Сай закивал. Селевиния, вздохнув, вытащила из поясной сумки горсть молотых жуков и протянула мышонку:

— Ешь аккуратно, это последние.

Радостный малыш вгрызся в лакомство. Гюрза устало закрыла глаза, но долго отдыхать ей не дали — вернулся Иосиф. С ним пришла худенькая, щуплая домовая белая мышь в столь же белом халате.

— Я в мастерскую, — сказал ящер, кивнув на мышку. — За вами присмотрит Айжамал Акылжан-Карлагаш из отдела кадров.

Селевиния вежливо кивнула.

— Здравствуйте. Я Гюрза. Как змея, только не кусаюсь.

Мышка слабо улыбнулась. Иосиф дольно потер лапки:

— Здорово, вот и подружились! А насчет благодарности… — он подмигнул, — …загляни в мастерскую, как тут закончишь.

— Погоди! — Гюрза подбежала к ящеру. — Блокнот есть?

Чешуйчатый кивнул:

— А что?

— Дай! — Селевиния быстро набросала схемку и добавила координаты GPS.

— Вот здесь я замаскировала тягач. Десяти литров солярки хватит.

Иосиф с усмешкой спрятал блокнот в кармашек на поясе.

— Ладно, разберемся. Ну, бывай, о бриллиант, ожидающий огранку! Потом расскажешь, что вызнала у американца… — Ящер сладко потянулся и вышел на улицу.

Гюрза и Сай остались наедине с белой мышью.

Первые сутки в пути пронеслись быстро. Фургон, перекрашенный в хаки по настоянию Темира, трясся по старой дороге, следопыт на своем толае скакал впереди. Эрих и Таурон сидели в машине, что же касается Тумана, тот был слишком неугомонным и путешествовал на крыше.

К вечеру третьего дня, граница полигона осталась позади. Она никак не была обозначена — ни охраны, ни колючей проволоки; местные жители и так знали, где начинается «тастамды жер» — плохая земля.

Степь здесь, до сих пор, жила своей первобытной, изначальной жизнью. Эрих и Туман могли наивно восхищаться природой, но Темир, как, очевидно, и Таурон, родились в местных степях, а потому с напряжением глазели по сторонам. Тут, на человеческой территории, одичавшие зверяне мало отличались от зверей — разве что были куда хитрей да свирепей.

— Впереди стая бурундуков, на вид дикари, много вооруженных, — негромко сказал Туман, внезапно свесившись с крыши фургона прямо перед Темиром. Толай судорожно захрипел от страха, следопыт вцепился в поводья и бросил на дварга свирепый взгляд.

— Это пограничное племя, — ответил резко, пытаясь совладать со скакуном. — Каждого из нас спросят, кто он и куда направляется. Отвечай только правду: среди дикарей есть мутанты, чувствующие ложь.

Туман вопросительно встопорщил хвост.

— Как, интересно, они ее чувствуют?

— Так же, как я опасность! — выдохнул Темир. — Это шестое чувство.

— Седьмое, — миролюбиво поправил пушистый. — Шестым считается равновесие.

— Хватит пугать толая!

Туман фыркнул.

— Попроси у Таурона мазь, — посоветовал он. — Капнешь своему зайцу под ноздри, перестанет бояться.

Темир презрительно скривил хвост.

— У этого шарлатана?

— А ты попробуй, — очень серьезно отозвался Туман. — Вдруг поможет?

Мелькнула серая шерсть, и дварг будто испарился. С трудом успокоив толая, Темир решил в этот раз — только в этот — умерить гордость и воспользоваться советом. Дорога предстояла тяжкая, а обезумевший скакун на горной тропе — …нет уж, лучше стерпеть.

Алхимик, разумеется, не спешил облегчить следопыту задачу:

— Как? Нужно мое шарлатанское пойло? — от насмешки в умных желтых глазах птицы, Темир заскрипел зубами.

— Если зверь испугается на горной дороге, погибну не только я, но и ваш драгоценный груз.

— Он и вправду драгоценный, — мгновенно посерьезнев, сказал Таурон. — Умерь цинизм хоть на час и задумайся, что стоит на кону.

Темир смолчал. Приняв от алхимика склянку, он отъехал в сторону и спешился. Толай захрапел, ощутив запах снадобья.

— Ну, н-ну… — гладя скакуна по шее, Темир незаметно промазал ему ноздри. Спустя минуту заяц слегка успокоился и вновь позволил себя оседлать; тут же, как из-под земли, появился и Туман.

К изумлению Темира, толай действительно не обратил на дварга никакого внимания и продолжил спокойно трусить позади фургона. На пушистой мордочке Тумана сверкнула улыбка.

— Видишь? — спросил он, запрыгнув в седло и устраиваясь на шее скакуна прямо перед ведуном. — Как все просто, если дать волю разуму…

— Разумом сыт не будешь, — буркнул следопыт.

— А чем еще? — удивился Туман. — Сколько продержится грызун в этой степи? Мы в самом начале пищевой цепочки, для любого встречного зверя и птицы мы даже не добыча, а закуска. Разве природа дала нам когти, зубы, скорость или силу?

Темир усмехнулся.

— Не ропщи на природу, мышонок. Всегда есть кто-то, кому повезло еще меньше.

— Например? — взвился Туман.

— Например, я.

— Ты?!

— Я мутант, — сухо сказал Темир. — У меня никогда не будет семьи. Но на природу я зла не держу.

Дварг запнулся.

— М-м-м… И почему?

— А потому, что таких, как я, создала не природа, — свирепо отозвался ведун.

Туман надолго умолк.

— Но тебе все равно повезло, — произнес он после длительной, напряженной паузы. Похлопал зайца-толая по боку. — Ты родился разумным существом. Один на десять миллионов млекопитающих.

Ведун прищурил глаза:

— Вот как?

— Я видел отчеты, статистику, — кивнул дварг. — Нас чудовищно мало, Темир. Более-менее открыто жить мы можем только в недоступных человеку регионах.

— Дети зверян всегда рождаются разумными, — возразил следопыт.

— Только если разумны оба родителя, — мрачно отозвался Туман. — И потому жизненно важно сохранить каждый безопасный оазис, каждую популяцию. Нам необходимо встречаться, жить вместе — только так есть шанс сохранить народ.

— Народ… — сквозь зубы процедил Темир. Дварг тревожно склонил голову набок.

— Да, народ, — повторил он с нажимом. — Мы народ, Темир. У нас есть история, культура, традиции. Сказки и песни.

— Не напомнишь, на каком языке мы сейчас говорим? — угрюмо осведомился следопыт. Туман жарко затряс головой:

— Это ничего не значит! Заимствование у людей неизбежно, ведь мы делим с ними планету уже тысячи лет…

— Малыш, — горько прервал Темир. — Прости, но есть вещи, в которых мутанты разбираются лучше. Можешь верить, Туми, я знаю, о чем говорю. Все разумные звери Земли — точно такие же мутанты, как я.

Он скрипнул зубами.

— Ошибка в генах наделила меня чувством опасности. Когда-то, в далеком прошлом, группа зверей внезапно научилась мыслить. Вся разница в том, что я так и подохну одиночкой, а им удалось подыскать себе пары…

— Это чушь, Темир, — спокойно отозвался пушистик.

Они посмотрели друг другу в глаза. Туман слабо улыбнулся.

— Ты просто не сознаешь, как сильно отличаешься от простой степной песчанки. Какого цвета твой скакун?

Следопыт вздрогнул.

— Рыжий?

— Рыжий… — Туман вздохнул и разве лапками. — Ты сейчас в одном слове уместил почти все недоступные простым песчанкам понятия. Грызуны не различают цветов — раз. Неспособны издавать сложные звуки, тем более «Р» — два. Не умеют сопоставлять абстрактные описания с реальными — я ведь сказал не «заяц», а «скакун». Вдобавок песчанка не поймет слов, не различит вопросительную интонацию и даже не догадается, к кому я обращаюсь.

Он подался вперед:

— Никакая мутация, никогда не сумеет за раз поменять в организме такое чудовищное количество функций, и при этом сохранить зверю жизнеспособность и плодовитость. Это все равно, как случайно уронить пескоход с обрыва, да так, что после удара из него получится аквариум с живыми рыбками. Кстати, сколько тебе лет?

Темир молчал. Так и не дождавшись ответа, дварг ткнул себя в грудь.

— Мой вид в «дикой форме» живет не более года. А мне сейчас девять, и я считаюсь детенышем.

— Ну и откуда ж мы тогда взялись, по-твоему? — хмуро спросил следопыт.

Туман улыбнулся.

— Не знаю. У нас, в Европе, есть куча теорий, легенды, исследования. Общепринятая гипотеза — зверяне происходят из мира-за-спиной.