Литмир - Электронная Библиотека

Схватив один из настенных фонарей, Филипп выскочил за дверь.

– Филипп…

Голос Александры вполне можно было принять и за шум ветра.

Глава 23

Стояла непроглядная тьма, звезды и луна скрылись за плотной и грозной дождевой тучей. Потоки обрушившегося на принца дождя быстро загасили фонарь.

Ла Вей несся вперед огромными скачками – по низинам, в темноте. Его сапоги вязли в грязи. Он ничего не чувствовал. Не ощущал боли. Собственное дыхание ревело у него в ушах. Дом викария казался таким близким и в то же время ужасно далеким.

Филипп ни разу не остановился, пока не подбежал к колокольне, дверь в которую, как он и предполагал, была открыта.

Потом он гигантскими прыжками стал подниматься к колоколам по винтовой лестнице, преодолевая враз по две ступени, ведомый вперед интуицией, а не чем-либо еще. Оказавшись наверху, Ла Вей остановился, переводя дыхание.

Он замер и прислушался. Увидел огромную спокойную махину колокола. Услышал стук дождя по стене, услышал, как ветер прорывается сквозь щели.

А потом до него донесся тихий шорох, сопровождаемый сопением и тихими всхлипываниями.

Там, у стены, сидел Джек.

От внезапного облегчения кровь почти отхлынула от головы Филиппа. Он упал на колени.

– Мистер Джек. Ты ранен?

– Добрый вечер, Великан, – шмыгнув носом, ответил мальчик. – Нет. Я не плачу.

Повернувшись, Ла Вей пересел ближе к ребенку и, прислонившись к стене, стал хватать ртом огромные порции воздуха.

– Нет, конечно, – задыхаясь, сказал он.

– Я не смог зазвонить в колокол, – объяснил Джек. Он опять засопел. – Я попытался. Но он меня не послушался. Я ничего не могу. И ничего не достигну.

– Ох, мистер Джек! Я знаю, такое разочаровывает. Нам очень многого приходится ждать в жизни, и запастись терпением – одна из самых трудных вещей. Даже сейчас я все еще жду, когда смогу сделать задуманное, а ведь я уже взрослый мужчина. Кстати, почему бы тебе сейчас не согреть для меня мой сюртук?

Филипп стряхнул на пол промокший плащ, а затем сбросил с себя сухой сюртук и закутал в него Джека. Голова ребенка смешно выглядывала из кучи темной шерсти с блестящими пуговицами.

Некоторое время они сидели в полном молчании. Прерывистое дыхание Филиппа эхом разносилось в колокольне.

– Великан! – наконец позвал Джек.

– Да, мистер Джек?

– А что такое бастард?

Филипп закрыл глаза: «О Боже!»

У него было такое чувство, будто его снова искололи ножами.

– Бастард, – медленно заговорил принц, – это человек, который хочет сделать кого-то несчастным, говоря ему что-то неприятное, недоброе. Вот кто такой бастард, – с ударением на последнем слове заявил он. – А где ты услышал это слово?

– Его сказала Колетта из академии мисс Эндикотт. Она такая красивая, Великан. Но она говорит, что бастард – это тот, у кого нет отца и кто ничего не достигнет в жизни. И еще она сказала, что бастард – это я.

Колетта. Сестра Александры.

Но откуда Колетта вообще могла узнать что-то о родителях Джека?

Яростное, отвратительное предположение зародилось в его голове.

«Именно поэтому Колетта находится в академии мисс Эндикотт», – мрачно подумал Филипп. Специализацией этого заведения является воспитание трудных девочек.

Человеком, с которым Элайза, должно быть, поговорила вне очереди, была Александра.

Ла Вей отогнал от себя эту догадку, чтобы вернуться к ней позже.

– Видишь ли, Джек, у этого слова есть еще одно значение, но оно нехорошее. Ты ведь знаешь, что у некоторых слов есть два значения и что есть слова, которые мы не должны произносить в обществе людей воспитанных. Это примерно такое слово.

– Ну да, например, шляпка гриба и мамина шляпка. – Джек попытался указать рукой себе на голову, но тут же окончательно утонул в складках сюртука Филиппа. – Или язык во рту и язык, на котором мы говорим.

– Совершенно верно. – Филипп кивнул. – Ну а ты – мальчик добрый, поэтому не будешь называть никого этим словом.

Голова Джека снова показалась над сюртуком.

– Словом, которое начинается на букву «б»? – уточнил он.

– Да.

Некоторое время они просто сидели молча.

– Но у меня нет папы, – жалобным голосом промолвил Джек. Он говорил очень тихо, словно признавался в каком-то постыдном секрете. – У всех есть, а у меня – нет. Думаю, что и у меня должен быть папа.

И тут Филипп буквально почувствовал, как разбивается его сердце. Разбивается, как лед на поверхности пруда.

Схватив Джека в охапку, он усадил его к себе на колени, крепко обнял и уткнулся ему в макушку подбородком. «Вот как можно склеить разбившееся сердце, – подумал Филипп. – Просто с помощью любви».

Несколько мгновений они хранили молчание. Всхлипывания Джека постепенно переходили в икоту.

– У меня тоже нет отца, Джек.

– А твой отец тоже ушел? – с сочувствием спросил мальчик.

– В некотором роде – да.

– Так, выходит, ты тоже бастард?

– Кто-то может сказать и так, Джек. Может сказать и так… Но есть кое-что важное, что должен знать человек, у которого нет отца. Я хочу, чтобы ты очень внимательно меня выслушал, ведь я говорю только правду. Ты мне веришь?

Джек кивнул.

– Когда у тебя нет папы… ты должен научиться быть сильнее, смелее и изобретательнее. Это слово означает, что ты всегда будешь лучше других знать, как позаботиться о себе и о тех, кого ты любишь. Иногда человек чувствует себя одиноким, если у него нет отца, но если у тебя большое сердце – а у тебя оно большое, – ты никогда не будешь одиноким долго.

Ла Вей был уверен, что Джек внимательно его слушает. Мальчик сидел неподвижно, правда, начал теребить пуговицы на сюртуке Филиппа.

– Видишь ли, Джек, твоя maman любит тебя за двоих. Я еще не встречал женщины, которая любила бы кого-то так же сильно, как любит тебя твоя мама. У нее огромное сердце, и она для тебя все равно что мама и папа, вместе взятые. Ты такой везучий, Джек, и такой особенный, поэтому вы и даны друг другу, чтобы друг друга любить. И ты достигнешь в жизни всего, чего захочешь. Я уверен, что ты вырастешь очень хорошим человеком, потому что ты уже сильный, смелый и изобретательный, а еще отважный, добрый и умный. А Колетту мы пожалеем и будем снисходительны к ней, потому что только несчастливые люди могут говорить такие нехорошие вещи. Хорошо?

– Хорошо. – Похоже, Джек стал несколько веселее. Глубоко вздохнув, он прижался к груди Филиппа.

– Временами мы очень остро чувствуем что-то, да? Настолько остро, что нам хочется убежать от этого, разбить что-то. Но ты должен остановиться и сначала подумать, не испугается ли за тебя человек, который тебя любит, не будет ли по тебе скучать. Ты всегда можешь сказать своей маме, что тебя тревожит. Твоя мама очень беспокоилась, Джек. И… я тоже, – договорил он.

– Прости меня, Великан.

– А теперь я отведу тебя домой, хорошо?

– Хорошо, Великан.

Ни Джек, ни Филипп не услышали шагов Рамзи и Элайзы, поднимавшихся по лестнице, ведомых прерывающимся светом фонаря наверху.

Дождь стал чуть слабее после настоящего ливня, и, несмотря на уговоры викария дождаться утра в его жилище, они все захотели вернуться домой.

Всю дорогу по холмам Ла Вей нес спящего Джека на руках, а Элайза освещала путь фонарем, огонь в котором, слава Богу, не гас.

В пути они хранили молчание – подавленное, смиренное, благоговейное, тихое и очень покорное.

Ни один из них не чувствовал холода.

Филипп не думал, ни о чем не думал.

Он просто прорывался сквозь тьму, как животное, выскочившее из ловушки, потому что был готов ради нее на все. Он не мог различить, что лучше для нее, а что для него самого, потому что они, казалось, были одним существом.

Филипп полагал, что такое происходит, когда кто-то еще становится твоим сердцем. А еще он догадывался, что Элайза слышала все, что он говорил Джеку.

Туча промчалась мимо полумесяца, тот наконец засиял на небе и осветил им дорогу домой.

57
{"b":"552054","o":1}