– Ага, – сказал он.

– Ну давай, – сказал я и пошел.

Ноги двигались, но почему-то я стоял на месте.

– Что за фокусы? – спросил я.

– А? – спросил он, отложил книжку и пояснил: – Так тебе ТУДА.

«Туда» оказалось лазом под люком на аллее. Я заглянул. Никаких огней, ничего такого. Я увидел дорожку, которая шла сужаясь, и конец ее терялся за приятным, в общем-то, горизонтом.

– Почему туда? – спросил я.

– Живу-то я там, – показал я рукой в сторону дома.

– Да ты же умер, – сказал он осторожно.

– Ясно, – сказал я, – предполагал я, что тут дело нечисто…

– Все чисто, – сказал он грустно.

– Ты испил свою чашу и выбрал свою меру, – пояснил он, – умер от удара.

– Еще часа три назад, – уточнил он.

– Какие же вы с Ним… обманщики, – сказал я.

– Наебщики, хотел ты сказать? – спросил он.

– Ага, – сказал я, ведь и правда хотел, но перетрухал, зачем нарываться, я ведь теперь в их власти, подумал я…

– Дурачок, – сказал он ласково, – ты и живой был в нашей власти…

– Это несправедливо, – сказал я.

– Чувак, – спросил он, – неужели ты думал, что живой мужик может и Клеопатру трахнуть, и Жанну д’Арк, и царицу Савскую?

– Ну да, – сказал я.

– Они же давно уже УМЕРЛИ, а мертвого трахнуть может только мертвый, – сказал он.

– В глобальном смысле, конечно, – добавил он.

Но мне уже было неинтересно. Туда так туда. Я приподнял люк, спустился и ступил на свою последнюю дорогу. Я подумал, что сказать миру напоследок. Гавриил терпеливо ждал. Я покряхтел и полез. Ничего не придумывалось.

– Да пошли вы, бля, все, – сказал я.

Идти было приятно. Трава под ногами пружинила. Интересно, подумал я, Бог – Он как Санта-Клаус или как Джигарханян? Сбоку кто-то задышал. Я не поворачивал голову из принципа.

– Чувак, – сказал архангел. – Слушай…

– Слушаю, – сказал я.

– Нам жутко неудобно, – сказал он.

– А почему так рано-то? – спросил я.

– Мне же еще и сорока нет, – сказал я.

– Вернее, не было, – поправился я, – так за какие такие грехи?!

Он только посмотрел скептически. И я заткнулся.

– Дело не в грехах, которых у тебя немерено, – сказал он.

– Если бы мы каждого мудака брали за жопу за его грехи, вас бы пришлось всех убивать с семи лет, – сказал он.

– Дело в ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ, – сказал он.

– Ты свое предназначение исполнил, – сказал он.

– ДА?! – удивился я.

– Помнишь тот рассказ свой, ну про детей ленинградских, – спросил он, – ты его лет шесть назад написал?

– Смутно, – соврал я, потому что не помнил.

– Ну так это и было твое предназначение, – сказал он.

– А, – сказал я.

– Еще раз прости, – сказал он, – и ОН тоже просил передать, что извиняется.

– Я разочарован, – сказал я.

– Все разочаровываются, – сказал он грустно.

– Да ладно, – сказал я.

– Я вас прощаю, – простил их я.

– Правда? – обрадовался он. – Ну тогда спасибо!

– Прощаемся без обид, – сказал он.

– Прощаемся без обид, – сказал я.

Он пропал, а дорога все длилась. Я прикинул на глаз, получалось, идти несколько дней. Это только то, что видно. А может, у них здесь все так устроено, чтобы идти надо было всегда? В таком случае надо искать выпить и попутчика.

Хорошо бы это была женщина, подумал я.

31 января отмечают день рождения русской водки. Именно в этот день в 1865 г. Дмитрий Иванович Менделеев защитил свою знаменитую докторскую диссертацию «О соединении спирта с водою».

Существует миф, согласно которому водку в Россию завезли. Более того, в конце 1970-х гг. Польша обратилась в Международный арбитраж с требованием применять слово «водка» исключительно к польскому крепкому алкоголю и вообще запретить русским использовать это слово для обозначения своего товара на международном рынке. Арбитраж Польшу не поддержал, а водка, несмотря на претензии немцев, поляков, финнов и прочих, появилась именно в России.

Вообще, на Руси крепкие напитки употребляли уже в XI–XII вв., и содержание спирта в них могло доходить до 56 градусов. Впрочем, действительно, в 1386 г. генуэзские послы привезли в Москву aqua vitae – «живую воду» и представили ее великому князю Дмитрию Донскому. Но это был винный спирт высокой концентрации, впервые полученный в 1334 г. алхимиком из Прованса Арнольдом Вилльневом. Основа же водки – злак, и именно резкое повышение в XV в. урожайности зерновых, убыль медоварения, а также падение Византии, откуда экспортировалось виноградное вино, изменило вкусы русских. Около 1430 г., согласно преданию, монах Исидор из Чудова монастыря, находившегося на территории Московского Кремля, создал рецепт первой русской водки.

Кстати, название «водка» появилось гораздо позже самого напитка. Долгое время водку называли «вином», прибавляя к этому термину различные эпитеты:

«вареное вино» и «перевар» – одно из первых названий, связанных с производством водки;

«хлебное вино» – общее название водки во второй половине XVII в.;

«оржаное винцо», «житное вино» – обозначение водки до середины XIX в.;

«зелено-вино», «хмельное вино», «зелье пагубное» – фольклорные, разговорные термины;

«горькое вино» – водка с горьковатыми травами, позже – синоним несчастной жизни.

«горящее, жженое вино», «горячее вино» – украинская «горилка»;

«корчма» – водка незаконного производства, самогон.

Николай Савельич Ублюдов, впечатлительный толстозадый мужчина с бегающе-замученным взглядом, решил повеситься. К этому решению он пришел после того, как жена отказала ему в четвертинке. Матерясь, расшвыривая тарелки и кастрюльки, он полез на стол, чтобы приделать петлю. Кончать в полном смысле этого слова он не хотел: цель была лишь припугнуть жену.

Закрепив веревку к своему воротнику, повернувшись лицом к двери и чуть запрятав ножки за самовар, он сделал видимость самоубийства, как бы повиснув над столом. Глазки свои Николай Савельич умиленно прикрыл, ручки сложил на животике и принялся мечтать. От жалости к себе он даже немножко помочился в штаны. Часто нервно вздрагивая и открывая глазки: а вдруг он на самом деле повесился?

Летний зной гудел в комнате, было очень жарко, и Николай Савельич иной раз приподнимал рубашку, дабы отереть пот с жирных боков. Ждать нужно было неопределенно: жена могла прийти из магазина вот-вот, могла и застрять часика на два-три. Николай Савельич, мысленно фыркая, иногда доставал из кармана брюк бутылку пивка, чтобы промочить горло. Под конец он немножко даже вздремнул.

Во время сна он особенно много обливался потом, и ему казалось, что это стекают с головы его мысли. И еще ему казалось, что у него, толстого и здорового мужчины, очень слабое и женственное сердце.

Очнулся Николай Савельич от того, что ему взгрустнулось. Как раз в эту минуту, еле успел Николай Савельич замереть, в комнату всунулась физиономия соседа – Севрюгина.

Севрюгин был существом с очень грустным выражением челюсти и тупым взглядом. Первое, что пришло ему в голову, когда он увидел повешенного Ублюдова, – надо красть. Он одним движением юркнул в комнату, прикрыл дверь и полез в шкаф. Вид же «мертвого» Ублюдова его не удивил. «Мало ли чего в жизни бывает», – подумал он.

Простыню и два пододеяльника Севрюгин запихал себе в штаны. «Не всякий знает, что у меня тощий зад», – уверенно промычал он про себя. Работал Севрюгин деловито, уверенно, как рубят дрова; раскидывал скатерти, рубашки, пробираясь своими огромными железными ручищами к чему-нибудь маленькому, ценному. Изредка он матерился, но матерился здраво, обрывисто, без лишних слов.

Николай Савельич струхнул. «Лучше смолчу, а то прибьет, – подумал он. – Ишь какая он горилла, и небось по ножу в кармане». Все происходящее показалось ему кошмаром.