Цицерон, будучи очень умным адвокатом, тут же почувствовал настроение аудитории. Ему не удалось получить открытую поддержку сената, которая была ему так необходима. Тогда Цицерон мрачно заявил, что, несмотря на вопиющее преступление Катилины, он человек милосердный и никогда не станет действовать вопреки конституции. Затем, заговорив громче, он потребовал, чтобы Каталина или опроверг обвинения, или покинул город, отправившись к своей армии бродяг и разбойников. Цицерон рассчитывал, что тогда остальные поймут, насколько опасна сложившаяся ситуация.

Конечно же Цицерон знал, что Каталина намеревается покинуть Рим на следующий же день. Ведь его положение становилось отчаянным и ему ничего больше не оставалось делать. Однако прежде чем покинуть город, он, по всей видимости, сделал последние распоряжения Лентулу и другим заговорщикам, таким же отчаявшимся людям и, как показали события, абсолютно некомпетентным. Затем, пока в сенате ещё обсуждали речь Цицерона, он уехал из Рима и в сопровождении нескольких друзей отправился в лагерь Манлия в Этрурии. Здесь он появился со свитой, как консул, — жалкие потуги на величие со стороны человека, который дважды провалился на выборах и был лишён всякой возможности претендовать на этот пост. Теперь у него не оставалось ничего, кроме его несомненной отваги и упорства, благодаря которым ему удалось сохранить преданность своей немногочисленной армии. Если бы он подчинялся дисциплине, то в более спокойные времена, несомненно, стал бы полезной, выдающейся личностью. Случилось же так, что он оказался человеком, обречённым на гибель, и существовал только как симптом, свидетельствующий о болезни общества. После его бегства из Рима его объявили врагом народа, и вскоре на борьбу с ним была отправлена консульская армия во главе с не кем иным, как его бывшим товарищем Антонием Кретиком. Но прежде чем удалось окончательно избавиться от Катилины, его друзья в Риме повели себя таким образом, что это стоило им жизни и чуть было не лишило меня моей.

В течение последних двух месяцев консульства Цицерона развитие событий благоприятствовало ему, хотя надо признать, что в большинстве случаев он хорошо использовал свои возможности. Величайшим моментом своей жизни Цицерон сам всегда считал начало декабря.

Третьего числа в храме Согласия у подножия Капитолийского холма было назначено заседание сената. Большинство из тех, кто присутствовал на этом заседании, были уже осведомлены о том, что Цицерон приказал арестовать Лентула и ещё четырёх сенаторов. Во всём городе царила напряжённая атмосфера. Храм окружали стражники, и огромные толпы народа собрались посмотреть, как Лентула и остальных поведут по улицам. Ходили самые разнообразные слухи. Говорили, будто Каталина уже подошёл к воротам Рима, что галлы вторглись в Италию с севера, что один или даже оба консула убиты.

Как только началось заседание сената, стало очевидно, что Цицерону удалось в конце концов получить то, чего он хотел, а именно неопровержимые доказательства вины тех заговорщиков, которых он арестовал. Лентул и его друзья действовали настолько глупо, что в это просто невозможно поверить, и у них не осталось никаких шансов защитить себя. Они планировали устроить в городе пожары и беспорядки, вовлекая в это как рабов, так и свободных граждан. Это должно было случиться семнадцатого декабря, в первый день сатурналий[55]. Заговорщики рассчитывали, что в день праздника рабов легко собрать вместе и подтолкнуть к насилию. Без сомнения, они надеялись на то, что к этому времени армия Каталины подойдёт к Риму, хотя на самом деле для этого не было ни малейших оснований. Вполне вероятно, что этот их план, подобно многим предыдущим, был бы в конце концов отменен, однако они совершили непоправимую ошибку. В это время в Риме оказались галльские посланники из племени аллоброгов. Они приехали высказать своё недовольство управлением Мурены, который был наместником этой провинции в предыдущем году и, без сомнения, злоупотреблял своим положением. Но Цицерон ничего не предпринял против Мурены, который должен был сменить его на посту консула, и галлы остались недовольны таким рассмотрением их петиции. Поэтому Лентулу и другим пришло в голову, что они могут обеспечить Каталине поддержку со стороны значительных сил галльской конницы, если смогут вовлечь в заговор аллоброгов. Это они и попытались сделать и, пренебрегая всякими мерами предосторожности, открыли им все детали своего заговора. Однако галлы оказались умными и осторожными людьми. Они тщательно взвесили все шансы на успешное осуществление заговора и решили, что в их интересах было продать информацию Цицерону. По указании Цицерона они притворились, будто готовы сотрудничать с заговорщиками, и потребовали, чтобы обещанные им за это уступки были изложены в письменном виде, скреплены подписями и запечатаны для того, чтобы они могли показать эти документы своим соплеменникам после возвращения на родину. Лентул и все остальные попались в ловушку и предоставили такие документы. Галлы, как было заранее оговорено, покинули Рим с неопровержимыми доказательствами преступных замыслов заговорщиков и были арестованы, как только вышли за ворота города.

Цицерон со своим обычным красноречием изложил эту историю сенату. Он умело представил добытые улики и потребовал, чтобы немедленно был составлен полный отчёт о расследовании данного заговора, а копии этого отчёта разосланы во все уголки Италии. Заговорщикам ничего не оставалось, кроме как признать свою вину. Было решено, что на время они должны оставаться под наблюдением наиболее известных сенаторов. Так я и Красс оказались в роли тюремщиков. Без сомнения, Цицерон знал, что мы не можем позволить заговорщикам бежать, так как нас тут же бы обвинили в соучастии, и, кроме того, он хотел заставить людей поверить в то, что весь сенат поддерживает его. Мы никак не могли отказаться. В своём доме я держал человека, который мне никогда не нравился, его звали Статилий. Я следил за тем, чтобы его хорошо сторожили.

Открытие заговора, сделанное Цицероном, произвело потрясающий эффект не только на сенаторов, но и на весь народ. В этот день его, вероятно, восхваляли так, как он только мог мечтать, и даже в его честь решено было провести благодарственную службу. Как Цицерон немедленно заметил, это был первый случай в истории, когда подобных почестей человек удостаивался за общественное деяние. В своём обращении к народу, сделанном на форуме после окончания заседания сената, он не постеснялся поставить себя в один ряд с Помпеем. Более того, даже пытался возвыситься над этим великим военачальником: ведь в то время как Помпей повёл римские войска на край света, именно он, Цицерон, спас сердце Римской республики от разрушения. В тот момент подобные замечания были приняты с энтузиазмом, хотя они сильно разозлили друзей Помпея и его самого.

В истерической атмосфере, которая в течение нескольких недель сохранялась в Риме, казалось, можно было сказать всё, что угодно и в это поверят. Хотя Цицерон старательно убеждал людей в том, что опасность миновала и что благодаря его бдительности и твёрдости всё теперь будет хорошо, он всё ещё продолжал пользоваться любой возможностью возвыситься в глазах людей. Часто выступая, он редко упускал случай оседлать своего любимого конька и поговорить о непредвиденных обстоятельствах, мародёрстве, вторжении галлов и отмене долгов. Вместо того чтобы распустить группы молодых людей, которые якобы в целях защиты города всюду расхаживали с оружием, он призвал всех «благонамеренных» граждан стать стражами порядка. «Благонамеренные», или, точнее сказать, богатые представители высшего и среднего класса, с готовностью ответили на этот призыв. Среди них можно было видеть хорошо вооружённых, совершенно невоинственных, стоявших вне политики людей. Оказался там и друг Цицерона, богатый банкир Аттик из Греции, который как раз наносил один из своих краткосрочных визитов в Рим.