Вспомнив Нэнэке-Улус, Гюрза ощутила, как из глубин души поднимается сжигающая, выворачивающая разум наизнанку волна бешенства. Заныли мгновенно напрягшиеся мышцы, в глазах потемнело от гнева. Гюрза знала, что сейчас самое время бежать, что люди не станут преследовать одинокую толстую мышь, но остановиться уже не могла. С тех пор, как во всем мире у нее остался лишь Сай.

Селевиния судорожно заглотнула воздух и двинулась вперед, разворачивая с пояса боевой хлыст.

Дно каньона почти сплошь покрывали высохшие трупики птиц и животных. Следов разложения видно не было — ядовитый воздух работал, как вечная мерзлота, предохраняя своих жертв от гниения. Чудовищный, циничный памятник холодной войне.

Фургон, натужно рыча дизелем, тащился по каньону уже третий час, за рулем сидел Темир. По общему решению, отныне вести машину предстояло ему одному, поскольку лишь ведун мог предвидеть, чем закончится поездка. День клонился к вечеру, воздушный шар сильно натягивал тросы и уже пару раз вынуждал останавливаться, когда мотор глохнул из-за перекрученного рукава.

Солнце с трудом проникало на дно глубокого каньона, мрачные тени рассекали дорогу ломанными линиями сплошной черноты. Респираторы лишили путешественников даже возможности разговаривать — особенно мучился Туман, в его блестящих глазках стояла тоска. А путь предстоял неблизкий, фургон тащился с черепашьей скоростью.

В мутном световом конусе от фар, то и дело, возникали мертвые тела, которые приходилось объезжать. С удалением от границ каньона их становилось меньше, преобладать начинали хрупкие птичьи останки — наземные животные задыхались раньше, чем успевали углубиться в смертоносную долину. У Темира было нехорошо на душе, старый Эрих и вовсе сидел с закрытыми глазами, что-то неразборчиво шепча под респиратором.

Легче всех поездку переносил Таурон: сыч приспособил себе на основание клюва особую «насадку» из двух присосок, и пока прочие потели в противогазах, невозмутимо клевал сушеную саранчу. Погода стояла безветренная, в темнеющем вечернем небе грузно висели тучи.

Ночь наступила неожиданно быстро. Как всегда бывает в степи, контраст между бездонным звездным небом и матово-черной, влажно дышащей землей переворачивал мир вверх дном — густая темная масса под ногами начинала казаться дырой, провалом в ликующей ткани Вселенной. В такие минуты, как никогда остро ощущались масштабы, слабенькие огоньки фар посреди глухого бесконечного мрака. Было невозможно верить, что путь сквозь тьму завершится.

Зловещая тишина смертоносного каньона приглушала даже натужный, болезненный вой мотора. Фургон казался раненным зверем, обреченно ползущим по кровавой тропе и кричащим, кричащим в беспомощной муке. Яркость сравнения заставляла Темира судорожно цепляться за руль.

Его спутники, однако, подобной чувствительностью не страдали, и понемногу отходили ко сну. Первым, естественно, сунул голову под здоровое крыло Таурон, чуть позже и Туман, измученный бездеятельностью, прикорнул на сидении. Последним веки сомкнул Эрих; врач остро воспринимал забортные картины смерти. К полуночи, следопыт остался наедине с темнотой.

Довольно долго, сильно уставший Темир механически вел фургон, когда внезапно, на периферии зрения, ему померещилось движение. Следопыт оцепенел, его сердце судорожно заколотилось в груди. Нет ничего более страшного, чем движение там, где его не может быть никогда.

Руль сразу показался потным и скользким. Напрягая волю, чтобы не поддаться панике, Темир ударил по тормозам и заглушил двигатель. Воцарилась мертвая тишина.

Тишина была настолько полной и всеобъемлющей, что шорох — когда он, все же, раздался — хлестнул по нервам не хуже раскаленного стального прута. Метрах в десяти от машины, чуть в стороне от светового конуса, шевельнулось нечто огромное, матово-черное. Чуждое.

Темир явственно ощутил, как останавливается сердце. Почему, о звезды, почему, ведь он не предвидел опасности! Как это может быть? Неужели… Неужели ОНО пришло? Час пробил?! ОНО явилось за ним, здесь, в абсолютном мраке мертвой долины, ОНО загодя усыпило друзей… Чтобы никто не увидел… Не успел рассказать…

От ужаса у Темира свело хвост, каждая шерстинка встала дыбом. Дрожащими, непослушными пальцами он вцепился в рычаг на потолке кабины и развернул прожектор в сторону неизвестного объекта.

Сердце подпрыгнуло — и вновь бешено заколотилось, от облегчения по всему телу разлилось блаженное тепло. Лапки подкосились, следопыт безвольно обмяк в кресле. Летучая мышь. Всего лишь очередная, залетевшая в ядовитый каньон летучая мышь…

Бедняжка еще не задохнулась, но явно находилась при смерти. Широкие фиолетовые крылья вяло вздымались, лапки сучили в последних конвульсиях. Темир много раз видел такие картины, и хотел уже отвернуться, поскольку не получал от зрелища ни малейшего удовольствия — как вдруг заприметил деталь, разом менявшую все. На лапке летучей мыши блеснуло золотое кольцо.

«Разумная» — понял Темир, и тут же осознал, всей душой, что не может молча смотреть на ее гибель. Степной воин не понимал, но полный трупов каньон оказывал сильнейшее воздействие и на него, вызывая подсознательный гнев, яростный протест живого существа торжествующей смерти. Еще не имея ни плана, ни представления о грозящих опасностях, Темир судорожно втянул воздух, сорвал респиратор и, до боли сжав губы, рванул дверцу кабины.

Холодный ночной воздух ударил в лицо, сразу защипало глаза и чувствительный кончик носа. Зажав нос лапкой, Темир бросился к умирающей летунье, схватил за крыло и, рыча от напряжения, потащил к вездеходу. Зашвырнул в кабину, поскользнулся, упал на четвереньки. Нет, твари, еще рано… Его час еще не пробил! Судорожно цепляясь за металл, Темир втащил себя в машину и захлопнул дверь, непослушными пальцами наклеил герметизирующую ленточку. Летучая мышь лежала без движения, с беспомощно приоткрытой пастью.

— Врешь! — прорычал Темир, заводя двигатель и хватая респиратор. Два мощных глотка свежего воздуха, головокружение проходит. Прижать респиратор к смешной курносой мордочке. Дыши, дыши, крылатая… Ну же… Ну же!!!

В глазах следопыта мутилось. Он даже не заметил, как проснувшийся Эрих резко его оттолкнул и сам склонился над летучей мышью, а Туман натянул ему на нос запасной респиратор. Ароматный, вкусный ночной воздух рванулся в грудь, заставив следопыта закашляться и вцепиться лапками в горло. Туман напрыгнул всем телом, прижал к спинке кресла.

Понемногу шок отпустил, Темир вновь начал воспринимать окружающее. Догадавшись по просветлевшему взгляду, что друг в порядке, перепуганный Туман ослабил объятия и в полном недоумении заглянул следопыту в глаза. Тот натужно улыбнулся.

Сел, перевел дыхание, усадил маленького Тумана обратно в его кресло. Голова до сих пор кружилась, но лучшим лекарством было зрелище дергающихся на заднем сидении фиолетовых крыльев. Врач делал летучей мыши искусственное дыхание, пока Таурон держал ее лапы.

«Жива…» — с громадным облегчением понял Темир. Зажмурился, потряс головой. Бросив взгляд на приборную панель, спохватился и вытянул до предела рычажок регулировки холостого хода, обратив ровное гудение дизеля в надрывный вой. Резко усилившийся поток свежего воздуха придал мыслям ясность, очистил зрение.

— В следующий раз за такие сюрпризы выкину за борт, — прошипел Таурон, повернув голову на 180 градусов. Особенности его «наклювной насадки» позволяли сычику разговаривать, не снимая респиратора. — О чем ты думал, болван?!

Темир счастливо пожал плечами и указал на летучую мышь. Таурон сверкнул огромными глазищами:

— Таких здесь подыхает по сотне в день! Какого Ори требовалось вылеза… — он запнулся, поскольку Темир без размаха, неожиданно и сильно, ударил его в лицо. Сычик отпрянул, взъерошил все перья, но одного взгляда в потемневшие глаза следопыта ему хватило, чтобы понять, как близко подошла смерть. Проглотив ругань и лишь злобно клацнув клювом, птица обернулась к Эриху — тот ничего не видел, поглощенный врачеванием летучей мыши.