Не больше десяти или двенадцати кораблей венетов сумели скрыться в наступившей темноте. У оставшихся в живых не было сил сопротивляться, и они все сдались, не оговорив условий. Это восстание началось с предательства, его было очень трудно усмирить, и последствия могли быть очень серьёзными. И поэтому я действовал в этот раз с исключительной жестокостью. Все уцелевшие в сражении члены совета венетов были казнены, остальных их соплеменников продали в рабство.

В том году это была самая значительная наша операция, и ко времени, её завершения сезон войн подошёл к концу. Одновременно с нашей кампанией мои полководцы Сабин и Публий Красс успешно сражались с союзниками венетов и с племенами Аквитании. Последние недели осени я провёл в небольшой экспедиции против племён, обитавших на берегу, расположенном прямо напротив Британии. Я уже планировал захват этого острова.

На зиму я расквартировал свои легионы в недавно усмирённой области между Сеной и Луарой. Сам я, как всегда, вернулся в Северную Италию и, выполняя обещание, данное мною в Луке, отпустил часть своих солдат на каникулы, чтобы они могли принять участие в выборах консулов в Риме. Помпей и Красс были, конечно, избраны, но не без помех. К тому времени вернулся с Кипра Катон, где он прекрасно справился с возложенными на него обязанностями, и теперь широко оповещал публику о безупречности проделанной им работы. В результате всего этого Катон, естественно, утвердился в мысли, что среди всех живущих он единственный честный гражданин. Его сестра Порция была замужем за моим закоренелым врагом Домицием Агенобарбом, человеком, не отличавшимся особой храбростью; поэтому, узнав, что Помпей и Красс выступают его соперниками на выборах, он непременно снял бы свою кандидатуру. Но Катон, ненавидевший Помпея почти так же, как меня, употребил всё своё влияние на зятя и в конце концов убедил его во имя справедливости и свободы бороться за пост консула против намного более могущественных конкурентов. Кончилось тем, что утром в день выборов Домиция выкинули с форума, едва не лишив его жизни. Мы действительно сохраняли абсолютный контроль над механизмом голосования. Даже сам Катон, у которого оказалось достаточно последователей в Риме, особенно после успешного завершения его посольства на Кипре, не был избран претором. Его победил мой ставленник Ватиний. Несмотря на все эти препоны, наша партия всегда одерживала верх. И правда, наше положение было даже прочнее, чем в период моего консулата.

Однако во время выборов случилось печальное событие, последствия которого сказались гораздо позднее. Как-то раз Помпей оказался поблизости от уличной схватки, во время которой были пущены в ход мечи, и капли крови попали на тогу Помпея. Он отдал испачканную кровью одежду рабу и послал его домой, повелев принести ему чистую. Нам на горе, раб, вместо того, чтобы сообщить, что его господин даже царапины не получил, стал тыкать пальцем в кровавые пятна и горячо повествовать о драке. По-видимому, моя дочь Юлия, увидев кровь на тоге, решила, что её муж ранен или убит. Она потеряла сознание, и это потрясение привело к выкидышу. Мне потом говорили, что, хотя она вроде бы и оправилась и даже вскоре опять забеременела, полностью её здоровье так и не восстановилось. Прожила она после этого меньше двух лет. Ни к чему теперь рассуждать на тему о том, какую роль Юлия сыграла бы в истории, проживи она подольше. Но я уверен — её мудрость и влияние на мужа сохранили бы жизни тысяч убитых людей, в том числе и его жизнь. Что до меня, то мне эта великая гражданская война не нужна была вовсе.

В первые месяцы консулата Помпея и Красса у меня не было причин беспокоиться о здоровье Юлии, и я мог наблюдать, как легко воплощаются в жизнь наши планы на будущее. Вожделенные провинции и власть перешли в руки Помпея и Красса вопреки громким протестам Катона, и срок моего пребывания в Галлии, как и было договорено, был продлён ещё на пять лет. Совершенно спокойно мы уладили дело с Египтом. По распоряжению Помпея Габиний со своими войсками направился из Сирии в Египет и, восстановив власть царя Птолемея, получил от него огромную сумму с обещанием выплатить ещё куда более значительные деньги. Сенат не принимал в этом никакого участия, что вызвало новую вспышку негодования у Катона. Его партия была теперь слишком слаба, чтобы беспокоить нас. Цицерон, окружённый моими друзьями вместе с Помпеем, мудро рассудил, что будет более влиятелен и в большей безопасности, если поддержит нас, а не войдёт в оппозицию. Мы были исключительно вежливы с ним, и он испытывал чувство благодарности к нам. В тот год он активно выступал в судах на стороне Габиния и Ватиния, хотя несколько лет назад имел привычку атаковать их обоих как своих злейших врагов. Я сам теперь получал много писем от Цицерона, весьма дружеских по тону.

Стало и в самом деле казаться, что наши враги теряют последние остатки власти, а наш союз день ото дня крепнет. Теперь, на закате своих дней Красс впервые стал ладить с Помпеем. Возможно потому, что его вообще перестали интересовать политические игры в Риме, мысленно он уже был далеко, на Востоке, куда собирался отправиться ещё до окончания их консулата. А Помпей тем временем обрёл небывалую популярность. Летом того года освящали его новый театр — самое прекрасное здание из всех, когда-либо строившихся в Риме, — и несколько дней там ставились спектакли и разыгрывались всяческие представления. Почти все; кто писал мне в те дни из Рима, непременно сообщали о множестве львов и пантер, убитых во время представлений, о шестистах мулах, задействованных в качестве декораций в постановке трагедии «Клитемнестра», и о странном поведении толпы, которая, когда ранили слонов и те затрубили от боли, прониклась вдруг жалостью к диким животным.

Пока Помпей и Красс наслаждались своими достижениями в Риме, я за тот год ещё больше упрочил своё положение в Галлии. Я собирался большую часть сезона потратить на выполнение своего плана по захвату Британии, но непредвиденные события заставили меня отложить экспедицию, да так надолго, что на Британию почти не осталось времени, и я немногого там достиг. Но самый факт, что экспедиция всё же состоялась, буквально потряс Рим.

Кстати, операция против германцев, которую пришлось провести в начале года и которая стала причиной отсрочки экспедиции в Британию, значила куда больше с военной точки зрения. Громадная орда (в ней насчитывалось примерно четыреста тридцать тысяч человек) перешла Рейн недалеко от места его впадения в море, захватила земли нескольких галльских племён и потянулась на запад. Такая ситуация и сама по себе представляла опасность, но усугублялась ещё тем, что многие партии галльских племён, настроенные против римлян, стали заигрывать с германцами, предлагая им помощь и всячески побуждая их продолжать наступление. Эти интриганы действовали, конечно, из собственных политических интересов, но выдавали себя за патриотов, которые с помощью германцев собираются осуществить великое дело — изгнать из Галлии римлян. Я был осведомлён обо всём, но пока считал нужным скрывать это. Обращаясь к совету галльских вождей, многие из которых, как мне было известно, находились в предательских связях с германцами, я просто снова изобразил им те чувства, которые разыграл перед ними, когда в качестве покровителя Галлии сражался против Ариовиста. Чтобы совсем убедительно разыграть свою роль, мне необходимо было получить несколько отрядов кавалерии от их племён. Я их получил, сознавая, к своему сожалению, что только часть из них достойна доверия, другая же часть колеблется, а остальные втайне солидарны с врагами. Мы продвигались очень быстро и приблизились к врагу в тот момент, когда с ними не было большей части их кавалерии — она отправилась грабить окрестности и должна была вернуться не раньше чем через несколько дней. Германцы предложили мне пойти на переговоры с совершенно очевидной целью — оттянуть время, но при этом допустили непоправимую ошибку. Подметив благоприятно сложившуюся обстановку, они во время перемирия коварно атаковали силами оставшегося при армии незначительного отряда своей кавалерии нашу конницу. Мы действительно не ожидали нападения, но тот факт, что восемьсот германцев обратили в бегство пять тысяч моих галлов, был достаточным доказательством того, что по крайней мере некоторые галлы готовы сотрудничать с германцами. Однако успех германцев стал началом их поражения. На следующий день все германские вожди пришли ко мне с мнимыми извинениями за неспровоцированную атаку, но это было всего лишь ещё одной попыткой оттянуть время до прибытия основных сил их кавалерии. Я арестовал делегацию и тут же пошёл на штурм их лагеря. То, что за этим последовало, являло любопытный пример того, что значит в войне руководство. Огромная орда, лишённая своих вождей, но всё ещё обладавшая колоссальными потенциальными возможностями, оказалась совершенно неспособной воспользоваться ими. Прежде всего, при виде наших легионов женщины и дети стали неизвестно зачем убегать из-под защиты своего лагеря. Я послал свою кавалерию отрезать их от остальных германцев, и тогда мужчины, увидев, что их соплеменников убивают, тоже обратились в бегство. Мы гнали их до места впадения Мозеля в Рейн, кровопролитие продолжалось до самого вечера. Никогда прежде не приходилось мне видеть столько мёртвых тел. Ни один наш солдат не был убит — только нескольких ранили.