— Ты свой пост ценишь только потому, что он приносит тебе выгоду, — сказал Даниелюс, стараясь не смотреть на Малдейкиса. — Для тебя главное — власть и привилегии, которые она дает. А где же обязанность коммуниста служить народу? Когда мажешь на хлеб икру или твой знаменитый паштет, то не забывай, что есть люди, в глаза не видевшие этих яств. И если я до сих пор сижу, как ты это окрестил, в телеге власти, то не потому, что ищу для себя каких-то выгод, а потому, что хочу принести как можно больше пользы. У меня в жизни одна цель, чтобы каждый добился того, чего ему надо, и чтоб в сердце каждого жили правда и любовь к другому. Ты не любишь людей, Аполинарас. Удивляюсь, как ты можешь заниматься такой работой.

— И заниматься неплохо, — весело добавил Малдейкис. Лицо его сияло по-прежнему, глаза улыбались, он снисходительно смотрел на Даниелюса, как на озорного мальчишку. — Ах ты, неисправимый идеалист, когда же ты наконец спустишься с облаков на землю?

Даниелюс только покачал головой, ответив на слова Аполинараса насмешливой улыбкой. Полноте, товарищ Малдейкис!.. Давайте лучше выпьем еще по одной, закусим цыпленочком и не будем портить друг другу кровь бессмысленными словесами, еще раз вспомним сегодняшнее совещание и те проблемы, которые должны одинаково заботить и тех, кто ходит по земле, и тех, кто парит в облаках.

Попрощались они по-дружески, хотя оба чувствовали, что играют: один — желая удачи в новом районе, другой — советуя хорошенько подумать и не спешить с разводом.

Даниелюс уже почти жалел, что черт дернул его за язык и он наговорил лишнего. Разве нельзя развестись тихо, мирно, без посредников? Без советов и консультаций? По-мужски! Одним ударом разрубить узел, и все. Свободен!

После того как он познакомился с Юргитой, Даниелюс все чаще стал подумывать о такой возможности, но не осмеливался об этом мечтать, не желая растравлять душу пустыми надеждами. И уж раз он сообщил о своем намерении Аполинарасу, то должен был тщательно продумать все последствия. Может, потому он и решился сказать Малдейкису о разводе как о деле, якобы не вызывающем сомнения, хотя признание было для него самого неожиданностью. Так или иначе, но впервые он понял, что развод — это поступок, который никто другой за него не совершит, этот шаг надо сделать самому. А сделав, приготовиться к суду, дележу детей, имущества… И конечно же к тому, чтобы выслушать несметное количество наветов и бредней. Фима сделает все, чтобы он сухим из воды не вышел. Имеет ли он, Даниелюс Гиринис, который должен быть примером, право рисковать своим авторитетом ответработника, пасть в чужих глазах? Вот что главное, а не паштет из какой-то печенки…

Однако, поразмыслив хорошенько, он поймал себя на том, что не так уж равнодушен к тому, что о его вызывающем поступке скажут там, наверху, и какие из этого будут сделаны выводы. Эта двойственность даже покоробила его («Неужто и я похож на Аполинараса?»). Он ничуть не сомневался, что это чувство не покинет его и при благоприятных обстоятельствах прорвется наружу.

Охота прошла прекрасно. Правда, Даниелюс умаялся изрядно, увязая в снежной жиже и продираясь сквозь кустарники; промок до нитки, оцарапал лицо, натер пятку, но не зря: ухлопал кабана и пару зайцев. Царская добыча, всех братьев-охотников обошел. Вечером у костра разделил кабанину на восемь частей — столько было охотников, — зайца сунул знакомому в сумку (он в тот день ничего не добыл), а потом все, согревшись и отдохнув, отправились к Аполинарасу Малдейкису для дальнейшего обмена охотничьими впечатлениями. Стол ломился от яств, были тут и импортные напитки, и литовские водки «Ужуовея» и «Паланга», и горячие блюда, приготовленные расторопной хозяйкой, и норвежская селедка в баночках, и икра, и крабы — деликатесы, в магазинах их днем с огнем не сыщешь. Все гости ели и пили умеренно, не теряя достоинства, приличествующего их положению. Посыпались, чего греха таить, и остроты, и анекдотцы, вызывающие дружные смешки, только не было песни.

Песня грянула, когда компания перебралась в финскую баню. Правда, грянула не сразу, а после того, как гости хорошенько пропотели в «газовой камере», как кто-то назвал тесную парилку, и посидели в светелке за уставленным яствами столом, не менее щедрым, чем в доме Аполинараса Малдейкиса. Время летело быстро и весело, кто блистал остроумием, кто мусолил серьезную проблему, кто рассыпался в комплиментах хозяину. «Товарищ Аполинарас — ого-го! Не отмахивайтесь, милый Аполинарас, нечего скромничать, хотя скромность и украшает человека. Давайте лучше вспомним, каким был ваш Лаукувский район при прежних хозяевах. Средний надой молока от коровы не превышал двух тысяч литров за год. Урожайность — двенадцать-тринадцать центнеров с гектара. Мясо, яйца опять же… Словом, стыдно было жителю Лаукувы, получившему газету, в сводку заглядывать. По заготовкам, по севу, по уборке урожая — последнее место в республике… А сегодня? Нет, нет, не качайте головой, товарищ Аполинарас… Да, да, это не только ваша заслуга, согласны: народ, наши трудолюбивые пахари. Но те же пахари пахали здесь и семь лет назад, а результат, сами знаете… Массы, конечно, это сила, но без мудрого руководства они похожи на парализованного исполина. Вы сумели зажечь их энтузиазмом, вдохновить, направить, так сказать, исполина к цели…»

Товарищ Аполинарас скромно улыбался, краснел, пожимал плечами, защищаясь от потока похвал и лести, но, к великому удовольствию, отмечал про себя, что не зря гости сорят превосходными степенями: район из года в год занимает первое место, о нем постоянно пишут столичные газеты, работники сельского хозяйства удостаиваются высоких правительственных наград, орденов и медалей, есть даже пара Героев Труда, а колхоз «Передовик», долгое время ходивший в середнячках, в последние годы попал в первую десятку в республике.

Даниелюс Гиринис иронически улыбался, борясь с обуревавшим его искушением. «Передовик»… Ого, крупная рыбина, кто о нем не знает… Недавно им руководил товарищ, занимающий нынче весьма высокий пост в Вильнюсе. Смешно принимать на веру каждый слушок, но Даниелюс не раз слышал из очень достоверных источников… В конце концов, сами колхозники, сами «передовики» на каждом шагу выхваляются: у нас всего полно — чего только душа желает — и удобрений, и стройматериалов, и новейшей техники. Вот и разберись, коли такой умник, кого славой венчать за то, что «Передовик» попал в первую десятку: многоуважаемого Юлюса Багдонаса, бывшего председателя колхоза, нынешнего его покровителя, или нашего любезного Аполинараса Малдейкиса?

Даниелюс едва сдержался: еще минута, и он все выложит. Но напротив него сидел тот из Вильнюса, бывший, ну, словом, Юлюс Багдонас. Так не лучше ли усмехнуться (пусть гость подумает, что Гиринис сам над собой…) и предложить тост за процветание сельского хозяйства.

— Самое главное — перелом. В одну или в другую сторону. Тогда можно с уверенностью сказать: цель на девяносто процентов достигнута, — разглагольствовал Аполинарас Малдейкис, по-хозяйски расположившись в торце стола.

Да, да, закивали гости. И Юлюс Багдонас покачал своей крупной кудрявой головой, хотя по его лицу — одутловатому, с отвисшей челюстью — не поймешь, какие мысли одолевают его.

— Перелом! Ясно как день: самое главное — перелом. Но давайте вспомним, когда и с чего он начался? Кто дал толчок? Те, кто сегодня пожинает чужие лавры, или те, кто, сделав свое, были изгнаны со сцены, как шекспировский мавр, — в хор похвал диссонансом ворвался голос хватившего лишку Юочки.

— Ешь кабанину, — попытался спасти положение Аполинарас. — Подайте, товарищи, нашему уважаемому Юочке минеральную воду.

— Это директор мельницы, — услышал Даниелюс громкий шепот справа: кто-то из соседей Гириниса просвещал столичного гостя. — Мука высшего сорта. На экспорт. Удивительный человек. Если понадобится, последнюю рубашку отдаст. Никто, если так можно выразиться, имени его не знает. Для всех он: Юочка, — Юочкяле, — Юочкюкас. Это от полноты чувств. Личность, что и говорить, занятная: и подпольщик, и на фронте кровь проливал, и работник, каких мало. Патриот. А вот язык за зубами держать не умеет. Говорят, сразу же после войны в Вильнюсе на ответработе был, потом турнули в район председателем исполкома, а теперь вот на мельнице… Мука высшего сорта. На экспорт. Но, простите за выражение, мельница есть мельница, а Совет Министров — Совет Министров…