отправили обратно в университет. И я получила его там.

– Ну хорошо, – всё еще не верю я, – но ты ведь не могла завести счет в банке? Кредитную карточку?.. В Норвегии ведь даже сим-карту не купишь без предъявления паспорта!

– Мобильный телефон, – улыбается она, – мне купили друзья, а я отдала им деньги. И если надо было что-то оплатить через банк, я поступала так же.

– Ладно, – я почти сдаюсь. – Но вот ты, скажем, заболела…

– Я не болела.

Я развожу руками.

– Когда у моего папы был инфаркт, – говорит Мария, – мы еще жили в лагере для иммигрантов. Там он получил всю необходимую помощь, ходил к врачу… Потом, когда мы стали нелегалами, мои родители пошли к этому врачу и всё ему рассказали. Мол, так и так, теперь по правилам вы не должны нас лечить… Но он сказал: к черту правила! А я действительно не болела. Правда, один раз сломала руку. Пришлось идти в больницу.

– И что?

– Ну, в Норвегии первую помощь обязаны оказывать всем… В общем, про документы меня никто не спросил.

Примерно об этом же неделю спустя, в Осло, мне будет говорить адвокат Марии Брюньольф Риснес. Мы будем пить кофе в его трехуровневой квартире в таунхаусе в тихом районе Тхуне, и Риснес будет убеждать меня: доверие, понимаешь, у нас в Норвегии очень многое основано на доверии. Личное пространство уважаемо, и если ты проявляешь себя как адекватный член общества, тебя так и воспринимают. Мария была более чем адекватной, хорошо училась, дружила со всеми, много работала волонтером – а о том, что у нее нет прав и социальных гарантий, что ей приходится зарабатывать уборкой чужих домов, она посторонним не очень-то рассказывала. Всё это Брюн Риснес будет объяснять мне на недурном русском, и когда я замечу: «А Мария не говорила мне, что вы знаете русский!» – пожмет плечами: «Ну, с ней-то мы всегда говорили по-норвежски!». А потом адвокат Риснес, у которого русская жена и шестилетняя дочка-билингв, сходит к книжной полке и покажет мне свою реликвию из тех времен, когда он жил в Петербурге и играл рок. Фотографию, где он стоит на сцене с гитарой и в алом пиджаке, а за плечо его обнимает Борис Гребенщиков.

Гребенщикова нет на плазменном экране, зато есть Леди Гага, идол нового глобального мира, где вроде бы стерты не только государственные границы, но и возрастные, расовые, национальные, гендерные заодно. Мы с Марией и Эйвиндом снова сидим в кафе – собственно, эти их нежеланные московские каникулы состоят из простых элементов: ночь в съемной квартире, марш-бросок по российским бюрократическим инстанциям, прогулка, кафе, прогулка, кафе. Сейчас была прогулка по Московскому зоопарку, где два норвежца, легальный и нелегальный, впервые видели живого белого медведя. На телефон Марии всё время приходят эсэмэски; телефон Эйвинда, не просто спутника жизни, но по совместительству пресс-секретаря, всё время звонит.

– Наши журналисты, – с ироничной ухмылкой жалуется-хвастается Эйвинд, – когда Марию депортировали, звонили вообще непрерывно. И всё время спрашивали меня: что, что вы будете делать в следующие пять минут?! В конце концов я стал отвечать: в следующие пять минут я буду говорить другим журналистам про свои планы на следующие пять минут!

– Мария, – спрашиваю я, – а как вышло, что ты решила написать книгу?

– Когда я окончила университет, – говорит она, – я окончательно перестала понимать, что мне делать. У меня были хорошие предложения работы, но я не могла пойти работать: ведь для этого нужны документы, паспорт, легальный статус – а всего этого у меня нет. У меня были отличные друзья, но моя жизнь всё время висела на волоске, каждый день меня могли поймать и пинком выгнать из страны. Я стала всерьез думать о том, чтобы купить фальшивые документы и зажить под чужим именем… Но это значило перестать быть собой, всю жизнь прожить во лжи… Этого я не хотела. Все предыдущие годы я каждый день искала верное решение. И так и не смогла его найти. Я была в отчаянии. И тут мой профессор антропологии посоветовал мне: почему бы тебе не превратить свою историю в книгу?

Вот оно, решение. Не шпионская жизнь под прикрытием чужого паспорта, нет – нечто прямо противоположное: максимальная публичность.

И она села и превратила свою историю в книгу.

Написала быстро: в дело пошли дневники, которые она вела, да и со стилем проблем не было – простой бесхитростный рассказ от первого лица, простыми недлинными фразами. Простые страхи и надежды: страх разъедающей зыбкости жизни вечного беглеца, надежда обрести вожделенную стабильность. Тоска иммигрантских лагерей. Неприкрытое восхищение новой родиной. Неприкрытое желание быть ее частью. Благодарность окружающим норвежцам, от преподавателей до работодателей, ни один из которых не обидел, не унизил, не сдал в полицию, хотя мог и даже был должен. Обида на норвежскую бюрократическую машину, для которой она, живой человек Мария, всего лишь абстрактный бумажный case.

Псевдоним она взяла претенциозный, да: Мария Амели. Но за этим, рассказывает она, личная драматическая история. Про сходство с героиней фильма Жёне сказал ей как-то хороший приятель. Который позже покончил с собой.

Контракт с издательством «Pax Forlag» был подписан быстро – возможно, еще и потому, что издатели по договору не платили безвестной нелегалке аванса (правда, потом подарили компьютер). Книга под названием «Ulovlig Norsk» («Незаконная норвежка») вышла к осени 2010-го. И вдруг оказалась чертовски успешна. История осетинской Золушки, которой холодная буква закона не дает быть простой трудящейся норвежской принцессой, прошла на ура – она попала в топ продаж, тираж допечатывали несколько раз (а в феврале-2011, судя по сайту издательства, допечатывают опять – ясное дело). Мария Амели стала знаменитостью. У нее брали интервью титульные газеты, про нее говорили по ТВ. Ее стали звать на выступления по всей стране. Популярный левый журнал «Ny Tid», закрепляя успех, выбрал ее «норвежкой года». Еще за пару дней до выхода книги она подала заявление на получение вида на жительство – первое самостоятельное в своей жизни. Все ее друзья, вспоминает она, не сомневались в успехе, не сомневался и адвокат – «ну просто потому, что это Норвегия!». Тогда же, осенью, Мария встретила Эйвинда – на каком-то окололитературном семинаре, где все пришедшие читали отрывки из дневников. Мария читала из собственной книжки. Эйвинду понравилось прочитанное, а про книжку он ничего не знал. Как же так, удивилась Мария, ты ведь работаешь в медиа? – а он просто не был в Норвегии всё то время, за которое оформилась ее литературная известность.