1967 Эвкалипт Эвкалипт стоит и стынет В рваной шкуре, гол и сер, Как песчаную пустыню Перешедший дромадер. Он глядит на снежный Север, По Австралии грустит. Прошлогодних листьев веер На макушке шелестит. Что он слышит? Ветра ропот, Дальней бури произвол. Но закручен, словно штопор, Уходящий в землю ствол. Он завяжет без тревоги Временных явлений связь. …У меня душа в дороге Понемногу извелась. Что-то ноет, как старуха, По ночам полужива. А с нее слетают сухо Прошлогодние слова. 1967 Письмо Ярославу Смелякову из Михайловского после прочтения его книги «День России» А лжи недолго править миром. Пусть правда ложь бросает в дрожь. Пусть только временным кумирам На их погибель служит ложь. И Пушкин знал, как при Пилате, — Ему за все держать ответ. Знал, что за слово правды платит Своим изгнанием поэт. Словесный мусор гонит в Лету Волна упрямого стиха. …Сейчас в Михайловском лето, И зноен день, и ночь тиха. И я не вижу святотатства В том, что на пушкинском лугу По старому закону братства Тебя не вспомнить не могу. Давно со мной живет твой голос, Еще с мальчишества. Не раз, Ликуя, веруя, кололась Моя душа о твой рассказ. И строй твоей высокой речи Как бы на новую ступень Над чередой противоречий Благословлял идущий день. И он был строгим до предела, Ложился лугом под косу. И мгла ненастная редела, И пела иволга в лесу. А что касается изгнанья, То лучше многих знаешь ты: Изгнанье Пушкина — признанье Его чистейшей правоты. 1967 Красивое утро Мне приснилось, что ты погибала, Но на помощь меня не звала. За хребтом океанского вала Грохотала беззвездная мгла. Ураган, разгоняя воронку, Захлестнул полуостров на треть. «Подожди! — закричал я вдогонку. — Мы ведь вместе клялись умереть». И проснулся. И как бы украдкой Оглянулся в тревожной тоске. Ты дышала спокойно и сладко На моей занемевшей руке. И доверчивость легкого тела, Как волна, омывала коса. А за окнами пеночка пела, И со стекол сходила роса. 1967
О чем мне думалось во ржи Как жарко пахнет рожь в июле, Как дружно колосится рожь! В тоске стрекоз, в шмелином гуле Ты в наливную рожь идешь. Идешь в зеленую траншею, Где зноем дышит благодать, Где колос к колосу — по шею И горизонта не видать. Качнулось облако гусыней. Тропа замкнулась, как силок. Тебе в глаза синеет синий, Как откровенье, василек. Зеленым усом колос колко Прошелся по твоей щеке. Перебежала перепелка Через тропу невдалеке. И над тобой стрижи, как пули, Мелькнули через зыбкий зной. Как жарко пахнет рожь в июле Истомой зрелости земной! Как светел мир! Как воздух сладок! И ты его захлёбом пьешь. И нет обид. И нет загадок. Есть только зреющая рожь. 1967 Очень грустные стихи Мне вспоминать об этом горько, Но я не вспомнить не могу: Гнедая кобылица Зорька Паслась на пушкинском лугу. Вокруг нее, такой же масти, Играл и путался у ног Смешной, глазастый, голенастый, С волнистой шерстью сосунок. Она густой травы наелась, Стряхнула гриву с головы. Ей поваляться захотелось В прохладной свежести травы. Весь день она возила сено, Звеня колечком под дугой, Согнув точеное колено Одной ноги, потом другой. В истоме легкости и лени Передзакатного тепла Она склонилась на колени И на бок медленно легла. Заржала радостно и сыто, Собой довольная вполне. Над брюхом вскинула копыта И закрутилась на спине. Откуда было знать кобыле, Что на некошеном лугу Вчера здесь гости были. Пили. И пели в дружеском кругу. А кто-то с «мудрою» ухмылкой, В хмельной беспечности удал, Бутылки бил пустой бутылкой И в воздух горлышки кидал. …Дрожит кобыла стертой холкой, Всей кожей с головы до ног. И конюх ржавою карболкой Ей заливает красный бок. Стекает кровь из рваной раны В мою горячую строку. И ребра, как меридианы, Сквозь кровь белеют на боку. |
