Нет, конечно нет.

– Я вовсе не великан, молодой человек, – проговорил Ла Вей. – Я просто очень высокий. И ты когда-нибудь станешь таким же.

– Вы так думаете?

– Это неизбежно.

Дети – это просто маленькие взрослые, и Филипп не считал, что с ними надо разговаривать, сюсюкая.

– Знаете, я считаю, что мне надо еще подрасти, чтобы взобраться по бобовому стеблю, – признался ребенок. – Это будет замечательно!

– Выходит, кто-то дал тебе волшебные бобы?

– О! – восхитился мальчик. – Так вы тоже знаете эту сказку? Моя мама назвала меня в честь Джека. И она поет о Джеке песню, когда мы собираемся спать.

Филипп на мгновение закрыл глаза, когда истина открылась ему, и это было похоже на укол стрелы.

Мягкий взгляд темных глаз, кудри, темные брови вразлет, маленькая ямочка на подбородке…

Какой-то странный холодный ком образовался у Филиппа в животе. Появилось такое чувство, будто его предали. И он понятия не имел, почему.

Ла Вей услышал торопливый стук каблучков по мраморному полу коридора, ее сердитое дыхание.

– Джек, где ты?…

Мчавшаяся в их сторону Элайза резко остановилась, увидев двух мужчин: одного – очень маленького, второго – очень высокого.

Личико Джека просияло.

– Мама! – закричал мальчик. – Я нашел Великана!

– Вижу. – У нее был веселый голос, но в нем слышались настороженные нотки.

– Этот юный джентльмен говорит, что он ваш сын, – сказал Ла Вей.

– Да, так оно и есть. И нет на свете матери счастливее меня, – ответила Элайза.

Джек с радостной улыбкой посмотрел на нее. Элайза, положив ладони, как эполеты, на его плечи, крепко прижала сына к себе. Двое против Великана.

– Джек, я рада представить тебя лорду ла Вею, владельцу этого роскошного дома, за порядком в котором я слежу, но я огорчена, что ты меня не послушался. Мы живем в верхней части дома, а эта часть принадлежит лорду ла Вею, и находиться здесь нельзя, это невежливо. Ты поклонился ему?

– Нет, мамочка. Прости, мамочка. Я искал тебя и наткнулся на него. Это произошло случайно, мама.

– А теперь, пожалуйста, поклонись. – Она убрала руки с плеч сына.

Джек отвесил принцу такой низкий поклон, что почти коснулся лбом колен.

– Отличный поклон, Джек. Спасибо, – серьезным тоном сказал лорд Ла Вей.

Джек заулыбался, а потом радостно запрыгал на месте. Элайза снова опустила руки ему на плечи, и он замер, прижимаясь к ней.

– Пожалуйста, отправляйся в свою комнату, мой золотой, пока я разговариваю с лордом ла Веем. Ты найдешь дорогу?

– Надо идти вдоль купидонов на стойках перил, мимо обоев с рисунком, напоминающим красивые глазки, потом дойти до лестницы, дождаться запаха яблочных пирогов, пробежать через кухню, холл и подняться вверх по лестнице.

Казалось, ребенок описывает расстояние между их общественным положением.

– Ты, Джек, все правильно сказал, – вымолвила Элайза.

– Хорошо, мамочка. До свидания, Великан лорд Ла Вей.

– До встречи, быстро растущий мистер Джек, – серьезным тоном попрощался принц.

Рассмеявшись, Джек повернулся, готовясь пуститься наутек.

– Не беги, иди спокойно! – велела ему мать.

Мальчик пошел деланно медленной походкой, и Элайза улыбнулась, глядя на сына.

Они смотрели ребенку вслед, пока тот не скрылся из виду.

Точнее, это она смотрела на Джека. Принц не сводил глаз с нее.

У него дыхание перехватило, когда он увидел выражение ее лица.

– Я и не знал, что у вас есть сын, – тихо сказал Филипп, словно не решаясь вырывать ее из прекрасного сна.

Элайза тут же переключила внимание на ла Вея. У нее был встревоженный вид.

– Прошу прощения, если вам кажется, что я скрыла это от вас, милорд. Я не думала, что это может заинтересовать вас или что это может стать условием моей работы.

– Нет, не может, – коротко бросил он.

Настала еще одна пауза.

– Мне очень жаль, если это как-то побеспокоило вас.

– Нет, не побеспокоило.

Ла Вея тревожило, что его слова могут показаться грубыми.

– Джек очарователен, – добавил принц.

А потом они стояли, молча глядя друг на друга. Воздух был настолько насыщен недомолвками, что Ла Вей был уверен, что может поднять руку и нащупать их. Были вопросы, которые он имел право задать, учитывая, что он был ее нанимателем, да и собственная надменность позволяла ему сделать это. Хотя, с другой стороны, он не имел права интересоваться такими вещами, потому что миссис Фонтейн была экономкой в доме, в котором он намеревался жить лишь до тех пор, пока не сможет грациозно танцевать вальс, и в его иерархии забот она должна занимать место на шаг-другой выше мебели.

И все же, черт возьми, он чувствовал себя еще более неловко из-за того, что не задал эти вопросы.

– Ваш сын – красивый ребенок, – наконец заметил Ла Вей.

– Он чудесный, – тут же поспешила отозваться Элайза, а потом покраснела, потому что ее слова можно было понять как поправку.

Между ними вновь повисло молчание.

– Да. – На лице ла Вея промелькнула улыбка. – Именно это слово пришло мне на ум. Благодарю вас, мадам Всезнайка.

– Благодарю вас, – промолвила в ответ Элайза. Именно это ей и следовало сказать с самого начала.

Она покраснела.

– А скоро ли будут яблочные пироги?

– Да, конечно. Пойду-ка я, взгляну на них.

Похоже, они всегда могут прикрыться яблочными пирогами.

Муж…

Конечно, Филипп предполагал, что когда-нибудь станет чьим-то мужем, однако теперь это слово стало казаться ему крайне неприятным. И уж совсем неприятным оно становилось, когда к нему добавлялось короткое словечко «ее».

Например, ее муж.

Вернувшись в кабинет, Ла Вей поставил соусник на письменный стол и стал ходить взад-вперед – как чудесно снова иметь возможность ходить без боли! – повторяя про себя слово «муж», словно его терзали мысли о власянице. Неужели по этой причине она скрывала все лучшее о себе?

Поскольку она была «миссис», должен же быть и муж? Правда, экономок часто называют почтительным словом «миссис», даже если они не замужем. Но у нее, в конце концов, есть сын.

«Ее», «Его» – местоимения для указания чьей-либо собственности. Хотя, возможно, было бы лучше использовать слово «принадлежность», но оно причиняло боль, потому что подразумевало выбор. Она предпочла принадлежать кому-то другому.

Ла Вей никогда не избегал даже горькой правды, потому что как только она становилась ему известна, он мог что-то предпринять.

Таким образом, словно ради самобичевания, принц стал раздумывать о том, что в данном случае подразумевает слово «принадлежать»: какой-то мужчина видит ее блестящие черные волосы, рассыпавшиеся по белой подушке, знает, как ее обнаженные руки и ноги переплетаются с его руками и ногами, слышит ее смех в темноте, каждое утро просыпается рядом с ней и знает, веселой или сердитой она выскальзывает из постели и с чего начинает день – с кофе, чая или, может, шоколада?

Он этого не знает. Он многого не знает.

Внезапно все обыденные вещи стали казаться ему важными.

Но разве до сих пор он не понимал, что ему хочется их узнать?

При мысли об этом Филипп дошел до окна, раздвинул шторы и осуждающим взглядом посмотрел на улицу.

Если есть ребенок, то есть и мужчина, потому что она, в конце концов, не Мадонна. Тем не менее она отлично ведет хозяйство и печет вкуснейшие яблочные пироги…

Хотя, если подумать, этот человек – муж – мог умереть.

Надежда на это настолько взбодрила Филиппа, что внезапно день вновь стал казаться ему прекрасным, и он вообразил, что слышит птичьи голоса.

– Пха! – бросил принц и отошел от окна.

Да все это просто смешно: странное давление у него в груди, из-за которого появилось чувство, будто там кто-то сидит и пытается вскрыть изнутри его грудную клетку, его желание, чтобы у этого милого ребенка не было отца, жажда узнать, узнать, узнать…

Он… ревнует.