Мой друг сидел совершенно неподвижно, охваченный яростью из-за снисходительного комплимента мисс Баттерворт.
– Между тем лорд Фрэнсис Гуверинг сильно порезался стеклом, покрывавшим портрет. Он поселился в отеле «Глостер» под вымышленным именем: я нашла его окровавленные перчатки в канаве перед тем, как улицу убрали. Он зашел в свою комнату, нанес себе несколько ударов по лицу и обвинил во всем грабителя в маске.
– Но зачем ему скрываться под чужим именем?
– Он был в курсе, что Беатриче собиралась отнести картину в галерею – она обмолвилась об этом, когда еще не поняла, какими злодеями являются он и Хлоя, – и не мог допустить, чтобы сеньор Каррера или кто-то другой его узнал. А это было бы невозможно, скрой его лицо бинты. Я с самого утра отправилась в галерею, но сеньор Каррера был начеку: Беатриче предупредила, что кто-то может попытаться украсть картину, а он видел меня в первый раз. Так что мне ничего не оставалось, как следить за всеми. Сначала я переоделась в вонючую нищенку и последовала за молодым лордом, а потом вернулась в галерею, выяснить, кто придет туда на открытие выставки. Затем я поехала к Хлое, чтобы узнать, как дела у моей бедной Беатриче. Я поняла, что мне не удастся добраться до нее – на страже у спальни стоял слуга. Тогда я вернулась в галерею понаблюдать за сеньором Каррерой. Оказалось, что он намеревался забрать картину к себе домой и спрятать ее в сейфе, когда на него напали нанятые грабители. Сеньор спрятал картину под рубашкой, но прежде чем грабители успели ее найти, появились мальчишки, нанятые мистером Холмсом, и спугнули мерзавцев. Мне повезло, что я оказалась рядом и смогла забрать сеньора к себе. Он наконец понял, что я не хотела причинить ему никакого вреда. А теперь, мистер Холмс, вам пора перестать хмуриться. Даже Шекспир не всегда писал идеальные пьесы, и даже вы способны быть правым только в девятистах девяноста девяти случаях из тысячи. Если вы и доктор Уотсон составите мне компанию, мы сможем легко освободить Беатриче.
Мы выполнили просьбу мисс Баттерворт. Пока она переодевалась в костюм горничной, я осмотрел злополучного владельца галереи. Он крепко спал – вызванный к нему врач тщательно обработал все его раны и дал снотворное.
Закончив осмотр, я присоединился к мисс Баттерворт и Холмсу, переодевшемуся в угольщика. Ну а я выступал в роли врача, который пришел, чтобы осмотреть молодую леди, страдающую от опасного нервного возбуждения.
Мы довольно быстро ее освободили – и очень вовремя. Беатриче была связана, и веревки препятствовали нормальной циркуляции крови, начала сказываться нехватка пищи и воды. Мисс Баттерворт и я проводили Беатриче в квартиру, где поселилась американка, и там девушка понемногу пришла в себя. Сеньору Каррере также стало лучше. Он радостно подтвердил, что картина действительно принадлежит кисти Тициана.
Между тем Холмс отправился в Министерство иностранных дел, откуда отправил в Каир телеграмму для мистера Сомерингфорта с неприятным известием о предательстве жены. Вернувшись на Бейкер-стрит, я обнаружил, что он снова взялся за скрипку. Когда я начал ему рассказывать, что сеньор Каррера подтвердил авторство Тициана, Холмс меня прервал:
– Мне пора уходить на покой, Уотсон. Больше я не гожусь для такой работы. Если бы я последовал вашему совету и взялся за расследование кражи тиары герцогини Гуверинг, эти события не произошли бы. И меня бы не поставила в смешное положение американка средних лет, не имеющая никакой специальной подготовки.
Не успел я пробормотать несколько невнятных фраз, как появилась взволнованная миссис Хадсон, которая объявила о прибытии герцога и герцогини Гуверингов. Благородная пара провела у нас совсем немного времени: они пришли, чтобы выразить сожаление о поведении своего младшего сына, опозорившего родителей и страну.
– Мы отправляем его в Кению, на нашу кофейную плантацию, в надежде, что работа заставит его с уважением относиться к деньгам, которые не всегда даются легко, – сказала Ее светлость. – Ну а вам мы хотим предложить одну деликатную миссию в Будапеште, мистер Холмс. Как вы, вероятно, знаете, моя сестра является одной из фрейлин императрицы Елизаветы Баварской. Она опасается, что кто-то пытается отравить Ее Величество, но ей самой не по силам провести такое расследование.
Холмс поклонился и сказал, что он готов выполнить любое пожелание Ее светлости.
Моя жена прислала телеграмму, сообщавшую о скором возвращении в Лондон, поэтому я остался на Бейкер-стрит только для того, чтобы помочь другу собрать чемодан. Затем я проводил его на вокзал Ватерлоо, на ночной поезд, отбывающий в Париж, а сам вернулся домой. Вы понимаете, что я с радостью выбросил из головы неприятное дело о лорде Фрэнсисе Гуверинге и Хлое Сомерингфорт, хотя меня порадовало, что слабость моего друга к особам королевской крови заставила его отложить скрипку и вернуться к работе. Однако меня немного смутила замотанная в несколько шалей нищенка, садившаяся в вагон третьего класса поезда, отбывавшего в Париж. «Нет, – думал я, поспешно возвращаясь к себе домой, – мисс Баттерворт не могла оставить свою юную протеже одну в Лондоне».
Примечание: Амелия Баттерворт – детектив-любитель, плод воображения американской писательницы Анны Кэтрин Грин (1846–1935). Мисс Баттерворт помогала, а иногда и затмевала детектива Эбенезера Грайса, чьи методы расследования были похожи на методы Холмса. Дебютный роман Грин «Дело Ливенуорта» опубликован почти на десять лет раньше, чем первые рассказы о Шерлоке Холмсе. В разгар популярности романы Грин продавались миллионами экземпляров; она была любимым автором Вудро Вильсона, пишущим в жанре развлекательной литературы.
Серебряный
Майкл Симс
Не скоро забуду ту ужасную ночь на вересковых пустошах…
Я был счастлив в Кингс-Пайленде. Мне шел пятый год, и я уже стал знаменитой скаковой лошадью, но в глубине души оставался романтичным жеребенком Северного Дартмура, диким и свободным. Нет, полковник Росс не разрешал мне скакать по пустошам, ведь я представлял большую ценность. Но от восхода до заката я дышал воздухом вересковых пустошей, вселяющим дерзость и отвагу. Я любил неровные холмы, высокие скалистые вершины и туманы, которые часто окутывали их на долгие часы, пока солнце не заставляло их исчезнуть.
Моя мать учила меня, что джентльмену не следует хвалиться, поэтому я в затруднении. Надеюсь, что упоминание этого факта не сделает меня хвастуном; возможно, вы находились на континенте и не знаете о жеребце Серебряном. (У меня белый лоб, но больше белого нет, если не считать пятнистой передней ноги.) Моей матерью была Отрада, отцом – Самоцвет. Да, тот самый, что в 1878 году выиграл скачки в Ньюмаркете, а на следующий год – Золотой кубок Аскота и Манчестер-плейт, а на следующий год еще раз взял Аскот. Такое наследие могло бы лишить равновесия даже самого уверенного в себе жеребенка, но я считаю, что не уронил своего достоинства. Я родился в 1885 году. Без особых усилий выиграл «Две тысячи гиней» для трехлеток. В Аскоте без труда победил в скачках «Сент-Джеймского дворца». Во времена, о которых я рассказываю, меня считали фаворитом кубка Уэссекса, и ставки принимались три к одному.
Местность возле конюшен в Девоншире открытая и продувается всеми ветрами. В полумиле к северу есть несколько коттеджей, которые используются как конюшни для хромых и уставших людей. Я видел, как они сидят в креслах на лужайке, и выражения их лиц напомнили мне Черного Саймона, сломавшего переднюю ногу на скачках «Сент-Леджер» – он думал только о том, когда за ним придут… В двух милях от пустошей находится Кейплтон, которым заправляет хитрый тренер Сайлес Браун, работающий на лорда Бэкуотера. А двумя милями западнее – единственный очаг цивилизации: посреди папоротника и дрока стоит деревушка Тависток.
Во всех направлениях раскинулись топи, населенные лишь несколькими семьями цыган, от которых чудесно пахнет едким дымом, но чей домашний скот далек от совершенства.