Следует отметить, что жизнь московского дворянства, зимой — в Москве, летом — в подмосковных усадьбах, по сути, мало чем отличалась от жизни в деревенской глуши в XVIII веке; разве что нравы были более мягкими и роскоши было побольше. В предыдущем разделе уже говорилось о том, что после получения дворянами вольности значимость приобрела дворянская усадьба, с нею связана и возникшая атмосфера дружеского общения. В новиковском журнале «Кошелек» пародируется это общение: «Ныне женщин взаперти и под покрывалами их лиц не держат: все оне наруже. Что ж бы мы сошедшись в женское собрание говорить стали? От обхождения нашего с французами переняли мы их тонкость, живость и гибкость, так что я несколько часов могу разговаривать с женщиною, и верно знаю, что ей не будет скучно…» (222, 59). Однако способность к общению в самом широком смысле этого слова выступала важнейшей характеристикой личности дворянина — она определяла достоинство в соответствии с этическим кодексом эпохи Просвещения. Поэтому хозяин городской или деревенской усадьбы просто немыслим вне многочисленных дружеских связей. Интересно то, что именно неписаный закон дружбы как бы связывал воедино собравшееся в усадьбе «общество». Ведь в гостиной не всегда собирались единомышленники, напротив, в учтивой и непринужденной беседе (она могла быть и бурной, все зависело от темперамента беседующих) сталкивались зачастую противоположные мнения, вкусы и мировоззрения. Их спектр достаточно широк — здесь и мечтательный поклонник Фенелона, и скептический вольтерьянец, и филантропический руссист, и политический циник в духе Дидро, и просто спесивый человек. Эпоха Просвещения оказала сильное влияние на русское дворянство; поднимая на щит общение, ее литература — литература сентиментализма — окутала дружбу чуть–ли не мистическим туманом. Эта основа и позволила весьма быстро сформироваться культуре общения в среде российского дворянства.

На эту новую потребность сразу же откликнулась архитектура русского классицизма — она создала новый тип усадебного дома с целым комплексом обширных парадных помещений:

«В них всеми доступными художественными средствами созидалась празднично гостеприимная атмосфера. Разнообразные по форме и отделке парадные помещения объединялись, подобно «золотым» комнатам демидовского дома, в великолепные анфилады, в которых было не столько удобно жить, сколько общаться» (222, 59). Парадный интерьер был сконструирован так, чтобы в его пространстве разворачивалось действо: обеды и балы, приемы и беседы, чтение книг и музицирование, наслаждение произведениями искусства и игра в карты. В дворянских поместьях наряду с этим создавались и парковые пейзажи; ведь парковый пейзаж, являясь неотъемлемой частью усадьбы, воспитывал у дворянина эстетический вкус благодаря поэтическому опыту созерцания и переживания природы. Сам парк выступает уже в качестве необходимого условия достойного человеческого существования: ежедневная прогулка по парку вошла в дворянский быт не только деревни, но и города. И не случайно тогда в Петербурге называли Москву «большой деревней» и многие в ту пору стремились жить на лоне природы.

Н. Карамзин в «Записках старого московского жителя» писал: «…Русские уже чувствуют красоту Природы; умеют даже украшать ее. Объезжайте Подмосковныя: сколько прекрасных домов, Английских садов, сельских заведений, достойных любопытного взора просвещенных иностранцев!.. Рощи, — где дикость Природы соединяется с удобностями искусства и всякая дорожка ведет к чему–нибудь приятному: или к хорошему виду, или у обширному лугу, или к живописной дичи — наконец заступают у нас место так называемых правильных садов, которые ни на что не похожи в натуре и совсем не действуют на воображение» (122, 60). Такого рода красота влияла облагораживающе на нравы провинциального дворянства и высшего света, внесла свой вклад в формирование нашей отечественной культуры, заложив в нее громадный творческий потенциал.

Действительно, в конце екатерининского «златого века» возник такой социокультурный феномен, как дворянская усадьба, связанный с новой тенденцией в общественной жизни. Наряду с гражданскими мотивами в произведениях творцов блестящей формирующейся русской национальной культуры все более настойчиво повторяется идея ухода от государственной, общественной деятельности, неверие в ее плодотворность. В стихах Державина, Капниста, Львова, в живописи Боровиковского кристаллизуется образ человека, отвергнувшего суету и нравы столичной жизни, обитающего в своей усадьбе в кругу семьи, друзей, любимого крестьянина, к которым он относится отечески. Такая жизнь дает физическое и нравственное здоровье, душевный покой; дни наполнены простыми «естественными» радостями бытия. В стихах Державина поэтизируется природа, самые обычные дела (еда, сон); переосмысливается понятие богатства, которое состоит отнюдь не в «сокровищах»:

Созданный им поэтический образ человека, живущего естественной и счастливой жизнью, противопоставляется суетным нравам вельмож, придворных и откупщиков. В послании В. В.Капнисту с истинно державинской поэтической смелостью светское общество названо чернью: «Умей презреть и ты златую, злословну, площадную чернь». В другом послании (Львову) Державин вкладывает в уста друга программный афоризм: «Ужель тебе то не известно, (Что ослепленным жизнью дворской) Природа самая мертва?» Уход в усадебную жизнь в кругу семьи и друзей, противопоставление ее «жизни дворской», где «природа самая мертва», привели к появлению таких культурных гнезд дворянства, как Никольское — Черенчицы Львова, Премухино А. Бакунина, близ Торжка, Обуховка Капниста на реке Псел, возле Миргорода, Званка Державна на реке Волхов.

Дворянская усадьба представляла собою сравнительно замкнутый цельный мирок, подвластный воле помещика, базирующийся на крепостном труде. Архитектурное, парковое, театральное, музыкальное, живописное творчество во многих усадьбах выражало прогрессивные тенденции культуры. Созданные здесь произведения искусства вошли в сокровищницу национальной и мировой культуры и продолжают давать эстетическое наслаждение, не отменяемое и не заменяемое творениями последующих мастеров. Именно в дворянской усадьбе с необычайной остротой обнаруживается основное противоречие культурно–исторического процесса эпохи (последняя треть XVIII — первая половина XIX века): складывание отечественной культуры в условиях начинающего разлагаться крепостничества и нарождающихся буржуазных отношений. Дворянская усадьба — социокультурный феномен, который выходит за рамки дворянской культуры и является одним из свидетельств и выражений процесса складывания национальной русской культуры.

В 30‑х годах прошлого столетия А. Пушкин охватил это основное противоречие в описании подмосковных дворянских усадеб: «Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовым и померанцевыми деревьями. Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Барский дом дряхлеет… Обеды даются уже не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать, наверное, юношу, вышедшего из–под опеки, или саратовского откупщика» (218, 530).

В таком доме могли быть и помещения для «кабинетных упражнений», где хозяин работал и писал подобно тому, как были написаны знаменитые мемуары «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738–1793». В подобных домах бывали сочинения Ломоносова и Сумарокова, Хераскова и Карамзина, Вольтера и Дидро. Полки с книгами, гравюры на стенках, конторка, часы — все это свидетельствует о том, что хозяин является любителем «книжного просвещения» и знаком с западноевропейской культурой. «Могучее влияние печатного слова, — пишет А. Корнилова, — проникало в помещичьи усадьбы, и хорошие библиотеки становились не таким уж редким явлением в деревенском захолустье» (128, 32). Именно книги русских и западноевропейских писателей, труды французских мыслителей оказывали влияние на формирование подрастающего поколения дворян, что способствовало усилению их умственной деятельности, отодвигая на задний план помещичьи занятия и связанные с ними нравы. Появились просвещенные дворяне, чьи дети под влиянием тех же книг 14 декабря 1825 года выйдут на Сенатскую площадь.