Бывают битвы, когда даже сам главнокомандующий не может толком сказать, что там происходит, пока сражение не подойдёт к своему концу. Но при Фарсале я без труда прослеживал всю ситуацию на поле боя, хотя в какие-то тревожные минуты у меня и возникали сомнения относительно исхода битвы. Сначала я был ошарашен, когда увидел, что, несмотря на наше наступление, ряды пехотинцев Помпея остались на своих позициях и не бросились в ответную атаку. Я до сих пор не понимаю, почему Помпей отдал такой странный приказ. Возможно, он считал, что силами своей кавалерии одержит победу и не будет необходимости вводить в бой легионеров; а может быть, он думал, что мои солдаты, одолев во время атаки вдвое большее расстояние, чем они ожидали, выдохнутся к тому моменту, когда нужно будет метать копья и идти врукопашную. В любом случае Помпей ошибся. Момент столкновения враждующих армий ужасен, и большинство людей, у которых вдруг появились время и возможность рационально взглянуть на это, уже не с такой лёгкостью пойдут на риск умереть или получить ранения и увечья. Действительно, некоторые последователи Эпикура много сделали для утверждения пацифизма. Но уж если участие в сражении неизбежно, лучше и безопаснее не углубляться в подобные рациональные рассуждения. Тут необходимо приподнятое состояние духа, которое наполняет воина необычайной физической и духовной отвагой, невероятной выносливостью и дерзновенностью. Поднять настроение можно самыми различными способами, чаще всего искусственными. Саму дисциплину и блеск армии придумали для того, чтобы можно было в нужный момент внушить ей определённый настрой; и когда такой момент наступает, мы и все другие народы применяем каждый свой метод стимуляции. У нас, римлян, во время боя во всех концах поля боя трубят в трубы, варвары в таких случаях используют барабаны и другие инструменты. Очень большое значение имеет боевой клич, который все солдаты выкрикивают одновременно. Его воздействие я испытал на себе, когда по всему фронту разнёсся рёв: «Venus Victrix!» И при возможности очень хорошо идти в атаку бегом. Само движение всех частей тела и сознание неизбежности боя способствуют присутствию духа, столь необходимого солдату во время битвы. Поэтому я и рассматриваю приказ Помпея своим войскам стоять и не идти в контратаку как ошибочный. Он явно не учитывал выучку и опыт моих солдат, если думал, что они выдохнутся или Поломают строй за то время, пока покроют расстояние, разделявшее две армии. Со своего места я видел, как побежали они вперёд с немного опережавшим их Гаем Крастином во главе. Затем, увидев, что враг остаётся на своих позициях и не идёт в контратаку, они замедлили свой бег, потом остановились. Через минуту или две передышки они снова громко прокричали боевой клич и ринулись на врага. Я всё ещё видел фигуру Крастина. Мои солдаты метнули копья, а солдаты Помпея вышли на поле, так и не успев сделать это. Затем враги смешались друг с другом, легионер против легионера. Позднее я услышал рассказ о том, как Крастин первым вступил в бой, как он мечом пробился сквозь первую линию врага, уложив при этом троих солдат, и погиб, сражаясь. Если после смерти человек способен что-то понимать, Крастин поймёт, что я горжусь им и что я бесконечно благодарен ему.

После того как в бой вступили основные силы по всей линии фронта, я переключил своё внимание на правое крыло. Огромное кавалерийское соединение готовилось к выступлению, как мне кажется, дольше, чем того хотел Помпей, но вот наконец конница пошла в атаку. За ними следовали в большом количестве лучники и пращники — великолепные вспомогательные войска, как я мог убедиться во время битвы под Диррахием. По плану, пока кавалерия в победоносной атаке бьёт нас с тыла, эти лёгкие войска должны были осыпать нас стрелами и метательными снарядами с незащищённого фланга. И действительно, казалось похоже на то, что их кавалерия одержит победу. Знамёна, богато украшенные значки, блестящие доспехи — всё сверкало и радовало глаз. Я смотрел, как вся эта лавина двинулась вперёд, и догадывался, что командовал конницей ненавидевший меня всеми фибрами души Лабиен. Чувствовалось, что он контролировал всё и лишь выжидал того мига, когда почувствует себя абсолютным хозяином положения, чтобы отдать приказ к атаке, великой атаке, которая уничтожит и бывших его товарищей, и десятый легион, и меня. Я отдал приказ своей коннице атаковать Лабиена с единственной целью — помешать его приготовлениям. При этом я велел им отступать тотчас же, как только сопротивление врага покажется им слишком упорным, и ожидать новой возможности атаковать противника. Очень скоро, как я и предполагал, мои всадники стали отходить, действуя разумно и сохраняя боевые ряды, и теперь уже вся масса вражеской кавалерии начала занимать оставленные ими позиции для решающего, как они считали, нападения на нас.

Тут я и отдал шести когортам приказ, которого они с нетерпением ждали. До этого они скрывались за рядами сражающихся солдат и за моими кавалеристами, так что их атака явилась совершенно неожиданной для врага. Они бросились в битву с величайшим напором и в самый нужный момент. Кавалерия Помпея в ожидании окончательных приказов Лабиена не приняла необходимых мер для отражения атаки. То, что я напророчил своим солдатам перед самой битвой, сбывалось даже в большей степени, чем я думал. Мощная кавалерия Помпея уже практически прекратила сопротивление. Ещё немного — и вся эта масса людей и лошадей устремится вдаль, к своим холмам. Всё это произошло так быстро, что сам Помпей, наблюдая за происходящим, вполне мог заподозрить, что стал жертвой предательства. Он, вероятно, сразу понял, что сражение проиграно. Мои солдаты, когда кавалерия противника убралась восвояси, набросились на лучников и пращников, убивая всех подряд. Они прорвали основную линию сопротивления и теперь атаковали войско Помпея с тыла. До этого его пехотинцы бились упорно. Они противостояли нашему натиску гораздо лучше, чем я от них ожидал. Но тут я приказал вступить в бой третьей линии. Атакованные свежими силами с фронта и по-прежнему находясь под ударами с фланга и тыла, войска Помпея дрогнули, и судьба сражения была решена. Беспорядочной толпой устремились под прикрытие своего лагеря помпеянцы, преследуемые небольшим отрядом моих конников. Их собственная кавалерия скрылась из виду.

Наступил полдень. Солнце пекло неумолимо, и люди очень устали. Но я решил, что нельзя позволить противнику перестроиться, укрывшись в лагере, а ради окончания этой войны я больше всего хотел захватить в плен самого Помпея. Так что я сразу же пошёл на приступ вражеского лагеря. Активное сопротивление продолжалось долго, но в конце концов мы прорвались сквозь их укрепления. Однако враг, хоть и поверженный, не был сломлен окончательно. Солдаты ещё подчинялись приказам центурионов, так что многим удалось отойти на вершины холмов за лагерем в полном боевом порядке. Мы некоторое время преследовали их, и во время этой погони погиб мой старинный враг Агенобарб. Он был жестоким и трусливым человеком. Я уже подарил ему однажды жизнь в Корфинии, но повторять этот жест мне совсем не хотелось.

Мы оставались в лагере Помпея столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы утолить наш голод и жажду, а для этого нам представилась великолепная возможность. Всё, что мы увидели, свидетельствовало об абсолютной уверенности врага в победе и о том, что наши противники давно уже привыкли жить в роскоши, и это совсем не приличествовало войску, которое вышло сразиться с моими ветеранами. Палатки Лентула и других аристократов больше походили на летние дворцы, нежели на солдатские пристанища. Они были затенены виноградными лозами, а полы покрыты аккуратно срезанным зелёным дёрном. Накрытые столы, на которых стояло много серебряной посуды, казалось, ждали своих хозяев. Вино было охлаждено и готово к разливу по бокалам, а повара уже заканчивали последние приготовления к банкету в честь победы. И эти-то люди обвиняли меня и моих солдат в сибаритстве!