– Тебя выдают некоторые напряженные движения. Страх физической боли творит с нами чудеса. Мы становимся настороженными, будто олени. Но проку от этого никакого, поскольку охотник – наш хозяин. Верно?

Мальчик так крепко прикусил губу, что она побелела сильнее, чем его лицо.

– Я видел, что он делает.

– Да. И он об этом знает.

И тут они появились, друг мой. На вашем лице. Воспоминания. И я запишу их, ведь я так долго был писцом ваших воспоминаний. Бумага – более надежное место для них, чем ваш ум, в котором вы превращаете их в лед. На войне я иногда просил людей, травмированных событиями на поле боя, записать преследовавшие их воспоминания, а затем сжечь записи. Я пишу эти страницы исключительно с той же целью. Но вам следует сжечь их в нужный момент… когда слова будут готовы забрать воспоминания с собой. К сожалению, этот метод работает не всегда.

– Есть одна вещь, которую я могу сделать, – продолжили вы. – Полагаю, ты не хочешь, чтобы я вовлекал полицию.

Мальчик энергично покачал головой.

– Что ж, в таком случае отложим этот вариант. – Вы разгладили ткань своих брюк, словно расправляли собственные мысли. – На самом деле, боюсь, ты прав. Полиция редко помогает в подобных семейных ситуациях.

Вы встали и подошли к окну, как часто делаете, когда эмоции угрожают вырваться из корсета, который вы на них надели.

– Пожалуйста, обещай, что не отправишься назад без моего письма, – сказали вы, не оборачиваясь.

Мальчик кивнул, но я видел, что он лишь хочет оказаться подальше от человека, который читал его сердце и сознание как собственные. Вы бы тоже так поступили. И само собой, вы это понимали.

– Письмо также защитит твою мать, – добавили вы.

Мальчик молча таращился вам в спину. Он не верил. Не верил, что что-то сможет ее защитить.

Когда он ушел, вы отправили меня за ним.

Буду кратким, хотя это тяжелое бремя на моем сердце: я потерял мальчика.

Я никогда не видел вас в таком гневе.

Вы лично отправились на поиски Билли, но Хокинс, как он себя называл, к нерегулярным полицейским не вернулся.

Вы заставили их искать его. Заплатили, чтобы они стерегли все вокзалы. И не ложились спать всю ночь, с письмом, ждавшим на вашем столе.

Мальчика не нашли.

Два дня спустя в «Таймс» появилась заметка о том, что Беатрис Бушо, супруга Ричарда Бушо, богатого торговца и владельца обширных земельных угодий под Йорком, покончила с собой. У нее остался сын. Единственный ребенок по имени Николас.

В три часа утра вы по-прежнему мерили шагами гостиную, и я постучал в дверь. Вы пригласили меня войти, друг мой. Я все еще благодарен за это. Та ночь объясняет столь многое, и никогда вы не проявляли большего свидетельства своего доверия ко мне.

– У него не было брата. Эта деталь тревожила меня сильнее всего. – Вы стояли у окна и всматривались в ночь, словно пытаясь пронзить взглядом темноту иного рода. – Без Майкрофта я бы никогда не смог положить этому конец. В том юном возрасте мой брат еще сильнее превосходил меня по способностям к дедукции и логике, не замутненным эмоциями. Без него эмоции захлестнули бы меня.

Грубый голос кебмена с улицы словно напомнил нам о жестокостях, таящихся под поверхностью нашего мира. И о том, что иногда они не минуют мест, которые мы называем домом.

– Мы остановили отца посредством шантажа. Нашли доказательства нескольких мелких преступлений, которые он организовал, чтобы угрожать деловому партнеру, – все это в наших глазах не шло ни в какое сравнение с тем, что он сотворил с матерью, но если бы полиция узнала о них, отцу пришел бы конец. Мы боялись, что он убьет нас, когда догадается, что именно мы отправили те письма, – или прикажет сделать это одному из своих людей. Но он решил бежать в колонии, забрав большую часть денег и оставив погрязшее в долгах поместье. Мать так и не простила нас. Хотя Майкрофт до сих пор считает, что самой сильной ее эмоцией по отношению к нам был стыд за собственную слабость и за то, что она по-прежнему любила отца.

Вы обернулись и посмотрели на меня.

– Я забыл, каково это – быть таким юным, Уотсон, – сказали вы. – Забыл, как такой отец учит никому не доверять. Мне стыдно за мою невежественность. Пожалуйста, отыщите мальчика. Я по-прежнему хочу, чтобы его отец получил мое письмо.

Я нашел мальчика. Наполовину обезумевшего от горя, в ужасной школе, куда его отправил отец. Благодаря письму Холмса – которое я доставил лично – Николаса Бушо определили в лучшую из местных школ и никогда не заставляли навещать родной дом.

У него не было брата, друг мой. Но он встретил Шерлока Холмса.

Билл Глисон обедал за своим компьютером, заодно проводя потребительские исследования, когда его блуждающий взгляд привлекла фоторамка на столе. Размышляя о безупречной геометрии четких углов и параллельных линий, Билл впал в математический транс.

Но его что-то раздражало.

Числа медленно отступили, изображение в самой рамке вошло в фокус, и Билл увидел свою старшую дочь Порцию, с улыбкой принимавшую награду на Научной олимпиаде.

Билл изучил любимое лицо. Вскоре Порция уедет в колледж, и останется только Саманта, которую он называл Дочь номер два, или Дос. Билл представил, как складывает вещи в универсал «Вольво» и отвозит Порцию в общежитие какого-то…

Внезапно он издал приглушенный звук и выпрямился.

Что, если ему удастся собрать достаточно данных, чтобы предсказать, в каких семьях есть дети, отправляющиеся в колледж? Этим детям потребуются лампы, постельное белье, подушки, полки и техника. А «Лэндмарт», национальная сеть гипермаркетов, в научно-исследовательском отделе которой трудился Билл, сможет выпустить нацеленные на эти семьи купоны и рекламу.

На протяжении нескольких недель Билл держал свои мысли при себе. Одно дело – родить идею, совсем другое – донести ее до набитой людьми комнаты и запросить деньги на реализацию. В моменты таких объяснений заикание, которым он страдал с детства, возвращалось в полной красе, как и лицевой тик, отвлекавший коллег.

Билл часто ощущал себя в «Лэндмарт-корпорейшн» иностранным гражданином. Он совсем юным получил кандидатскую степень по математике и следующие десять лет провел в исследовательском университете, счастливый в мире чистых чисел – уютном мире, где он чувствовал себя как дома. Числа были точными и делали только то, что полагается. Они никогда не подводили Билла в отличие от мира людей с его грязными эмоциями и непредсказуемым поведением. Мира, в котором Билл так плохо ориентировался.

Но затем математика вошла в моду, и парни вроде Билла, не понаслышке знавшие, что такое анализ и прогнозирование данных, неожиданно оказались крайне востребованными. Устав отклонять предложения из Силиконовой долины и крупных американских корпораций, Билл в конце концов неохотно попрощался с университетской жизнью: зарплата в «Лэндмарте» была в 4,256864 раза больше того, что он зарабатывал в своем небогатом институте.

Потому что к тому моменту появилась Лиза.

Лиза каким-то образом нашла Билла и в отличие от большинства особ женского пола отказалась бояться его, как она дипломатично выражалась, «причуд». И теперь у них были Порция и Дос, неиссякаемый источник чудес.

Билл побаивался отцовства. Он знал, что намного лучше ладит с пикселями, чем с людьми. Но, к своему огромному облегчению, обнаружил, что любит дочерей с яростью, о существовании которой даже не догадывался. Он дрожащим пальцем водил по спиралям Фибоначчи розовых раковин их ушек, когда они спали. Тратил часы на испытания впитывающих способностей подгузников, чтобы найти для своих ковыляющих сокровищ лучшую марку. Покорно сгибался над коробкой с хлопьями, готовя «эльфийские сандвичи» из «Чириос», сыра и индейки.

Может быть, он проявлял нерешительность и неуклюжесть, может быть, его объятия были неловкими (хотя он учился), но маленькие дочери все равно бросались к нему, когда он возвращался с работы, и требовали, чтобы он почитал сказки на ночь, и с выражением, а не монотонно бормоча.