1959 «Полуночный лес…» Полуночный лес. И теченье речное Качает небес Отраженье ночное. На старом прогоне Болотной тропою Усталые кони Идут к водопою, И фыркают ноздри, И волны — кругами, Полночные звезды Горят над лугами. И звезды дробятся На волнах, как блюдца, И можно добраться До них, дотянуться. Здесь звезды ручные И небо ручное, Раздолье речное, Костер и ночное. 1959 «Я над своей задумался судьбой…» Я над своей задумался судьбой: И радости припомнил, и тревоги. Судьба меня вела из боя в бой — Другой, наверно, не было дороги. Другой дороги не было и нет. Ищи другую, как иголку в сене. Ракетами разорванный рассвет, И хлеб, и песня поровну со всеми. Поземка сзади заметала кровь. Вполнеба — сполох, и луны осколок. Костры горели, и домашний кров Был, как любовь, желанен и недолог. Я был твоим. Я был самим собой. Святое слово «родина» — с собою. Ее судьба была моей судьбой, Как хлеб и песня, как команда: «К бою!» Воспоминанья прошлого пестры. Но ярче перед новыми мостами Горят, горят походные костры, И мир согрет походными кострами. Они для всех. Они недалеки. Ценой моей тревоги и разлуки Навстречу дню в ночи материки Над океаном простирают руки. 1960 Подземный пожар Июль был жарок, как Сахара. В жаре, без водного пайка, Как бы в предчувствии пожара, Желтела старая тайга. И он возник. В глуши, проворный, Пошел хозяйствовать огонь. Клубился дым густой и черный, Ползла удушливая вонь. Лес задыхался в том угаре, Охвачен огненной волной. Но, как спасение, ударил По лесу ливень проливной. Единоборствуя с пожаром, Хлестал, открытый и нагой. Шипя, дымился белым паром Под мокрым мохом перегной. Огонь, казалось, стал покорней, Но, распаляясь — месть за месть, Он в рыжий торф ушел под корни, Ушел и след сумел заместь. И там пошла его работа, Непоправимая беда. И закоробилось болото, Как на углях сковорода. И сосны, вздрагивая редко, Не в силах вынести жары, Текли смолой, роняли ветки И вылезали из коры. Огонь не выбрался наружу, Не заметался, как петух, И сам себя не обнаружил, Он сделал дело и потух. В золу забился, в пепел стертый, Кольцом свернулся и исчез. Потом я видел этот мертвый, Безрукий, прокаженный лес. Ни птичьим свистом, ни трубою Не оглашалась эта тишь. …Какая почва под тобою? Поосторожнее… Сгоришь! 1961 Письмо Траве расти, и женщинам рожать. И соловьям свистеть рассветной ранью. Пройдет вся жизнь моя, а я все буду ждать Своих друзей, оставленных за гранью Слепых огней и вечной тишины, Откуда нет моим друзьям возврата. Но наши души не разобщены, — И мертвый брат живого кличет брата. О, соловьиный щелк на утренней заре, Свист пеночки в черемуховой дрожи! Окопный дым — и вся земля в золе. Два сердца. Две любви, как две росинки, схожи. Нет, не тоска! Немая песнь души, Живых и невозвратных связь живая. На перекличку дружества спеши, Моей души любовь сторожевая. Я боль тревоги до конца несу, Чтоб никогда и никакая сила Июньскую тишайшую росу В черемухе цветущей не спалила. 1961 «Ах, ласточек на утренней заре…» Ах, ласточек на утренней заре Неугомонный щебет по карнизам! На пепле жизни, на ее золе Сирень бушует в оперенье сизом. Мир неделим сегодня. Без дробей Обходится и остается целым. Душа моя становится добрей У будущего мира под прицелом. О память сердца, душу вороши, Чтоб день грядущий не ушел из виду. С тревогой переполненной души Росою смой вчерашнюю обиду. Ответь любовью на призыв любви. И сердцем к сердцу помоги добраться. И если я достоин, позови На праздник человеческого братства. |
