Державин тоже искал покровительства важных сановников и нашел его в лице князя, генерал–прокурора Сената А. Вяземского. Благодаря тому, что он стал своим человеком в доме князя, началась его карьера на государственном поприще. Его положение еще больше упрочилось после женитьбы на красавице Вастидоновой, дочери кормилицы будущего императора Павла I. И здесь он решал те или иные государственные дела с позиций интеллигента–патриота, старающегося принести пользу отечеству.

Во времена Екатерины II интеллигенция начинает оказывать воздействие на окружающую социальную среду, за ней уже стоит «часть средних дворян и образованный слой тогдашней буржуазии, подлого мещанства» (41, 335). Именно в результате деятельности литераторов, поэтов, художников, архитекторов, музыкантов (Г. Державина, В. Капниста, И. Хемницера, В. Боровиковского, Д. Левицкого, А. Бакунина и др.) к концу XVIII века образовалось колоссальное духовное богатство, воплощенное в новых архитектурных обликах городов и отдельных зданий, различных социокультурных институтах, библиотеках, произведениях искусства и научных трудах. Но сама эпоха была противоречива, «испорченная» нравами крепостничества и «возвышенная» достижениями дворянской «усадебной» культуры. Проницательный наблюдатель граф Л. Сегюр в своих «Записках» схватил эту противоречивость, подчеркнул социальные контрасты России того времени: с одной стороны, «модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобные тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона», с другой — «купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах» (96, 30). И далее он замечает, что русские, «хотя и потеряли свою гордость под гнетом татар и русских бояр, сохранили прежнюю мощь и врожденную отвагу» (96, 35). Здесь он нащупал причины «отсталости» России в сравнении с Западной Европой, а именно: татарское иго и феодальная аристократия.

Следует отметить в связи с этим, что интеллигенция находилась под растлевающим влиянием крепостного права. Так, «Московские ведомости» печатали и такого рода объявления: «князь Шаховской предлагает купить строевой лес, сосновые доски, а также… садовника и каретника». В 1779–1789 гг. газету редактировал гуманный Н. И. Новиков, противник помещичьего «жестокосердия», просветитель. Однако и он принимал и печатал объявления о продаже людей, т. е. он находился под влиянием «привычки» к рабству, которая удивительным образом уживалась с гуманностью и благородством. Для русского просветителя, или интеллигента, конца XVIII и начала XIX века характерны отвращение к произволу помещиков, «чувствительность к крестьянскому состоянию», непри- ятие таких нравов, как сословная спесь, грубость, жестокость, надменность и др. Они считали, что любовь к знаниям, науке, театру — это средство, позволяющее усовершенствовать отношения между людьми и самого человека, избавить общество (понятно, при поддержке «просвещенного монарха») от «пороков». Культивируемые в среде интеллигенции чувства гражданственности, любви к отечеству имели неоценимое значение для судеб русской культуры (132, 179), для «исправления», гуманизации «порочных» нравов.

Во времена Александра I существовал блестящий и просвещенный слой интеллигенции, чья деятельность протекала в образованных кружках. Последние жили довольно замкнутой жизнью и имели мало точек соприкосновения с остальными слоями и сословиями русского общества. К. Д.Кавелин пишет: «Образованные кружки представляли у нас тогда посреди русского народа оазисы, в которых сосредоточивались лучшие умственные и культурные силы, — искусственные центры, с своей особой атмосферой, в которой вырабатывались изящные, глубоко просвещенные и нравственные личности» (233, 145). В любом европейском обществе эти люди пользовались бы почетом и играли видную роль, только не в своем отечестве. Они горячо любили свою родину, желали благ всем остальным людям, ценили талант, мечтали об освобождении крепостных, о преобразовании администрации, суда, школы и пр.

Нельзя не согласиться с тем, что «успехами России в течение девятнадцатого века мы существенно обязаны этим людям» (233, 145). Однако их культура и добрые нравы воплощались не в обстановке повседневной грубой жизни, а в общих административных, законодательных мерах, в литературных, художественных и научных произведениях. Эти люди, проникнутые идеями правды и гуманности, с омерзением и гадливостью относились к диким нравам губернской и уездной администрации, когда невежды, земские ерышки и подьячие старого закала грабили живых и мертвых, притесняли простой народ. Они соблюдали определенную дистанцию, чтобы не унизиться и не испачкаться в нравственной грязи соприкосновением с ней. В их кружках не было спеси, жестокости, в них принимались радушно и дружески на равных все таланты, даже выходившие из крепостных, подававшие надежду стать потом литераторами, художниками, учеными — таким людям оказывалась помощь. Так, благодаря хлопотам К. Ф.Рылеева получил вольную у графа Шереметьева и стал историком русской литературы, профессором Петербургского университета, академиком и цензором А. В.Никитенко (из крепостных вышли М. П.Погодин, О. А.Кипренский и другие видные представители интеллигенции).

Такого рода деятельность представителей тонкого и рафинированного слоя Александровской эпохи представляет собой результат глубокого убеждения, которое превратилось в привычки и нравы, что образование, знание, талант, ученые и литературные заслуги значительно превосходят сословные привилегии, богатство и знатность. Однако они не смогли адаптироваться к существующей действительности: «Воспитанные в этих кружках люди, — подчеркивает К. Кавелин, — несмотря на все свое обаяние, были тепличными растениями и не могли выдержать обыкновенной температуры. Им предстояла задача акклиматизировать в России то, что они несли с собою; но это было невозможно, потому что почва далеко не была для этого подготовлена» (233, 147). И тем не менее это поколение блестящей интеллигенции сыграло свою историческую роль в смягчении нравов, в развитии отечественной культуры. Ведь не надо забывать, что перед нами пушкинская эпоха — золотой век русской словесности, подготовивший золотой век русской философии и серебряный век русской культуры.

В эту эпоху искусство и прежде всего литература приобрели в России небывалое значение. Литература, в сущности, оказалась универсальной формой общественного самосознания, она совмещала собственно эстетические цели с задачами, обычно входившими в компетенцию иных форм, или сфер культуры. Такой синкретизм предполагал активную жизнет–ворческую роль: литература очень часто моделировала психологию, поведение и нравы просвещенной части русского общества. Люди строили свою жизнь, ориентируясь на высокие книжные образцы, воплощая в поступках или переживаниях литературные ситуации, типы, идеалы и нравы.

В этом плане заслуживает внимания деятельность князя Д. Голицына, который получил образование в Страсбурге, прославился как отличный генерал, затем занялся философией, историей, правом и ботаникой, наконец, стал московским генерал–губернатором. Просвещенный князь приложил немало сил для возрождения Москвы после наполеоновского пожара. Писатель В. Пикуль в рассказе «Сын «пиковой дамы» замечает: «Первопрестольная при нем возрождалась, но князь Голицын создавал в Москве и то, чем «допожарная» Москва не могла похвалиться, — больницы для простонародья, а строилось при Голицыне очень много, строилось быстро, и Москва постепенно обретала тот приятный, почти домашний уют, что делал ее милой и дорогой сердцу каждого россиянина. Если вдумчиво перебирать старые листы акварелей и цветных литографий, изображающих Москву «послепожарных» лет, то, ей–ей, перед вами предстанет чарующий город, наполненный волшебными садами, прелестью тихих переулков, сценами народных гуляний, и нигде, пожалуй, не было так много концертов, домашних оркестров, танцев и плясок…» (202, 49).